Хотя идти дальше в буквальном смысле было уже некуда.
За оживленной беседой на темы сугубо запрещенные Уложениями Свода, они дошли до самого края причала.
Шестивесельная лодка, обещанная Лагхой, уже качалась на волнах. А солдаты – кволые, сонные, но исключительно мордатые и плечистые – уже заняли свои места на веслах.
Знахарь рассматривал что-то в черной морской дали и молчал. Молчал и Эгин.
Кто-то должен первым сказать что-то вроде «Ну вот, пора!». К счастью, один из солдат, набравшись храбрости, крикнул им: «Мы готовы, милостивые гиазиры!» Как будто все дело было в них, и только в них.
– Ну ладно, вали.
«Люби и властвуй!» – добавил Знахарь с едва наметившейся улыбкой. В точности как в тот день, когда он лечил Эгина от буйства Внутренней Секиры.
Шотор фамильярно хлопнул Эгина по плечу, развернулся и пошел прочь. Потерянный и все еще пьяный (о Шилол!) рах-саванн, словно зачарованный, смотрел ему вслед. Хушаку нужно было что-то сказать. Но вдруг Знахарь резко остановился и пошел в обратном направлении, к Эгину.
– Постой, совсем забыл. У меня для тебя тут жетон припасен. А то, боюсь, сделают из тебя в Пиннарине чучело на потребу маленьким воспитанникам Свода. Вот, держи.
В темноте сверкнула серебристая молния.
С реакцией у Эгина всегда был порядок. Вещица, брошенная Шотором, сразу же очутилась в кулаке у Эгина. Это была Внешняя Секира аррума.
– Будет отзываться на тебя по всем правилам. Это уж верь моему слову.
Эгин рассеянно рассматривал подарок. Все как надо. Сорок Отметин Огня, глаза на секире Свода, должность.
– Спасибо! Возникнут какие-то проблемы – обращайся! – крикнул новоиспеченный аррум в спину удаляющемуся Знахарю. Эгину показалось, что это очень удачная шутка.
– Ловлю на слове, – бросил тот через плечо и ускорил шаг.
Когда его фигура слилась со скалами, льнущими к пристани, Эгин скомандовал солдатам отплывать. Те нехотя повиновались. Очень скоро Перевернутая Лилия осталась позади, залитая лунным сиянием.
А промерзший до костей, злой, мятый и похмельный Альсим стоял у другого края пристани и следил за тем, как челн, везущий его новообретенного и новоутраченного денщика, ползет в сторону Урталаргиса по лунной дорожке.
Глава 17
Пиннарин
Когда забрезжил рассвет, Эгин был уже на полпути к вершине скалы, за хребтом которой вился ленивой змеей тракт, соединяющий Урталаргис и Пиннарин.
Он сел на плоский камень, чтобы отдышаться, и посмотрел на море. Лодку с солдатами едва было видно. Молодцы, несмотря на усталость, гребли что было мочи.
Их энтузиазм было легко понять. Солдаты хотели покинуть прибрежные воды как можно быстрее, ибо по всем правилам являлись сейчас изменниками Князя и Истины. А значит, любой верный Хорту окс Тамаю военный корабль имел все полномочия доставить их в ближайший порт для расправы.
Конечно, ни у кого из гребцов не было такого же, как у Эгина, жетона аррума, которым можно козырнуть, случись такая неприятность. Зато Лагха в случае счастливого возвращения обещал им премного всего хорошего, ради чего, несомненно, имело смысл попотеть из последних сил.
Кстати, о жетонах… Эгин извлек из своего сарнода подарок Знахаря, который не смог толком рассмотреть впотьмах.
Перед тем, как совать его под нос всем и каждому, хорошо бы узнать, как его теперь зовут и в какой Опоре он, ненароком произведенный в аррумы, теперь служит.
Сорок Отметин Огня отозвались ему голубыми искорками, в который раз подтверждая несусветную даже для видавшего виды Эгина искушенность Шотора в магических искусствах. Но самое удивительное было впереди. «Иланаф, аррум Опоры Вещей» – вот что было начертано на Секире…
Эгин не знал, радоваться ему или печалиться.
Если Секира отзывается на него, Эгина, значит, у Иланафа не может быть такой же.
Если Иланафа произвели в аррумы после его участия в обороне Хоц-Дзанга, значит, ему удалось как-то отличиться именно во время боев на Циноре.
А как, интересно, может отличиться солдат вражеского лагеря перед войсководителем, раздающим должности? Только предательством, милостивые гиазиры. Только крупным предательством.
Теперь многие несуразности, связанные с Иланафом, становилось объяснимыми. И то, что за все время, проведенное Эгином в обществе союзников гнорра, он видел Иланафа всего три раза и притом мельком. И то, что когда Эгина только-только освободили из-под стражи, Иланаф уже преспокойно тешился свежим воздухом на палубе «Венца Небес». И многое другое…
Но один вопрос по-прежнему висел в воздухе. А именно: если Иланаф такой же изменник Князя и Истины, как и все остальные, то зачем Знахарю понадобилось передавать Эгину именно его жетон? С таким же успехом Эгин мог ехать в Пиннарин со своим собственным. А в чем разница?
Хоть у аррума и втрое больше полномочий, чем у рах-саванна, но у преступного аррума их ровно столько же, сколько и у преступного рах-саванна. Однако Знахарь не похож на кретина. Он знал, что и зачем дает Эгину.
Значит, разница есть. А в каком случае есть эта разница? Только в случае, если про Иланафа известно, что он является доверенным лицом новых сильнейших Варана. То есть нового князя и нового гнорра.
Разве кто-нибудь в Варане станет чинить препятствия арруму, который работает непосредственно на нового главу Свода Равновесия? Нет, нет и нет.
«Для Свода нет такого белого, что одновременно не было бы черным. Для Свода нет такого Солнца, которое не могло бы становиться Луной. А потому верь только Своду и познавай только Свод. Ибо все остальное недостойно полного доверия и непознаваемо», – вот чему учил его наставник во дни иные.
Видно, хорошо учил. Удивление и горечь, которые овладели всем существом Эгина, играющего жетоном Иланафа, свидетельствовали именно об этом.
Добираться в столицу, которая вместе со всем остальным Вараном находится в пучине смуты, – отличное испытание для офицера Свода.
«Но „своими средствами“ и „своими ножками“ – это не одно и то же», – говорил Эгину гнорр.
Лагха, конечно же, был прав. Каждая минута, которую Эгин тратил впустую, меряя шагами совершенно пустынный тракт, ставила под вопрос успех всего предприятия, а в первую очередь – жизнь самого Эгина. Не более чем через три с половиной дня он должен трясти колокольчик привратника у Дома Скорняков, который находится в Пиннарине.
А пока… пока он лишь в виду колодца на триста десятой лиге тракта. Все расстояния на варанских столбовых дорогах измерялись от Пиннарина. Табличка «Триста десять» означала, что от окраин Урталаргиса он удалился на какие-то несчастные двадцать лиг.
Ему до зарезу была нужна лошадь. Но где ее взять, если на тракте он не встретил пока ни одной собаки. Какие уж там лошади?!
У колодца Эгин позволил себе небольшую передышку.
Он плеснул на лицо талой водой – а только такая и была во всех колодцах по обочинам тракта, проложенного через седые скалы, – и отошел в сторону помочиться. Как вдруг до его слуха донесся стук копыт.
Напустив на себя самый наглый и в то же время самый непринужденный вид, Эгин присел на край чаши с водой.
«Трое или четверо?» – вот что было интересно Эгину, напрягавшему слух и даже обоняние в безуспешных попытках понять, у кого ему придется покупать, выменивать или попросту отнимать четвероногое средство передвижения.
Когда из-за громады серого, обросшего лишайником валуна показались трое всадников, Эгин вздохнул с облегчением. И напрасно.
– День добрый, милостивые гиазиры, – сказал Эгин, прихлебывая из фляги.
