Сопровождая свои возмущенные тирады оживленнейшей жестикуляцией, Знахарь нервно расхаживал по комнате и ревел, словно раненый тюлень. Хватался за голову, орал, словно буйнопомешанный. Он, Шотор, видел, что свечи догорают; он знал, что когда они догорят, шансы выудить нечисть из мозга гнорра падут к отрицательному нулю.
Лагха не отвечал ему. Расплавленный воск заливал его аристократические пальцы, его сброшенные на пол одежды. А по его исхудавшим и пожелтевшим скулам, словно бы вторя воску, катились слезы. Возможно, ему было лестно, что его здравие так небезразлично Знахарю, коль скоро он так разоряется. Но едва ли Лагха мог осознать это, ибо в первую очередь ему было больно.
– Ну что, гнорр, раз у тебя такие трудности со зрением, приготовься отходить в Святую Землю Грем, если туда таких, как ты, еще принимают… – Потусторонний сарказм Знахаря был последним средством, которое тот решил испробовать на Лагхе.
Как вдруг Лагха, не открывая глаз, отнял затылок от спинки кресла и, отбросив прочь свечи, вцепился в резные подлокотники кресла. Сразу вслед за этим он прочистил горло и необыкновенно хриплым, низким, не своим голосом сказал:
– Свечи догорают. Быстрее. Что там?
Знахарь просиял. Теперь нельзя было терять ни секунды. Истерическое буйство оставило его в тот же миг.
– Теперь подойди к себе, сидящему, и присмотрись. Ты должен видеть свое тело, как если бы оно было сделано из желтого стекла.
– Ну пусть из стекла, – откликнулся Лагха после долгой паузы.
– Теперь сосредоточься на своей голове. Сделай так, чтобы твои волосы были прозрачны, словно они тоже сделаны из стекла, только черного. Ну?
– Ладно. Что дальше?
– Пиявку видишь? Она лежит сейчас, свернувшись, внутри желтого и черного стекла. Ее красное тело образует ту же фигуру, какую образуют свечи у твоих ног.
– Я вижу, Шотор, вижу, – торопливо отвечал Лагха.
– Теперь схвати ее двумя пальцами, словно это червяк, а твоя голова – сосуд с широченным горлышком. Схвати ее и брось гадину внутрь петли. Давай. Не бойся! Бросай. Да бросай же, недоносок, быстрее!
…Все окончилось очень быстро. В вещном, видимом всеми мире не произошло ровным счетом никаких изменений.
Почти никаких. Свечи выели последние мерки воска и начали по одной гаснуть. Глаза Лагхи были все еще закрыты. Гнорр сидел в кресле и часто-часто дышал.
Губы его были белы, а из ноздрей сочилась кровь. Правда, это продолжалось недолго. На грудь Лагхи упало три алых капли; кровотечение прекратилось.
Знахарь облегченно вздохнул и с видом надзирателя за каторжными работами встал возле гаснущей петли из свечей, скрестив руки на груди.
– Ага, а вот и она! – сказал себе и отчасти Лагхе Знахарь, разумея не то крохотную тупомордую змейку, не то и впрямь пиявку, обугленную и скрюченную, совсем, казалось бы, обыкновенную. Пиявку, несколько мгновений назад возникшую из пустоты у самых раззолоченных носков туфель гнорра.
Наконец все свечи до единой погасли. Но благодаря масляным лампам в покоях гнорра и без того было довольно светло.
– Хочешь знать, кто тебе подсадил эту гадость? – осведомился Знахарь, брезгливо отирая руки о штаны. Только что он окончил процедуру осмотра мертвого жизнеточца, чем-то сходную с доморощенным «естествоиспытательством» итских мудрецов.
– Хочу, Шотор, – отвечал Лагха, с наслаждением вдыхая полной грудью тлетворный дух своей опочивальни.
– Тот замечательный рах-саванн, который тебе так понравился в Хоц-Дзанге. Такой улыбчивый! – Знахарь подцепил обугленное тельце гада кончиком кочерги и вышвырнул в окно.
– Эгин?
– Мимо, Лагха. Мимо. У Эгина на такие дела не встает. Но в одном ты прав – этот твой доброжелатель тоже из Опоры Вещей. Я его прекрасно знаю. Ну что? Или пиявка у тебя вместе со здоровьем высосала последние мозги? Ну что, сдаешься?
– Ладно, сдаюсь, – развел руками Лагха и… без былой легкости, но все же совершенно свободно, поднялся на ноги и стал растирать затекшую шею.
– Пиявку подсадил тебе Иланаф, – бросил Знахарь и испытующе уставился на гнорра, ища одобрения, удивления и благодарности. Или хотя бы чего-то одного. – Вначале он отправил куда надо Дотанагелу, а потом решил и тебя отправить туда же.
Глаза Лагхи сверкнули бешенством. Перед его мысленным взором проносились сцены штурма Хоц- Дзанга.
Крепость, на глазах обращающаяся в громыхающие руины, кровавое месиво человеческих и собачьих тел. И бодрый, хотя и окровавленный Иланаф, с мечом своего бывшего союзника и командира. Сияющий, довольный своим предательством. Тем, что выслужился перед гнорром.
Он вспомнил и разговор с Иланафом на палубе «Венца Небес». Его галантные шутки. Как это у него выходило прикидываться таким бесхребетным и беспринципным жизнелюбом! Эдаким верным псом, заслуживающим полного доверия.
Лагха вспомнил, как в день, когда они отвернули прочь от Пиннарина, он имел с Иланафом короткий разговор о превратностях судьбы. Как, выходя из капитанского зала, он зацепился краем плаща за случайный крюк и Иланаф вкупе с уместными шутками пришел ему на помощь…
– М-да. Кто бы мог подумать, что этой суке достанет мочи поставить меня на грань между бытием и развоплощением, – прошипел наконец Лагха.
– Знаешь, – с сомнением сказал Шотор, – собственно этой суке достало мочи только на то, чтобы подсадить тебе гадину. А вот создавал, заклинал и лелеял эту тварь совсем не он. Кто – не знаю. Тут я бессилен…
– Того, что ты уже сказал, достаточно, чтобы с этой минуты считать Иланафа покойником, – бесстрастно и твердо сказал Лагха.
– Значит, так и будем считать. – Знахарь, потерявший интерес к теме, заторопился к двери. – Я пойду поговорю с Эгином и заодно распоряжусь от твоего имени насчет его пожиток.
И, послав воздушный поцелуй в сторону гнорра, Шотор добавил:
– Эх, красавчик, наслаждайся здоровьем и красотой! Я еще зайду попрощаться. Впрочем, зная людей, уверен, что прощаться мы будем ненадолго.
Альсим уже потушил светильник, когда в дверь постучали.
Пьяный и в силу этого особенно легкомысленный Эгин беззаботно перевалился с боку на бок и сладко засопел.
Альсим, нагой и сонный, на цыпочках подкрался к двери, льстя себе тем, что его передвижения наверняка останутся незамеченными. Он почти не сомневался в том, что ночной гость – это один из соседей, тот самый хозяин трактата о метании криса с пламенеющим клинком, которому не терпится поделиться свежими новостями о прибытии фелюги смегов со своим аррумом.
– Это Знахарь, открывай! – прошептали из-за двери.
Альсим понял, что делиться свежими новостями вскоре придется ему. Если, конечно, не будет указаний сверху никакими новостями не делиться…
– Мне нужен Эгин, – тихо сказал Знахарь.
Он ввалился в комнату, не дожидаясь приглашений, которые застряли в глубине сонной глотки Альсима.
– Он, изволите видеть, спит…
– Понятно, – сказал Знахарь, водружая лампу на стол, заставленный чашками, кувшинами и тарелками с ореховой скорлупой. – Значит так, аррум. Ты сейчас надеваешь штаны и идешь на пристань считать корабли. Возвращаешься к рассвету. О результатах подсчетов можешь не докладывать. Все.
Тряся тучным брюхом, Альсим опрометью бросился к своей одежде, беспорядочной кучей громоздящейся у изножья его кровати.
