относительно Семнадцатого Поместья и прочего, было до некоторой степени правдой. Правдой в том смысле, что действительно Эгин этой ночью увидел и Переделанных Человеков во всем их мрачном великолепии, и магические светильники, и сложную механику подземных дверей, и помещение для десятков костеруких. Все это говорило о том, что кто-то, не имеющий никакого прямого отношения к Своду, тайно от Свода («О Шилол, разве есть в Варане нечто, являющееся тайной для Свода? Выходит, есть».) устроил здесь, на Медовом Берегу, гнездовье этих самых Переделанных Человеков. Кто?
Если верховодил здесь действительно Багид – значит, решил Эгин, он может готовить нагрудник к своей первой аррумской почетной чеканке. Это по меньшей мере. Потому что как ни крути, а он, Эгин, провел сегодня головокружительную и, в общем-то, успешную операцию, в результате которой Багид казнен без суда и следствия как особо опасный враг Князя и Истины.
Но даже и в этом случае любому эрм-саванну очевидно, что за спиной Багида стоит очень могущественный враг. Враг, о котором Эгин пока что ничего не знает. Враг, в руках которого находятся магии, сравнимые с лучшими достижениями Свода Равновесия. И хорошо, если этот враг – в Аюте, в Тернауне или Синем Алустрале. А если Багид даже здесь, в Сером Холме, не был ключевой персоной?
Все, что произошло сегодня в Сером Холме, подталкивало Эгина к трем выводам.
Багиду Вакку во что бы то ни стало хотелось отправить за его, Эгина, подписью письмо в Свод Равновесия.
Багид Вакк сам почти безоговорочно верил во все свои бредни относительно своего звания аррума и вообще, похоже, отнюдь не лучшим образом понимал, что вокруг него происходит.
Багид Вакк плохо заботился о сохранении своей жизни. Точнее, он заботился о ней ровно настолько, чтобы показать свою заботу – ширмы, зеркала, столпотворение кольчужников и всего лишь двое костеруких. Эти, последние, может, и были телохранителями, но не исключено – надсмотрщиками. Надсмотрщиками над самим Багидом.
Из этих трех выводов следовали головоломные вопросы.
Зачем врагу, действующему через Багида Вакка, подталкивать Эгина к тому, что он и так собирался сделать, – отправить почтовым альбатросом в Свод Равновесия запрос о помощи?
Зачем приманивать альбатроса, затем приманивать Эгина, сводить их в одной комнате и по существу говорить: «Напиши, дружок, любой бред под нашим наблюдением, и на твоих глазах эта добрая птица понесет сей бред пред ясны очи гнорра»?
На этот вопрос Эгин, к своему изумлению, ответил молниеносно: чтобы в тех местах письма, где Эгин, как всякий аррум, будет чересчур сух и деловит, попросить его подбавить красок. Чтобы через Эгина доказать гнорру, как один минус один – ноль, что его личное вмешательство здесь необходимо. Чтобы весь цвет Свода Равновесия поспешил сюда на взмыленных конях и переполненных ветром парусах! А зачем? Затем, чтобы покончить со всеми одним ударом.
Эгину стало страшно. Это какую же силу должен чувствовать в себе неведомый враг, чтобы играючи разводить на Медовом Берегу, на чужой земле, такой кровавый праздник? Чтобы надеяться истребить гнорра, пар-арценцев и лучших аррумов Свода одним ударом? Истребить тех, кто меньше года назад сокрушил неприступную цитадель смегов и убил Говорящих Хоц-Дзанга?
А Багид? Что же Багид? Багид, которого второпях загрыз Лога, был убит благодаря его, Эгина, действиям. И все-таки на самом деле Багида убил кто-то другой. Не Эгин и не Лога. Кто-то, кто остался жив. Кто-то, кто умеет управлять костерукими, укрощать шардевкатранов. Зачем? Чтобы охотиться на Прокаженного, чтобы вызвать своими действиями появление гнорра и прочих магов помельче.
И тут Эгина озарило – никакого Прокаженного в действительности нет. «И шардевкатраны, и костерукие управляются одним человеком. Все свары между ними – баталии для отвода глаз. Этот „управитель шардевкатранов“ – убийца предыдущего тайного советника. Этот убийца – офицер Гиэннеры. Этот офицер – женщина. Эта женщина – Люспена. Остальное – подробности…»
Эгин непроизвольно натянул поводья – так он был потрясен сделанным открытием. Послушный конь охотно остановился.
«Вот это да!» – пробормотал себе под нос Эгин. В его схему вписались даже слова Багида о том, что Люспена, дескать, застрелила тайного советника из сборного аютского лука. Разумеется, вкладывая эти слова в уста Багида, Люспена надеялась похоронить невероятную правду среди месива оголтелой лжи, которая для любого аррума очевидна.
«Выходит, осталось застрелить Люспену – и хаосу на Медовом Берегу придет конец?» – неуверенно предположил Эгин.
И тут он вспомнил мрачную ночь в Кедровой Усадьбе.
Вспомнил чужой, неведомый голос, доносящийся с гребня стены: «Человек, сделай семь… нет, твоих меньше… шесть шагов влево».
«Человек…», «твоих…» – даже если предположить, что можно так изменить голос, чтобы у меня сложилось впечатление, что со мной разговаривает неведомое существо, а не, скажем, Люспена, то уже ни одной известной магией не вычислишь с такой быстротой, куда упадут бревна разваливающейся смотровой площадки! Да и гнорр, в конце концов, слов на ветер не бросает… Значит, здесь все-таки есть некто (нечто?), именуемый Прокаженным. И в отличие от прочих он чист от любых подозрений. Кроме подозрений в том, что он смог спасти меня от смерти, а Лорму и Сорго – от плена.
А теперь так. Блуждая впотьмах, никогда не знаешь, кто друг, а кто – враг. Возможно, Прокаженный – действительно друг, и тогда с ним нужно переговорить, чтобы найти пути к уничтожению скверны. Если враг – с ним тоже нужно переговорить, по возможности выведать его планы и силу, а затем уничтожить.
Ну а Люспена…»
У Эгина уже голова шла кругом от всяческих «соображений». И он решил сосредоточиться на более насущной проблеме – на безопасном выходе к реке. Он легонько поддал коню по ребрам.
Он не знал, что, размышляя, смог подобраться очень близко к истине. И лишь отсутствие в его рассмотрении одного-единственного человека, одного-единственного слова и одной-единственной стороны света не позволили ему разгадать истинную расстановку сил на Медовом Берегу.
Вот эти ключи: главный конюх, мед, Юг.
Когда тайный советник, его секретарь и лучший солдат вайского гарнизона, молодчина Гнук, ушли в Серый Холм, на душе у Тэна окс Найры стало совсем тошно.
Он и девять никудышных раздолбаев – вот все, что в случае нападения он сможет противопоставить неведомой угрозе. Угрозе, которая, похоже, действительно серьезна, ибо советник Йен окс Тамма не производил впечатление человека, способного паниковать по пустякам.
Что оставалось Тэну? Защищать вверенное ему княжеское владение и следить за тем, чтобы обыватели во главе с толстяком Вицей поскорее отправились в безопасное место, на запад.
Тэн рассудил, что со стороны моря и со стороны достаточно широкой близ Ваи Ужицы неведомая опасность едва ли явится. Да и со стороны непроходимых болот, подступавших к городу с востока тоже.
Поэтому солдаты Тэна, предварительно сложив дров и хворосту для десятка костров, сели в кружок там, где тракт, покидая Ваю, уходил к Серому Холму. Сели во главе со своим командиром и, опасливо бахвалясь, стали ожидать, когда же появится неведомый враг.
– А что, братцы, выпустим кишки супостату? – осведомился Тэн, когда начало смеркаться. Он прочел эту фразу в одном полюбившемся ему историческом романе, и она ему очень понравилась.
– Выпустим-выпустим, – довольно мрачно процедил один из солдат – лысый как колено, с кольцом в ухе. – Если только у супостата есть что выпустить.
Сгустилась темнота, когда прибежал посланный Вицей мальчишка и сообщил, что первые лодки стали отходить от берега. Тэн потрепал его по щеке и подарил ему один медный авр. На счастье.
Потом Тэн приказал солдатам разжечь костры, и жидкая цепочка из десяти ярких огненных цветков с треском распустилась между Ужицей и болотами.
Тэн не сомневался, что нечисти, на которую смутно намекал советник, эта иллюминация нипочем, и все-таки рядом с кострами было как-то веселее.
Потом за спиной у них раздался первый далекий вопль ужаса. Кричали в Вае, на берегу Ужицы. Солдаты схватились за оружие.
Вопль повторился. Сильнее и ближе. За кругами неровного света костров темнота сгущалась, и нельзя
