«моя народ». Если у твоего народа обычай хватать все, что плохо лежит, а ты – сын твоего народа, значит, ты тоже, может быть, не против взять мой медальон на время. Для доблести.
Логика в этом была. Но, убедившись в невиновности Куха, Эгин почувствовал, что со всей своей логикой потихоньку впадает в отъявленное, жестокое скотство.
Во-первых, «просвещенная» логика отнюдь не была присуща Куху и плохо им понималась. Выходит, подозревать Куха, исходя из логических заключений, так же низко, как пороть ребенка, не понимающего, в чем его оплошность.
А во-вторых, золотые принципы Свода «не верь никому и ничему, кроме своего начальника», «в первую очередь подозревай друзей» и «чем хуже думаешь о человеке, тем более правым окажешься» вне пределов, вне стен Свода звучали так подло, что Эгину стало не по себе.
– Я не сына моя народ четыре года уже. Совсем не сына стал, когда ты сказал, что ты мой учитель и учить меня быть с мечом. Я теперь как сына тебе.
– Ты же говорил, раб? – спросил Эгин, смягчаясь.
– И раб тоже, – подтвердил Кух. – Поэтому я найду этого вора.
Так начались поиски медальона.
Эгин вышел из хижины и в сопровождении Куха направился в сердце деревни. Туда, где в центре большой поляны еще дымило кострище вчерашнего празднества.
Вокруг кострища спали вповалку Дети Пчелы. «Где-то здесь и вор дрыхнет. А с виду – все невинны, словно младенцы».
Но Хены нигде не было.
– Сестра Большой Пчелы отдыхать в своем гнезде! – перевел для Эгина Кух сказанное низеньким чернобородым мужчиной. Не стариком. Не подростком. Мужчиной?
– А что, мужчины уже вернулись? – спросил Эгин, чья зрительная память никак не желала признать чернобородого. «Кажется, вчера его не было в толпе, тискавшей нашу барыню. Да и что это за три меча при нем – два за спиной и один на поясе? Кажется, вчера все присутствующие были безоружны… Три меча, какая дичь! Он что – третий ногой будет держать?!»
– Мужчины вернулись, – подтвердил Кух. – Разве гиазира не заметила?
– Нет, не заметил, – честно признался Эгин, не боясь уронить авторитет аррума в глазах Куха. «Плевать теперь на этот „авторитет аррума“. А если Кух не отыщет медальон, то и плевать-то особенно будет не на что…»
– Я пойти узнать про наше дело. А господина здесь меня ждать.
– Лучше я пойду поинтересуюсь, жива ли наша Сестра Большой Пчелы. Ты меня сначала отведи к ней, а там – приступай.
Где расположено гнездо, в котором теперь жила Хена, Эгин не знал. Как оказалось – в трех шагах от кострища.
Отпустив Куха, Эгин сел у ствола, опершись на него спиной, и стал ждать.
Сомнений в том, что Хена там, у него не было. Не узнать храп, оглашавший окрестность, не представлялось возможным.
Ждать пришлось долго.
Когда изнуряющий уши храп наконец прекратился, начались возня и крики.
Очень скоро на зов из «гнезда» сбежались мужчины. Все как один жилистые, худые и бородатые. Сверху им сбросили веревку, которая, как оказалось, была перекинута через очень примитивный и грубо сработанный, но все-таки вполне работающий строительный блок.
Мужички – каждый о трех коротких мечах – уцепились за веревку и напрягли свои высушенные мускулы. И на изумленных глазах Эгина вниз поползла корзина или, точнее, плетеная люлька, в которой, беззаботная и посвежевшая, красовалась барыня Хена, бывшая хозяйка Кедровой Усадьбы, а ныне Сестра Большой Пчелы. «Надо полагать, младшая сестра», – усмехнулся Эгин.
Коляска снижалась быстро, Хена приветствовала своих подданных лучезарными, смахивающими на царственные, улыбками.
– Здорово живешь, тайный советник! – радостно всплеснула руками Хена, заметив Эгина.
– Как тебе нравится в новом доме? – поинтересовался Эгин. – Ты довольна?
Эгин, в общем-то, и не сомневался в том, что Хена довольна.
Глядя в ее счастливое лицо, Эгин был уже почти уверен в том, что треволнения последней недели лишили Хену последних остатков критичности и трезвомыслия, которого и раньше-то было не слишком. «Так что быть Сестрой Пчелы в ее положении вдовы и погорелицы – это как раз то, что нужно. И компания тут любящая и понимающая. Выучит их пчелиный язык и будет здесь как сыр в масле кататься. А там, глядишь, еще и Брат Большой Пчелы отыщется – ничем не хуже Круста Гутулана, растерзанного костерукими…»
– Нра-авится, – сказала Хена со смачным зевком. – Вот и платье новое пожаловали.
Да, барыню было не узнать. Отличное платье из шелка цвета нарцисса, скроенное и сшитое так, чтобы закрывать как можно меньше, а открывать как можно больше тела. Упитанного, мягкого, смазанного благоуханным маслом. На руках множество медных браслетов – наверняка купленных в свое время у Багида – и гирлянда из живых цветов на шее.
Галантный Эгин помог Хене вылезти из люльки. В лицо ему пахнуло тяжелыми благовониями. Гирлянда на шее Хены качнулась вместе с ее бюстом, когда она чуть наклонилась вперед и на свет выпорхнул… медальон Лагхи Коалары, милостивые гиазиры!
– Откуда это у тебя? – строго спросил Эгин, решивший не давать свихнувшейся бабе спуску.
– Подарили вчера! Я ж у них теперь вроде царица! – Хена многозначительно подняла в небо палец.
– Кто подарил?
– Деточки.
– Кто именно?
– Не помню, я их плохо различаю! – отмахнулась Хена. – А это что, твой? – Она недоумевающе выпучила глаза, дивясь глубине своего прозрения.
«Да-а, быстро соображает достойная Сестра Большой Пчелы!» – мысленно съязвил по ее поводу Эгин, но сам расплылся в сладкой улыбке.
– Это мой. Давай сюда, – сказал он, протянув Хене открытую ладонь.
– А я и не догадалась, право-слово! – вложив в эту реплику всю доступную ей искренность, Хена всплеснула руками. Затем посмотрела на горцев, на Эгина и, наконец, сняла медальон и передала его арруму.
– Благодарствую. Ты его не открывала?
– Не-а! Какого Шилола он мне сдался?
Эгин лишь пожал плечами и, примкнув к свите новой Сестры Большой Пчелы, отправился к кострищу знакомиться с мужчинами племени.
Глава 16
Посольство и послицы
Как ни странно, разговор происходил прямо в кабинете гнорра в Своде Равновесия. А виной этому было вот что.
Когда первое в варанской истории аютское посольство прибыло в столицу в почетном сопровождении людей Ойфы из Нового Ордоса, Сиятельная, которая после очередной ночи, проведенной в объятиях Лагхи, чувствовала себя лучше некуда, вознамерилась принять диковинных гостей во дворце.
Лагха же, на которого ночь с Сайлой наложила отпечаток общей умиротворенной расслабленности, не стал возражать против прихоти Сиятельной.
Уже потом, стоя в толпе придворных, каждому из которых не терпелось посмотреть на пресловутых аютских воительниц из Гиэннеры (хотя о том, что в посольство вошли только Стражницы, никто не говорил, но все это прекрасно понимали), Лагха, стервенея от нетерпения, с ужасом осознал, что переговорить с Вирин и Куной-им-Гир с глазу на глаз до ночи не удастся.
А Тэн окс Найра, чье письмо, отправленное альбатросом из Нового Ордоса, он уже читал, не смог
