которые недавно вернулись из дельты Ориса. Они говорят, что грюты отогнали свои табуны с выпасных лугов Айяр-Хон-Элга больше месяца назад. Полагаю, около двух недель они пополняли войска свежими лошадьми и, значит, стоят в солончаках не меньше десяти дней и не больше двух недель. Они чего-то ждут, милостивый гиазир. Из солончаков Сумра, конечно, за пять переходов конница может достичь и Нелеота, но воевать с северянами…
– Достаточно, – хлопнул ладонью по столу Лагха. – Понятно. Ихша давно уже собирался и наконец-то решился напасть на нас. Но семь теагатов легкой и полтора теагата тяжелой конницы против Свода и варанской армии – согласись, довольно скромные силы. Полагаю, чтобы раздавить их за Грютскими Столпами, нам понадобится никак не больше трех суток. Или трех часов – если они отважатся с ходу вступить в решительное сражение.
Альсим с трудом сдержал разочарованный вздох. У него был заготовлен такой превосходный доклад! За каких-то тридцать минут Альсим собирался блестяще обосновать, что для войны с Севером южане слишком быстро приготовили конницу, в то время как флот будет добираться из моря Савват только до Фальма недели три. А для войны с Аютом они, наоборот, слишком быстро снарядили флот. И конницу надо было собирать не в солончаках Сумра, а в нарабитских предгорьях. В общем, многое мог бы порассказать Альсим о работе шпионов и аналитиков Свода, да только гнорр слишком быстро все понял. И все-таки у Альсима было припасено еще кое-что.
– Да, милостивый гиазир. Но это еще не все. Дело в том, что лекарь Афах – я вам сообщал о нем чуть больше полугода назад – возвысился при Ихше в последние месяцы неописуемо. Афах не имеет в Северо- Восточной провинции никакого, даже самого завалящего, титула. Но он сопровождает Ихшу повсюду. На приемах он сидит в его тени, лекаря постоянно видят близ Глухих Верфей и на Медных Курганах. У меня есть серьезные подозрения, что этот Афах знает по меньшей мере секрет «гремучего камня». А это уже заставляет посмотреть на угрозу вторжения южан в совершенно новом свете.
Здесь пар-арценц был прав. С «гремучим камнем» южане были очень опасны. Почти столь же опасны, как и аютцы со своими «молниями».
– Помимо этого, если останки трехпалубного корабля, разорванного на мелкие щепки, можно считать неопровержимым доказательством наличия у южан «гремучего камня», что думать о длинных полосах копоти, оставленных на одном из Медных Курганов?
Лагха не любил риторики.
– И что же думать, а, пар-арценц? – бросил он раздраженно.
– Мне кажется, что полосы копоти длиной от тридцати до восьмидесяти шагов оставлены «темным пламенем». Я предполагаю, что южане испытывали поворотные трубы на колесных станках и, если судить по густоте и длине полос, описанных в донесениях наших людей, можно оценить длительность извержения пламени из одной трубы в десять минут.
Лагха не удержался и цокнул языком. Десять минут! Если это правда, то южане при правильной тактике могут из одной трубы поджечь две варанские галеры. Десять труб – двадцать галер.
– Что-нибудь еще? – спросил Лагха, умоляя Шилола завязать язык Альсима узлом, чтобы тот больше не доставлял ему таких умопомрачительно печальных известий.
– Да. Сегодня утром я обнаружил, что призраки поменяли свой цвет.
Если обычно Альсим бывал чересчур многословен, то теперь его сообщение оказалось слишком лаконичным даже для всезнающего и всепомнящего гнорра.
– Какие призраки? – переспросил Лагха.
– Рыбы-призраки в Алом Бассейне, за которым вы приказали надзирать особенно тщательно. Рыбы стали черными как смоль и сплошь покрылись яркими оранжевыми пятнами, словно саламандры.
«Так. Значит, Ибалар стал первым, кому удалось избегнуть смерти от меча Кальта Лозоходца». У Лагхи едва заметно дернулся уголок рта. Он стеснялся признаться себе в том, что не на шутку испуган.
Глава 17
Санг-Бала Шан
Ночью погода окончательно испортилась и стихии набросились на кедровую рощу, где предавались своему пчелиному счастью горцы, яростно и беспощадно. Молнии, гром, жестокий холодный дождь…
Эгин проснулся очень рано. Как ему показалось вначале, проснулся от того, что ему просто надоело спать. Но он ошибся.
Истошный и долгий женский крик…
Привычка спать одетым снова вернулась к Эгину на Медовом Берегу. А значит, ему оставалось лишь подпоясаться мечом, накинуть перевязь с метательными кинжалами, выскочить на порог… и распахнуть ногой дверь Куха.
– Что там? Драка? – поинтересовался Эгин, стараясь казаться бодрым и спокойным. В самом деле, что тут может быть? Ну какой-то горец разошелся и бьет свою провинившуюся жену. Или кто-то спьяну выпал из своего «гнезда».
Но Кух, похоже, был далек от подобных версий. Он сжимал в правой руке деревянную палицу. «Трубка для стреляния» тоже была при нем. Он выдержал долгую паузу и нарочито громко сказал:
– Это не драка, гиазира, это костерукие.
Буквально в следующую же минуту у Эгина появилась возможность удостовериться в проницательности Куха. Ибо завеса дождя приоткрылась и буквально подле порога «гостиницы» появились двое исчадий Серого Холма.
«Ах вот оно что! Костерукие питомцы липового офицера Свода Равновесия Багида Вакка! Ныне покойного, если, правда, его тоже по-быстренькому не „переделали“ и не пустили воевать…»
– Гиазира, берегися! – сказал Кух и метнул палицу в того, который стоял ближе. Кух попал, хотя сам остался безоружен, если не считать бесполезной против костеруких трубки.
Мысленно похвалив Куха за отменный бросок, Эгин выхватил меч и бросился вперед.
Спустя минуту деревня горцев наполнилась истошными криками.
Среди них можно было разобрать обычное в таких случаях женское верещание, тяжелую мужскую ругань, стариковские проклятия, боевой клич сориентировавшихся в обстановке воинов и… храп Хены. Эгин отметил про себя, что проснулся как раз вовремя.
В мгновение ока Эгин подскочил к костерукому, который оторопело поводил из стороны в сторону разбитой палицей Куха мордой. Эгин отсек ему пятипалую руку-таран, а затем и голову.
Второй костерукий, к счастью, оказался равнодушен к гибели своего если не товарища, то коллеги. И, сочтя сердце Эгина недостойным своего утреннего меню блюдом, полез на ближайший кедр, где, по наблюдениям Эгина, селились четверо молчаливых горцев с женами и потомством.
Видимо, дождь не только не был ему помехой, но, напротив, радовал и придавал свежие силы. Это наблюдение расстроило Эгина, ведь он по наивности надеялся, что горцы в своих «гнездах» недосягаемы для нежити и смогут успешно обороняться, не спускаясь на землю. «Что ж, значит, досягаемы…»
Эгин запустил в спину костерукому, с впечатляющей скоростью продвигающемуся вверх, два метательных кинжала, но был вынужден с сожалением констатировать, что врага это потревожило весьма условно.
Костерукий остановился, придерживаясь за ствол одной рукой, а второй неспешно вырвал кинжалы из спины.
«Что ж, значит, горцам придется самим продемонстрировать, зачем им три меча вместо одного».
– Гиазира, быстро бежим со мной! – заорал Кух, вынырнувший из дождя. Он указывал Эгину в сторону большого очага, который в деревне Детей Большой Пчелы служил чем-то вроде храма.
Легко сказать «бежим». Но бежать, когда твои ноги погружаются в густую грязь по колено, когда вода, льющаяся с небес сплошным, непрекращающимся потоком, застит твой взор, а впереди неизвестность, чреватая последствиями, очень нелегко.
В общем, продвижение Эгина и Куха от края рощи к ее центру никак нельзя было назвать бегом.
– Что там? – спросил Эгин. Он только сейчас сообразил, что, пока он добивал приконченного Кухом костерукого и следил за тем, как другой лезет вверх по кедровому стволу, не страшась кинжальных укусов в спину, Кух успел совершить разведку боем.
