после того как грязь была соскоблена и отмыта, волосы вычесаны, а колтуны срезаны кинжалом Эгина, выяснилось, что одежды на Хене осталось совсем немного.
Из того, что служило ей раньше платьем, удалось смастерить некое подобие короткой юбки и фартук. Этот фартук символически прикрывал пышную грудь матери четверых детей. А волос теперь осталось лишь на короткий мужской пучок на затылке.
Правда, ни Эгин, ни Кух не баловали свою спутницу особым мужским вниманием. Ее экзотический костюм оставлял их равнодушными. Сами они выглядели не лучше. Правда, сердобольный Кух, всегда относившийся к барыне Хене с почтением, одолжил ей свой плащ. Эгин же еще в день их встречи пришел к выводу, что лучшее, что он может сделать для туалета Хены, – это просто не замечать его.
Но горцы не потешались и не куражились над хозяйкой Кедровой Усадьбы. Напротив. Они именно восхищались. Мощная стать Хены, ее глуповатая, но открытая улыбка простой честной женщины, ее скромное одеяние, как видно, будили симпатию в сердце каждой горянки. Эгин упустил момент, когда кольцо вокруг барыни Хены сомкнулось… Не успел Эгин закричать что-то предостерегающее, а Хену уже подняли на руки и под возгласы всеобщего ликования понесли к кедровой роще.
– Моя народ думает, что барыня похожа на Сестру Большой Пчелы.
– На ту, что умерла?
Кух оживленно закивал. Чувствовалось, что он тоже обрадован таким оборотом дела.
«Как в воду глядел, когда обозвал ее шмелихой», – усмехнулся Эгин, плетясь в хвосте процессии, кажется, совершенно забывшей об их существовании.
Горянки отвели Эгина и Куха в хижину, обычно служившую жалким подобием гостиницы для людей Багида – во время торговли медом людям из Серого Холма позволяли провести среди горцев пару-тройку дней.
Эгин сразу упал на грубое, но все же варанское, человеческое, не звериное ложе с матрасом и кусачим одеялом из неваляной козьей шерсти и возблагодарил Шилола. Неужели удалось?
Такого Новый Ордос еще не видывал со времен своего основания.
Под черными парусами, на каждом из которых было вышито золотом четверостишие, заклинающее ветер, под черными посольскими флагами, символизирующими мир и добрые намерения, в порт Нового Ордоса входил аютский военный корабль.
Никогда не бывало такого, никогда, милостивые гиазиры! После долгих веков молчания Ают, известный всему Кругу Земель своей политикой самоизоляции, прислал посольство в Варан.
Варанские сторожевые корабли у входа в порт вежливо посторонились, пропуская своего загадочного собрата. Солдаты береговой стражи поспешно выстроились в каре у выхода из порта в город.
Аютский трехпалубный красавец один за другим убирал паруса, постепенно замедляя стремительный лёт своих плавных обводов сквозь плотные воды моря Савват.
Его капитан все рассчитал виртуозно – последняя рея опустилась на палубу в тот миг, когда с кормы и с носа в воду полетели тяжелые бронзовые якоря.
«Свершилось, – думал Ойфа, аррум Опоры Писаний, тайный советник Нового Ордоса, во главе сотни „лососей“ торопливо спускаясь из Верхней Цитадели в порт. – Свершилось. Но что?»
С борта аютского корабля на берег спустились трое. Две простоволосые женщины в доспехах черненого серебра и мужчина, в котором Ойфа с изумлением узнал Тэна окс Найру – командира вайского гарнизона.
В обязанности последнего, помнил Ойфа, раньше входило сопровождение сарнодов, запечатанных печатями Свода Равновесия, которые отсылал в столицу тайный советник уезда Медовый Берег.
Но теперь Тэн спустился отнюдь не со сходен «плавучего сортира»! Тэн прибыл в Новый Ордос на военном корабле государства, о котором Ойфа с младых ногтей привык слышать одни непотребства. Тогда Тэн выглядел как обычный офицер-неудачник. Теперь – как выходец из хуммеровой бездны. Вокруг глаз Тэна лежали иссиня-черные круги. Левая рука – по всей видимости, сломанная – висела на перевязи. На лбу темнели едва зажившие ссадины.
Строить какие-либо предположения было бессмысленно. Ойфа, за спиной которого с мечами наголо выстроились в четыре шеренги готовые ко всему «лососи», решил предоставить первое слово непрошеным гостям. В конце концов, не он ведь приплыл в Сим-Наирн на корабле, способном разнести в пух и прах половину города!
И аютский посланец своего подавляющего превосходства отнюдь не скрывал – восемь «молний Аюта» задиристо сверкали начищенной бронзой в огнебойных отворах длинной кормовой настройки.
Тэн отвесил Ойфе глубокий поклон и срывающимся голосом, в котором сквозило старательно скрываемое, но все же вполне ощутимое волнение, сказал:
– Привет вам, милостивый гиазир тайный советник! На Медовом Берегу произошли события, представляющие исключительную опасность для Князя и Истины. В подтверждение моих слов примите от меня вот это.
С этими словами Тэн окс Найра протянул Ойфе прямоугольную металлическую пластину.
«Эгин, аррум Опоры Вещей», – прочел Ойфа, профессионально отметив, что ни одна голубая искорка не озарила Сорок Отметин Огня. Ойфа поднял на Тэна и его спутниц изумленный взор.
Глава 15
Медальон
Той ночью у Детей Пчелы появилась матушка, а у Большой Пчелы – сестрица.
Пока Эгин спал, а Кух жадно втягивал ноздрями воздух родных кедров, старейшины признали барыню Хену новой Сестрой Большой Пчелы и воцарили ее над собою.
Усталость Эгина была настолько велика, что он не слышал, как при свете луны свершались обряды. Не слышал гула барабанов, звуков песен. Он крепко спал, пока под сенью кедров било ключом всеобщее непритязательное веселье.
Кух принес ему поесть прямо в кровать. И Эгин с тоской вспомнил те славные времена, когда его покойный слуга Тэн, всю свою жизнь очень умело прикидывавшийся глухонемым, приносил ему завтрак каждое утро. После бодрящего медового настоя на листьях малины со свежими хрустящими хлебцами чиновник Атен окс Гонаут отправлялся в фехтовальный зал, а оттуда на службу. Но не в Иноземный Дом, а в Свод Равновесия…
Да, глядя на то, как солнечный свет протискивается между полосок сухого тростника, которым была покрыта крыша его нового жилища за многие сотни лиг от Пиннарина, Эгин подумал о том, что Свод Равновесия для него сейчас не более реален, чем легендарный остров эверонотов или, если угодно, Святая Земля Грем. Разве только медальон Лагхи Коалары, орешек с неведомым, но наверняка драгоценным ядром внутри, способен возвратить его к привычным реалиям офицерского бытия, достаточно ощупать его… ощупать его…
Медальона на шее не было!
– Да где это видано, чтобы пчелы воровали! – заревел Эгин, вмиг вскакивая на ноги и кляня себя за то, что не прислушался к предостережению Куха касательно нравов горцев. «А может, это Куха рук дело? Повело кота на блядки?»
– Где медальон, что висел у меня на шее? – Эгин смотрел на Куха не мигая. Он хотел для начала убедиться в том, что тот не причастен к пропаже.
– Гиазира мне не верить? – Испуганный Кух отшатнулся от Эгина и забился в угол. Он смотрел оттуда на Эгина, словно затравленная зверушка.
Эгин не отвечал. Он всматривался в глубь черных, как угли, глаз Куха. «Неужели он решил показать своим соплеменникам свою доблесть таким вот негодным образом? Да ведь он ставит под угрозу провала задание, выполнения которого требует от него сам гнорр! Но нет, очень скоро Эгин убедился в том, что его подозрения не имеют под собой оснований. Лицо Куха было испуганным, но в глазах его сияла безмятежность чистой совести. Ни один мускул не свидетельствовал в пользу его вины. Страх, но не вина – вот что было написано в глазах горца. „Нет, Кух не вор“, – с облегчением вздохнул Эгин.
– Я тебе верю, – довольно прохладно начал Эгин. – Но ведь ты сам говоришь все время – «моя народ»,
