своего рода символические ворота. Над аркой чванился лозунг «Колонизация дальних планет – почетная обязанность каждого ашванта!» И подпись: «Народный Диван».
На крашеных опорах арки белели свежие пулевые отметины, словно предупреждая: «Ничего хорошего, путник, тебя тут не ждет».
Вара-8 представляла собой изрядный комплекс построек, состоящий из комендатуры, четырех каменных коробок-казарм, утыканной трубами пирамиды хозблока, спортплощадки и гигантской бетонной заплаты космодрома с массой сопутствующих строений.
Было видно, что комплекс выполнен по типовому проекту. База строилась блочно-поточным методом, из строительных панелей, отлитых из низкокачественного пенобетона. Вместо того чтобы зрелищно разрушаться, оставляя после себя острые клыки руин – как разрушаются города в исторических фильмах, – строения, выплевывая кубометры ядовитой пыли, разваливались прямо по швам на прямоугольные блоки, как домики детского конструктора, на которых злой шалун натравил промышленного робота-уборщика.
Исходя из характера повреждений, Эстерсон установил: базу накрыли с воздуха.
Качхид подтвердил это предположение.
– Здесь был огонь с неба. Много огня и грома!
От комендатуры остался лишь фасад – на удивление белый, почти не измазанный копотью. Казармам повезло больше – там уцелел даже нехитрый войсковой интерьер.
Именно фасад комендатуры и уцелевшие казармы создавали видимость того, что база в относительном порядке.
В одну из них Полина с Эстерсоном все-таки зашли – обнадеженные отсутствием мух и сладенького запаха трупного тлена.
Нужно сказать, казармы Вары-8 были гораздо ближе к представлениям Эстерсона о таковых, нежели солдатские обиталища на биостанции «Лазурный берег». В казармах – наконец-то! – были обнаружены вульгарные фотографии волооких клонских красавиц.
Правда, одну из картинок – томную брюнетку, прижимающую к тесно облепленной черным шелковым платьем груди взъерошенный букет пионов – почему-то перечеркивала размашистая надпись, выполненная бордовой краской из пульверизатора: «Исчадие Ангра-Манью».
Да и под соседней кокеткой было начертано осуждающее: «Блудница».
Надписей в казарме вообще оказалось много – угловатых и аккуратных, меленьких и разлапистых. Чересчур много…
Возникали серьезные сомнения в том, что оставлены они проживавшими в казармах солдатами. Ведь те были чистюлями, а писавшие… Белоснежные подушки на нескольких кроватях были измазаны красно- коричневой грязью. Очевидно, на кровати, застеленные покрывалами цвета топленого молока, энтузиасты пульверизаторной каллиграфии залезали прямо в ботинках. Чужаки? Гости?
«Вещи суть зло», – прочел Эстерсон при помощи «Сигурда».
«Я, Вахрам Яш, обязуюсь освободить свой свет не позднее чем через десять дней!» – прочла Полина.
А под самым потолком чернел афоризм, каждая буква которого была величиной с человеческую голову.
– Слушай, какие странные все-таки люди эти клоны! Я думала, они чистоплотные. А оказалось – свиньи похуже нас! Додуматься только – в казарме на стенах писать.
– Я сам ничего не понимаю… И, кстати, кто такой этот Вохур, который всех учит?
– Спроси меня что-нибудь полегче, Роло. Про клонов я мало знаю – кроме того, что они не пьют нефильтрованное пиво и не едят мой любимый сыр «Дор блю», поскольку всякая муть и плесень суть зло. А тут вот написано, что «вещи суть зло». Все вещи, что ли?.. Не перебор? Может, это вообще не клоны писали? Как-то на них это непохоже… Клоны, конечно, чокнутые. Но чокнутые в какую-то другую сторону.
– Здесь были грязные однолицые бесцветики. Они приплыли из бездны, – сообщил Качхид. – Я видел их немного. Они похожи на дварвов в Дни Пузырей.
– Что еще за Дни Пузырей? – вполголоса спросил Эстерсон у Полины.
– Качхид хотел сказать, что они похожи на дварвов в период спаривания. Когда дварвы спариваются, а они всегда делают это у самого берега, вода бурлит и пузырится… Вид – сюрреалистический, сумасшедший. Таким образом Качхид хотел сказать, что клоны, написавшие эти лозунги, были похожи на бешеных дварвов. Но в языке сирхов нет слова «бешеный», как, кстати, и слова «свободный» – вместо него употребляют выражение «отринувший ценности своей общины». Поэтому он выразился так сложно.
– Понятно. То есть это были
– Когда-то моя мать рассказывала мне, что на одной из планет Тремезианского пояса, где она в ту пору работала, снег не холодный, а обжигающе холодный. Если попадет на кожу, будет ожог, потому что состоит этот снег не из воды, а из воды в смеси с каким-то хлористым соединением. Это я к тому, что у безумия тоже есть свои градации, тебе любой санитар из дурдома подтвердит.
– Хорошо. В таком случае, хотел бы я знать, – мрачно заметил Эстерсон, – куда подевались
Ответ на этот вопрос Полина, Эстерсон и Качхид узнали меньше чем через полчаса, во время осмотра спортивной площадки. Она располагалась позади плаца, на котором в гигантской посеребренной чаше, установленной на возвышении, полагалось вечно гореть Священному Огню.
Но…
Ступеньки, ведущие на возвышение, были полуразрушены, а низверженная с постамента чаша сиротливо лежала у подножия, символизируя крушение высоких идеалов зороастризма на отдельно взятой военной базе. Эстерсон, Качхид и Полина не смогли побороть искушение и взобрались на жреческие места. С этой своеобразной трибуны открывался некоторый вид – с претензией на значительность.
– Слушай, Роло, а какого цвета этот их Священный Огонь? – поинтересовалась Полина, усаживаясь в высокое жреческое кресло.
– Не знаю… Может, обычного. А может, какого-нибудь синего или кроваво-красного… В зависимости от того, что именно горит.
– Синего огня не вижу, – отозвался Качхид, по-обезьяньи устраиваясь на спинке соседнего кресла. – Зато вижу синюю воду! Целую яму синей воды! Там! – Сирх указал вдаль.
– Это не яма, Качхид. Это бассейн. Люди в нем плавают, – пояснила Полина, присмотревшись. – Люди любят плавать! Даже однолицые бесцветики!
– Глупое занятие. Если бы люди меньше плавали, однажды у них выросла бы такая же красивая и умная шерсть, как у нас, – назидательно заметил Качхид, как и все сирхи ненавидевший водные процедуры.
– Действительно бассейн, – подтвердил Эстерсон. – Но что за странный цвет у воды?
Вскоре они уже стояли у бортика. И не могли вымолвить ни слова от ужаса и отвращения.
Даже шерсть Качхида приобрела трагический сталисто-сиреневый отблеск – свидетельствуя о крайней эмоциональной подавленности.
Вовсе не водой был залит бассейн на разгромленной базе, но ядовито-голубым, застывшим до каменной твердости строительным клеем. Установка для производства этого популярного вещества для работы с пенобетоном и другими стройматериалами стояла у самого края резервуара. Ее множественные кольчатые хоботы спускались вниз, где и врастали намертво в ядовито-синюю субстанцию.
В прозрачной же глыбе клея, словно мушки в янтаре, застыли мертвые тела.
Они будто парили – как парашютисты в затяжном прыжке.
Некоторые трупы были явственно тронуты тлением.
Некоторые казались совсем свежими.
Глаза иных мертвецов были закрыты, других – вытаращены, как если бы из своей вечной глубины несчастные тщились рассмотреть недосягаемое небо. Некоторые же глядели искоса, будто исподволь следили за тем, что происходит наверху, ожидали новостей…
С десяток мертвецов были облачены в офицерскую форму – такую же, какую носил фанфарон Вариз
