предложения Глассон.
– Ах да-а, – протянул Нарышкин. – Вы ведь художник. В душе. И ваша мечта открыть фотографический салон для изготовления портретов детей, господ во фраках и дам с собачками. Но это дело также полезное и для жандармов, и полиции. Делание портретов громил, убийц, маниаков и иного рода преступников тоже суть искусство, к тому же практически помогающее знать их в лицо и вылавливать по мере совершения ими преступлений. Впрочем, выбор, конечно, за вами. Еще что-то удалось выведать?
– Да, – быстро ответил Глассон, пользуясь тем, что разговор вышел из неприятного ему русла. – Он обычно спит в кабинете и кладет под подушку револьвер.
– А вот это существенно, – заметил Ларионов. – Выходит, он готов к аресту и может оказать сопротивление.
– Ничего, придумаем что-нибудь, – промолвил Нарышкин, задумчиво глядя на Глассона. – У вас на квартире есть что-либо запрещенное? – обратился он к нему.
– Нет, – честно ответил Иван. – И не было никогда.
– Плохо, – констатировал Михаил Кириллович.
– Отчего же плохо? – удивился Глассон.
– Когда к вам придут с обыском и ничего не найдут, вас не за что будет арестовывать. Погодите минуту.
Флигель-адъютант ушел к себе и через некоторое время возвратился с несколькими исписанными листами.
– Вот, возьмите, – протянул он их Глассону. – Это прокламации вашей организации «Земля и воля». И эту записку возьмите, – отдал он Глассону послание Иваницкого. – Положите их куда-нибудь поближе, чтобы было нетрудно найти. Ну что ж, – дружески улыбнулся Ивану Нарышкин, когда тот рассовал бумаги по карманам. – Еще раз благодарю вас за блестяще выполненное поручение и обстоятельнейший доклад. Весьма вами доволен. Теперь ступайте и никому ни слова. Впрочем, вы и сами все понимаете. Прощайте.
Едва Глассон покинул гостиную, улыбка тотчас сползла с лица флигель-адъютанта. Он брезгливо поморщился и посмотрел на Ларионова:
– Ну вот, Григорий Сергеевич, теперь твой черед.
– Когда ехать?
– Завтра. Сначала заедете в Спасске в дивизионный штаб, расскажете все полковнику Молоствову. Попросите у него в помощь какого-нибудь штабс-офицера, квартирмейстера или дивизионного адъютанта, чтобы тот вызвал Иваницкого, будто бы по делу, в штаб дивизии. Когда тот откроет двери, тогда и повяжете голубчика тепленьким. Впрочем, – виновато улыбнулся Нарышкин, – что это я? Ученого учить – только портить.
– Значит, завтра? – переспросил Нарышкина Григорий Сергеевич.
– Завтра, – ответил флигель-адъютант. – Пора, брат, чистить губернию от этой польской заразы.
Глава 43
БРИЛЬЯНТЩИК ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ
В третью полицейскую часть Аристов приехал вместе с Михаилом. По дороге они договорились, что Артемий Платонович примет образ злого старорежимного старикана-дознавателя, а барон Дагер – дознавателя юношески молодого и доброго, пронизанного насквозь гуманистскими идеями и едва сдерживающего злого Аристова от применений насильственных, а возможно, и кровавых методов дознания.
Когда Бентхена доставили в дознавательскую, то первым, кого он увидел, был пожилой господин с пронзительным холодным взглядом из-под кустистых бровей, клочками торчавших в разные стороны, и непроницаемым лицом, от которого явно веяло угрозой. Второй дознаватель, много моложе, сидел за столом и что-то писал, высовывая при этом кончик языка, что делало его почти юношеское лицо еще более добродушным.
– А, привели, – грубо буркнул пожилой и небрежным жестом приказал конвоиру удалиться, а сам, вплотную подойдя к брильянтщику, вперил в него жесткий взгляд. – Садись.
– А почему вы мне тыкаете? – присел на предложенный стул Бентхен, у которого от голоса, а главное, от взгляда дознавателя поползли по спине мурашки нехорошего предчувствия.
– Молчать! – гаркнул на всю дознавательскую пожилой, недобро сверкнув очами. – Здесь вопросы задаю я, а ты должен на них отвечать. Иначе…
Он многозначительно посмотрел на Бентхена и криво ухмыльнулся. Повисла какая-то зловещая тишина. Брильянтщик перевел взгляд на молодого и заметил, что тот поглядывает на своего товарища осуждающе.
– Имя. Род занятий, – прервал тишину резкий голос пожилого.
– Что? – переспросил Бентхен.
– Ты что, глухой, сударь? – с издевкой вопросил дознаватель и, наклонившись, гаркнул ему в самое ухо: – Имя!
– Иоахим Менделлов Бентхен, – еле справившись с языком, ответил брильянтщик.
– Род занятий, – снова гаркнул ему в ухо Аристов.
– Я коммерсант, – промолвил Бентхен и поднял взор на дознавателя. – Не кричите, пожалуйста, так.
– Что?! – угрожающе произнес пожилой и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу брильянтщика. – Что ты сказал? – зловеще прошептал он, обрызгав капельками слюны щеки и нос Бентхена.
– Артемий Платонович, – укоряюще протянул молодой. – Ну, право, следовало бы полегче.
Не сводя взора с брильянтщика, отставной штабс-ротмистр медленно выпрямился и нехотя отошел от него на два шага. Бентхен судорожно вздохнул и подумал, что лучше бы ему было послушать тателе, остаться в Краковце и сделаться добрым резником, всегда имея хороший кус кугеля с медом, нежели так вот рисковать телесным и душевным здоровием за не такие уж и большие деньги и почти призрачную власть над миром и людьми в будущем. Ведь ему все равно не бывать в Капитуле Верховной Венты и не носить через плечо белую или даже зеленую ленту с золотым ключом.
Так стоила ли овчинка выделки?
– У тебя еще есть выбор, Бентхен, – медленно процедил Аристов, чеканя каждое слово. – Пойти на каторгу за соучастие в убийстве лет эдак на пятнадцать или отсидеть в тюрьме всего лишь годик за сокрытие убийства и недоносительство о нем. Выбирай, покуда не поздно.
– Я не понимаю, о каком убийстве вы говорите, – тихо ответил брильянтщик.
– Я говорю об убийстве агента полиции в твоей лавке, на твоих глазах твоим хорошим знакомым господином Слепневым. Так он себя теперь называет.
– Да не было никакого убийства! – воскликнул Бентхен весьма искренне. По крайней мере, так ему показалось.
– Это ложь! – тут же отрезал пожилой, стукнув кулаком по столу. – И свидетельством тому служит красное пятно на руке покойного, которое, как следует из твоих предварительных показаний, ты видел.
– Видел, ну и что? – продолжал упорствовать брильянтщик.
– А то, – осклабился пожилой, продолжая сверлить Бентхена взглядом, – что это пятно не что иное, как доказательство его насильственной смерти. И видел ты его не на трупе в морге или в анатомическом театре, а у себя в лавке, то есть в момент гибели агента полиции. И пятно это – признак насильственной смерти, оставленный третьим лицом, которое, как вытекает из твоих же показаний, было в твоей лавке. И ты его видел и прекрасно с ним знаком.
– Как, еще и знаком? – удалось Бентхену подпустить в голос нотки сарказма.
– Несомненно. Иначе почему убийца заманил агента именно в твою лавку?
– Ну, это вам трудненько будет доказать. Как и то, что какое-то там красное пятнышко на руке является признаком насильственной смерти, – осмелел брильянтщик, чего, пожалуй, делать не следовало, ибо вызвало у пожилого дознавателя крайне нехороший блеск в глазах.
– Вот тут вы-ы ошиба-аетесь, миле-ейший, – прошептал Аристов со зловещей улыбкой, перейдя на «вы», что почему-то крайне обеспокоило Бентхена. – Это мне доказать будет абсолютно не трудно. Конвойный! – крикнул он.
