полезен. Пусть Третье отделение и сыск работают параллельно.
Александр Николаевич слегка пододвинул к себе лист бумаги. Разговор был закончен. Аудиенция продлилась ровно десять минут. Более не следовало злоупотреблять добрым расположением старшего брата и государя. Сейчас все его мысли были заняты предстоящей поездкой к Екатерине.
Попрощавшись, Константин Николаевич вышел из кабинета.
– Как там наш подопечный? – спросил Александр Уваров, остановив тяжеловатый взгляд на Кирилле Бобровине. – Он по-прежнему столь же неуемный?
Начальник первой экспедиции едва улыбнулся, понимая, о чем именно идет речь. Великий князь Николай Константинович пользовался не самой лучшей репутацией в обществе, и это при том, что он обладал многочисленными талантами, имея все предпосылки считаться образованнейшим человеком империи. Николай был одним из первых Романовых, получивших высшее образование, закончив с отличием Академию генерального штаба. Геройски показал себя во время похода в Хорезм, за что был награжден орденом Святого Владимира и произведен в полковники. И с этим в нем сочеталась вседозволенность, порой граничащая с безумием. Его эпатажные выходки шокировали самую терпеливую публику, и ни для кого не было секретом, что адъютанты приводили к нему во дворец женщин из самых знатных фамилий империи.
– После того как у Николая появилась американская танцовщица, он поумерил свою страсть, – ответил Бобровин. – У нас есть основание предполагать, что он намерен уехать за границу.
– Видно, у него достаточно средств. Впрочем, ему это ничего не стоит, достаточно назанимать большие суммы у толстосумов и прочих богатых простофиль. А их в нашем отечестве всегда было предостаточно. Насколько я понимаю, расплачиваться с ними он не намерен.
– Именно так.
– Кроме Элиз Руше, он встречается еще с кем-нибудь?
– Да. Кроме нее, у великого князя есть еще пять постоянных любовниц.
– Что это за женщины?
– Аристократки. Две их них – замужние княгини: одна – за Василием Разумовским, а другая – за Иваном Оболенским. Похоже, мужья знают о шалости своих благоверных, но объясняться с великим князем не желают. Остальные незамужние, пользуются расположением кавалеров. Среди них следует выделить Софью Перовскую…
– Дочь губернатора Санкт-Петербурга? – невольно подивился Уваров.
– Именно так.
– И чем же она вам… не приглянулась? Я знал ее совсем маленькой девочкой. Когда-то даже нянчил на руках. Безупречно милое дитя! Умна, образованна…
– Именно так, ваше высокопревосходительство. Софья Перовская окончила женские курсы, имеет сертификат о получении знаний в объеме мужской гимназии. Вместе с тем она связана с «народовольцами», причем является весьма активным членом.
– Вот оно как вырисовывается! Великий князь Николай и Софья Перовская… Тут и до царя рукой дотянуться можно.
– Нам достоверно известно, что великий князь Николай с большой симпатией относится не только к ней, но и к ее революционным взглядам. Совсем недавно она выпросила у него сто тысяч рублей на революционные нужды: на печатание газет, прокламаций, на подготовки терактов, закупку оружия, динамита, на подкуп чиновников, судей…
– Право, никак не думал, что из этой прелестной девочки может вырасти такое кровожадное чудовище.
– По агентурным данным, это именно она организовала взрыв железнодорожного полотна, по которому должен был проехать император Александр Николаевич.
Уваров понимающе кивнул:
– Тогда государь не погиб только чудом… Не упускайте ее из вида. Отслеживать все ее контакты. Мне особенно интересна ее связь с великим князем Николаем.
– Мы установили за ней наблюдение. В ее близком окружении находится и наш человек.
– Прекрасно! Будем ждать результатов.
– Вот что, Прасковья, – Владимир Гаврилович прошел в комнату, потирая руки. – Достала бы ты мне перцовочки. Дрянная погода, промерз до кишок!
Горничной у начальника сыскной полиции Владимира Гавриловича Филимонова была ядреная девка лет тридцати, приехавшая в Санкт-Петербург из Великого Новгорода. В размеренный домашний уклад она вносила некоторое разнообразие. Простота, с которой она обращалась к своему хозяину, накладывала некоторый отпечаток на их взаимоотношения. Однако одергивать девку не хотелось, дом – это не то место, где следует ходить с надутой физиономией.
– А вы всех жуликов поймали? – простовато поинтересовалась Прасковья.
– А иначе не нальешь? – усмехнулся Филимонов, слегка задержав взгляд на ее пышной мраморной груди.
Уродилась же такая сдоба! Наверняка на взбитых сливках росла. Так и хотелось отщипнуть от ее упитанного тела хотя бы малость.
– Отчего же не налить-то? Налью! – Она достала из комода графин и аккуратно налила перцовки в небольшую рюмку. – Поправляйтесь!
– Всю работу, Прасковья, сделать за один день невозможно, так что я жуликов еще на завтрашний день приберег. А то что же получится? Выловлю я их всех, а завтра заняться будет нечем… Заскучаю!
– Скажете тоже! – отмахнулась горничная, прикрывая смеющийся рот салфеткой. – Ужели их всех отловишь? Вот давеча я пошла в «Бакалею», чтобы провизию к ужину купить. Поставила сумку подле окошка, а тут какой-то сорванец хвать ее – и к выходу побег! Так я его догнала – и по мордасам, по мордасам!
Филимонов понимающе закивал, взял со стола ломтик копченой колбаски. С такими впечатляющими параметрами, как у горничной Прасковьи, магазинному воришке явно пришлось худо. Похоже, что пострадавшей стороной оказался именно он.
– Полагаю, Прасковья, он надолго твою науку запомнит. Так что в Петербурге, думаю, на одного воришку стало меньше.
Звонок, раздавшийся в дверях, показался Владимиру Гавриловичу неожиданным и оттого очень громким. Через секунду он повторился более продолжительно. Интересно, кого это принесло в неурочный час?
Поздних визитов Филимонов не жаловал, от них следовало ждать самых больших неудобств. К примеру, позапрошлую ночь раздели до исподнего действительного статского советника Министерства внутренних дел у Невской заставы, и пришлось незамедлительно выезжать к месту ограбления, чтобы организовать поимку злоумышленников. Домой он заявился только к вечеру следующего дня, перекусив всего-то однажды в захудалом трактире. Оставалось только гадать, что делал ограбленный в неурочный час на отдаленной заставе. Впрочем, в истинности своих намерений он так и не признался. Надо полагать, что без сердечного интереса тут не обошлось.
А месяц назад чиновник Министерства иностранных дел проиграл в карты родовое имение заезжему аристократу графу Шумскому. Как выяснилось позже, в действительности под личиной аристократа скрывался опытнейший шулер – мещанин Степан Михайлов, которого давно и безуспешно пыталась отловить вся российская полиция. На протяжении трех последующих ночей устанавливали засаду в трех рассадниках, где он обычно проводит время. Изловить мошенника удалось только на пятые сутки ожидания; в течение этого времени домой Филимонов наведывался только затем, чтобы испить любимого киселя и взбодриться ядреной перцовкой.
Что же случилось на этот раз? Наверняка кого-нибудь пришили. Иначе к чему так названивать в дверь, да еще в столь позднее время?
– Просковья, открывай, – распорядился Владимир Гаврилович, понимая, что надежда на глубокий ночной сон оставалась весьма призрачной.
Сбросив тяжелую цепочку и отодвинув щеколду, Просковья отворила дверь. В проеме предстал высокий худой мужчина лет тридцати пяти, в мундире камергера. Привычно растянув в любезной улыбке губы, он спросил:
