написании данного произведения представляется литературной мистификацией с использованием удачных приемов PR.
Не писал Высоцкий этого романа. В его архиве найдено единственное письменное подтверждение непосредственной причастности к созданию толстой книги о житье-бытье сибирских зэков – в треть странички план глав или сцен повествования:
Как рассказывает Мончинский, он писал черновой материал, потом привозил в Москву, вместе с Высоцким читали то, что получилось, спорили, и в итоге рождался окончательный вариант. «Когда Высоцкий размышлял о психологии уголовного авторитета или охранника, при этом изображая их, – говорил Леонид Васильевич, – я действительно проникался всем».
Возражать против этого утверждения трудно. Но интуиция подсказывает, что дальше «конспекта романа», актерских мизансцен, каких-то импровизированных монологов героев будущего произведения соавторы не продвигались. Скорее всего, «Черная свеча» была одной из множества творческих идей, которыми часто загорался Высоцкий, но скоро остывал, не имея ни времени, ни сил, ни желания на их воплощение. Или его захватывал другой художественный проект, другие герои, или мешали непростые жизненные обстоятельства. Однако после смерти поэта «литературные агенты» догадались сделать его имя «паровозом», который успешно вывез роман на книжный рынок. «Свеча» имела громкий успех, переиздавалась и даже была экранизирована. Правда, рецензируя фильм «Фартовый», проницательный кинокритик заметит: «Высоцкий иногда грешил блатными фантазмами, но четко знал определенную грань, которую он ни в своих песнях, ни в своей прозе не переходил… Режиссер фильма очень постарался, чтобы Высоцкого за нее перетащить».
Сценарист силой тянул своего мифического «соавтора» в то же болото.
Туманов искренне хотел помочь гибнущему другу. Искал народных целителей, предлагал обратиться к Джуне. Он только смеялся и рассказывал, как однажды Марина водила его к какому-то знаменитому индийскому знахарю. Старик что-то два часа рассказывал Высоцкому, а вечером… он напился. А однажды, вспоминал Вадим Иванович, оставшись со мной наедине в глубокой депрессии, он сказал: «Вадим, я хочу тебе признаться… Мне страшно. Я боюсь, что не смогу справиться с собой…» У него в глазах стояли слезы. Мне самому тогда сделалось страшно…»
Он замечал, что в последние месяцы Высоцкий стал как-то бесшабашно тратить деньги, швырял их направо и налево, никогда не считая. Вроде своего тезки Вовки Мокрогузова с Вачи. Вспоминал: «Однажды сидели вечером у него дома. Пришла к нему какая-то девчонка – какое-то совсем шапочное знакомство – просить в долг: не хватает на квартиру две с половиной тысячи. Высоцкий говорит: возьми вон в шкафу. Когда она ушла, стал возмущаться:
– Ты чего так деньгами швыряешься, Вовка? У тебя самого полно проблем. «Мерседес» чинить надо и вообще… Она же тебе их никогда не отдаст.
– Конечно, не отдаст. Ну и пусть. Деньги – дело наживное.
– А что не наживное?
– Друзья.
А друзей близких становилось все меньше и меньше. Он стал нелюдимым, злым.
– Раздружился я со многими, Вадик. Вот в чем дело…
Когда в июле 1980-го Туманов прилетел из Ухты, он прямо из Шереметьева поехал к Высоцкому на Малую Грузинскую. Вытащил из теплой компании, уложил спать, успокоил Нину Максимовну и ушел.
Без двадцати четыре утром 25 июля в квартире Тумановых раздался телефонный звонок:
– Вадим! Володя умер.
Потом он скажет: «Сидя рядом с гробом Володи, я ощущал себя заживо погребенным вместе с ним…»
Спустя время, когда родные и близкие Высоцкого стали задумываться о памятнике Владимиру Семеновичу, Марина Влади попросила Туманова:
– Нужно найти камень, пусть он будет некрасивый, но он должен передавать образ Володи…
Туманов нашел такой камень, разновидность трактолита, возрастом 150 миллионов лет, вытолкнутый из глубин земли. Доставил его из сибирской тайги в Москву, чтобы установить его на могиле. Но родители Высоцкого настояли на своем варианте памятника. Их право. Зеленоватая глыба метров пять в диаметре осталась на подмосковной тумановской даче. Ударишь по нему палкой – он отзовется протяжным звуком, похожим на колокольный звон…
Проницательный Юрий Федорович Карякин говорил: «Я знаю только одного человека, который очень сильно влиял на него (Высоцкого). Человека, который, кстати сказать, мне в нем открыл очень много, сам того не подозревая, наверное. И то, что я говорил о Володе, что он должен был помереть и выжить на войне. Помереть и выжить в лагере, помереть и выжить в русской истории, помереть и выжить в Свидригайлове. Это все так, но это, вроде что-то объясняя, все же образует какой-то замкнутый круг. Для меня этот круг прорвался, когда я познакомился с Вадимом Тумановым. Я увидел этот совершенно могучий слиток, корень и понял, что Володя припадал к нему, как раненый, больной зверек, подключался… Володя, по-видимому, в какие-то минуты умел все бросить и махнуть к Туманову. Вадим – это, если можно так сказать, непоющий Высоцкий. Володя пел за него. Они друг друга открыли и отчеканили».
За исключением лагерных лет, годы перестройки для Туманова и его дела были самыми тревожными. Поначалу он надеялся, что к власти придут люди, которые вытащат страну. Но наверх, к его сожалению, вынесло самых алчных и самых некомпетентных. В 1987-м на самую крупную артель Туманова – «Печора» – обрушился весь все еще живой механизм партийно-государственной травли. «За уклон в капитализм» Туманова обложили, спустив на него свору следователей, нацелив артиллерию шести отделов ЦК КПСС, министерства, газетчиков. «Охотничье чутье им подсказывало, – ясно видел Вадим Иванович, – что в новых условиях многим управленческим структурам нечего будет делать. И они сопротивляются всеми доступными им способами».
Особо рьяно взялась за дело газета ЦК «Социалистическая индустрия», разродившаяся целой серией разгромных статей. Сегодня трудно представить, но тогда великого артельщика на полном серьезе, с искренним возмущением обвиняли в том, что у него слишком высоки трудовые доходы, что в 1984 году он 252 дня находился за пределами артели, был в командировках, не управлял ни гидромонитором, ни драгой, ни бульдозером, ни даже лопатой. Анонимный автор – «Отдел партийной жизни» – пафосно вопрошал: «Грезилось ли тебе, «рядовой человек», что за короткий отрезок своей жизни ты сможешь купить себе дом в Ялте, квартиры домочадцам, в том числе и в Москве, менять машины как перчатки? А Туманов может… Он давно уже живет не так, как мы с вами».
Когда в журнале «Коммунист» готовился материал в защиту «Печоры» и Туманова, второй человек в партии Егор Лигачев позвонил в редакцию. Мало того, главному редактору журнала был звонок от самого Горбачева: «Вы взяли под защиту не того человека».
Каждый день Вадим Иванович ждал ареста. Сняли с работы его жену – ведущую пятигорского телевидения. От переживаний Римма Васильевна тяжело захворала: нервное потрясение и два инфаркта в один год.
Осерчавший министр цветной металлургии некто Дурасов одним росчерком пера ликвидировал «Печору» и тем самым нанес ущерб государству на многие миллионы. Хотя следователь по особо важным делам прокуратуры Коми АССР Чигир в своем представлении на его имя напишет: «Стреноженная путами ведомственных инструкций и рвением блюстителей порядка, тем не менее старательская артель показала ошеломляющий эффект во всех видах деятельности, будь то добыча полезных ископаемых или строительство дорог в таежных дебрях или на болотах в вечной мерзлоте тундры. Работали с наивысшей в стране производительностью труда, в отдельных случаях перекрывали мировые стандарты, причем на самой
