несовершенной технике, бросовых, списанных механизмах».
Кто помнит сегодня Дурасова? Разве что сам Туманов. Теперь и мы с вами.
Слава богу, рядом оказались и здравые люди, и верные друзья. Одним из первых был кинорежиссер Станислав Говорухин, которому удалось убедить главного редактора «Литературной газеты» опубликовать его статью «Я – опровергаю!». Дипломированный геолог, он прекрасно знал, какими природными богатствами располагает страна. Главнейшими из них ставил людей. И одним из первых Туманова: «Продолжаю его считать самым честным и порядочным человеком и самым интересным из тех, с кем мне приходится знаться… Когда все мы барахтались в гнилом болоте застоя, он уже стоял на живой и твердой почве деловой, трудовой инициативы. Это он и такие, как он, приблизили нынешнее беспокойное время, вселившее в нас надежду на лучший завтрашний день.
Владимир Высоцкий оставил после себя добрую память. За многое я должен быть ему благодарен. И, в частности, за его близкого друга, которого он мне передал, как дорогую эстафету».
Вмешались и другие влиятельные и порядочные люди – Святослав Федоров, Отто Лацис, Николай Шмелев, Владимир Тихонов. Их стараниями уголовное дело по «Печоре» было прекращено.
Через три года московский мэр Юрий Лужков именно тумановских рудознатцев позвал поучаствовать в строительстве кольцевой автодороги.
На большом совещании в Моссовете Вадим Иванович просто сказал: «Мы пришли в чужой город, вы нас не знаете. Но нас пригласила администрация Москвы, и мы отказать не могли. Вижу, вы крупные специалисты. Думаю, мы у вас многому научимся. Единственное, что мы вам покажем, – это как делать работу в несколько раз быстрее».
Они выполнили годовой план по реконструкции 12-километрового участка на Юго-Западе за 28 дней. Хотя могли бы, говорил Туманов, и за 22… Но было ясно: такие предприятия фигурантам столичного строительного бизнеса не нужны. И, вообще, в «новом бизнесе».
В 1995 году президент акционерного общества «Туманов и Компания» сгоряча написал письмо другому Президенту Российской Федерации – Борису Ельцину.
Копия его передо мной. Туманов написал, что «запасы 50 видов минерального сырья страны оцениваются в 30 триллионов долларов… И в то же время мы завозим в колоссальных объемах сырье из-за границы, просим у МВФ кредиты… Не за горами год, когда российское золото разделит трагедию российской пшеницы: мы станем покупателями еще одного своего традиционного товара». Он писал, что его артели дали стране примерно 350–360 тонн золота, построили тысячи километров дорог. Предлагал проекты конкретных указов по освоению минерально-сырьевой базы. Например, быстро вскрыть разведанные залежи бокситов, освоить уникальное золоторудное месторождение Сухой Лог. Вадим Иванович скромно подсказывал главе державы:
«Господин Президент! Обращаюсь к Вам не столько с целью привлечь Ваше внимание к затронутой проблеме – это у всех на слуху и на виду, а с надеждой на некоторый минимум Ваших поручений по неотложным реанимационным мероприятиям в этой области. Позвольте повториться еще раз: нашу отрасль спасут те, кто умеет и хочет работать! Но «золотая госмонополия» в России охватывает, пожалуй, и право на спасение: за ней слово и дело».
Туманов предлагал вернуться к льготам, которыми наделялись золотопромышленники в дореволюционной России. «Царь Борис» его не понял. Зато Туманов для себя уяснил: «В этой стране можно все. Страна напоминает мне лагерь настоящих беспредельщиков… Разыскал меня Васька Корж. В лагерях провел 54 года. Сидели, говорили. «Ну что, Вадим, как тебе нынешний беспредел? Вот страну сотворили – вся какая-то заблатненно-верующая! Как же так – свои своих же обирают…»
А ведь человеческая судьба дороже всех денежных исчислений. Хоть в миллиардах бери, хоть в триллионах. Туманова всегда злило, когда при нем затевали разговоры про «сонную Россию». «Я встречался в Америке с художником Шемякиным, – говорил Туманов, – на Западе оказались Целков, Неизвестный, Барышников, Ростропович. Это же отсюда люди, наши они, ставшие украшением мировой культуры. Там они получили больше возможностей проявить себя…»
Жена как-то попеняла: «Что ты никак не остановишься, все бьешься головой о каменную стену? Пробьешь – а вдруг там опять не простор, а тюремная камера?»
Может, она была права?
«Я редко вижу сны, – говорил Вадим Иванович Туманов. – За прошедшие годы Володя Высоцкий снился мне только раз… Стоял в каком-то пиджачке у своего дома на Малой Грузинской. Вроде вечером это было. Но встретились мы не как всегда. Веяло каким-то холодом… Мы стояли друг перед другом, и я думал: Володя, чего ты ждешь, почему не приглашаешь к себе?» Утро туманное…»
«ПОЖИВЕМ ЕЩЕ, БРАТИШКА. PO-GI-VOM…»
Михаил Шемякин
«Миша шел домой и повстречал вдруг собственного
отца… Полковник в отставке спрашивает:
– Откуда ты, сын, и куда?
– Домой, – отвечает Миша, – из психиатрической
клиники.
Полковник сказал:
– Молодец!
И добавил:
– Где только мы, Шемякины, не побывали! И в бою, и
в пиру, и в сумасшедшенм доме!»
В питерской клинике имени Осипова боцман Крыса считался старожилом, лежал там безвылазно уже лет семь. Никто, даже врачи, толком не мог объяснить причину его внезапного душевного расстройства. Матросы судна, на котором служил Крыса, утверждали: был вполне здоровым, нормальным мужиком, вечно балагурил в кубрике, но как-то вышел на палубу – и в момент свихнулся, оказался в лечебнице… Внешне болезнь проявлялась в агрессивности, сочетавшейся с жуткой боязнью подхватить какую-нибудь заразу. Он запрещал к себе прикасаться, кутался в восемь халатов. Если до него кто-либо случайно дотрагивался, Крыса в бешенстве срывал свои одежды и требовал, чтобы санитары их немедленно дезинфицировали. У него были красные, налитые кровью глаза, отчего и кличка приклеилась. Выбирая будущую жертву, Крыса долго и внимательно присматривался к своей добыче, изучал, как подопытную тварь.
Вот этот паренек, который вечно таскал с собой карандаши и листы бумаги, его давно уже занимал, дня три-четыре. Стоит себе как перст посреди палаты в дурацких кальсонах, застегнутых почти у подбородка, тупо смотрит на свою мазню, изредка шевелит губами, словно молится, и снова что-то рисует.
Подгадав подходящую минуту, Крыса неслышно подошел к парню, сгреб за шиворот и рявкнул прямо в ухо:
– А ты знаешь, кто ты есть такой и кем ты был?!.
Странно, но парень вроде не особо испугался. Попытался вывернуться и, освобождая ворот, пролепетал:
– Не знаю. Но мне интересно!
– Ты, мерзавец, во времена раннего христианства был римским легионером! Ты истреблял христиан. Не щадил ни женщин, ни детей. А под Орлом во время последней войны был фашистским солдатом и делал то же, что в Древнем Риме!..
У пацана от страха подкосились ноги: на него смотрели два горящих красных глаза. И тут же последовал сокрушающий удар в челюсть. В ярости сумасшедшие, как правило, бывают очень сильны. С одного удара Крыса сразу опрокинул «легионера» на пол. Стоящий неподалеку парень попытался их разнять, но тут уже подоспели санитары.
Провинившиеся в наказание получили по порции «серы», когда после укола температура подскакивает до сорока и начинается ломка во всех мышцах, плюс «мокрый конверт» – руки сзади привязывают к ногам и оборачивают тело в мокрую простыню. Человек не может пошевельнуться и орет диким голосом от боли.
Через час в палату наведался дежурный врач. Аккуратно присел на кровать упакованного в «конверт» художника. Тот заканючил:
