расчищать его. Местность казалась пустынной, поэтому командир пренебрег разведкой и укреплениями. Между тем басмачи достигли колодца раньше, засыпали его и укрылись в барханах. В спрессованном песке они вырыли тоннели и проходы, достаточные, чтобы спрятать не только людей, но и лошадей. Дивизион расположился на отдых, и тут-то, выйдя буквально из-под земли, басмачи перебили весь дивизион. Спаслось только двое бойцов. Пешком они добрались до Красноводска и рассказали о трагической гибели товарищей. Но и их спасти не удалось: они умерли от истощения и жажды…
Вот почему, как ни устали все мы, отдыхать я не разрешил. Мы прощупали каждый курган в окрестности семи-восьми километров. Не теряя ни минуты, принялись сооружать вокруг колодца укрепления — рыть окопы, устраивать огневые ячейки, маскироваться.
Рядом со мной работал Чурин. Я окликнул его:
— Вы спрашивали, на что у нас будет расчет. Так вот, смотрите. Прежде всего мы должны все предусмотреть, чтобы басмачи нас не обхитрили. Мы уже приняли кой-какие меры: не дали себе отдохнуть, все придирчиво осмотрели, нет ли засады или какой другой неожиданности. Далее. Басмачей много, а нас мало, правда? Значит, они нас могут атаковать со всех сторон. Но зато мы имеем два станковых и два ручных пулемета. Сколько в минуту делает выстрелов один пулемет?
— Тысячу пуль в минуту, товарищ комдив!
— Правильно, товарищ Чурин. Вот и надо пулеметы поставить так, чтобы ни с какой стороны нас невозможно было захватить врасплох. Ясно?
— Ясно, товарищ комдив!
— В этом второй наш расчет. Но это не все. Знаете ли вы, что казахи отличные стрелки?
— Так точно!
— Мергенами их называют. Так вот надо, чтобы мергены старались зря. Чтобы у нас ни один выстрел не пропадал даром, а они бы стреляли по ложным целям.
— Это как же?
— А очень просто. Сильнее всего должен быть укреплен колодец. В пустыне побеждает тот, у кого есть вода. Пока в наших руках колодец и пулеметы, мы непобедимы. А вот на флангах мы сделаем ложные участки. В окопах будет по два-три красноармейца, и те зря высовываться не станут. Зато на колышках мы укрепим десять-пятнадцать фуражек в каждом окопе. Пусть себе мергены стреляют по этим фуражкам, пока наши бойцы стреляют по мергенам. В этом наша третья хитрость. А самый главный наш расчет на мужество, стойкость и находчивость каждого бойца. Ясно, товарищ Чурин?
— Так точно, товарищ комдив!
В первый же день, а было это двадцатого июня, я выслал разведку за двенадцать километров, на плато Устюрт. Разведка, ничего не обнаружив, вернулась обратно. В тот день мы работали до глубокой тьмы.
Ночью выставили часовых. Однако, когда я через некоторое время пошел их проверять, двое из часовых спали.
— Этак, — сказал я командиру отделения Дженчураеву, — нас басмачи в два счета могут вырезать!
— Спят?! — возмутился Дженчураев. — Ну, я их на всю жизнь научу, как спать на посту!
Подкрался к ним, потихоньку вынул из винтовок затворы, а потом отполз, да как гаркнет:
— Алла! Алла!
Часовые схватились за ружья, а затворов нет.
На другой день было смеху над заснувшими часовыми!
— Вас бы поставить на пост после двух суток без сна! — беззлобно отругивались они.
— Товарищ Дженчураев: «Алла! Алла!», а он: «Господи боже мой!» — потешались бойцы.
— А Петров не растерялся да чуть прикладом не огрел товарища командира.
…На другой день я дважды высылал на десять-двенадцать километров разведку. К вечеру разведчики привели двух казахов. Это был дозор басмачей. Задержанные рассказали, что в тридцати километрах от нас движется к колодцу Бусага отряд в семьсот пятьдесят человек под руководством Калия Мурза-Гильды. За ним идут сотни тысяч голов скота. После колодца Бусага вся эта лавина должна двинуться на Красноводск, где в двухстах километрах от города их ждет другая, двухтысячная банда.
— Как быстро басмачи движутся? Когда должны дойти до нас? — спросил я.
— Завтра должны быть здесь.
И вот 22 июня 1931 года часов в двенадцать дня я увидел в бинокль, как на гребень Устюрта вышла конница. Тремя лавинами стала она спускаться. Еще было время, и я посчитал. Пленные не обманули: басмачей было сотен семь с лишним.
Я дал команду не открывать огонь, пока они не подойдут метров на двести пятьдесят. Тысяча пуль в минуту станковых пулеметов не должна была пропасть даром.
Басмачи, видимо, знали о нашем присутствии у Бусага. Их конница мчалась галопом, чтобы смять нас. Вот они у подножия Устюрта. Еще двести метров. Еще.
— Огонь!
Застрочили пулеметы. Захлопали винтовочные выстрелы. Крики. Ржание коней.
Двадцать минут — и басмачи отхлынули обратно, оставив на поле боя две с лишним сотни убитых.
В тот день больше наступать они не стали.
На следующий день часов в десять басмачи снова двинулись к колодцу Бусага, но уже изменив тактику: теперь они шли в пешем порядке, и не лавиной, а мелкими группами. Это был верный прием, рассеивавший внимание немногочисленного нашего дивизиона. Я знал, что нас, окопавшихся с двумя станковыми пулеметами, может взять только артиллерия, а ее у басмачей не было. И все-таки семьдесят против пятисот! Неужели они нас задавят числом?
Встреченные огнем, басмачи не откатились назад, как накануне, а залегли. Стоило огню затихнуть, они поднимались в атаку. И снова им приходилось ложиться: каждый поднявшийся был виден как на ладони и открыт выстрелу.
В этот день нам пришлось тяжело. Нужно было бросаться во все стороны, чтобы ни на одном из флангов не дать бандитам перехватить инициативу. Стволы пулеметов раскалились. Но стоило пулеметчику отвести пулемет в укрытие, чтобы сменить воду в кожухе, как басмачи поднимались снова.
Особенно трудно пришлось на правом фланге. Там, среди ложных траншей с фуражками на колышках, было только три бойца: красноармейцы Захаров и Малахов и чекист Фетисов. На этот участок наседала большая группа басмачей, хорошо пристрелявшихся, использовавших для укрытия каждую кочку.
Днем, в разгар боя, ко мне подполз красноармеец:
— Товарищ комдив, Фетисова ранили в позвоночник. Его перенесли к колодцу. Он умирает, просит вас подойти.
Положение было сложное: прорви басмачи какой-то участок — и некого бросить в эту брешь, буквально некого. Когда я подполз к Фетисову, он был еще жив.
— Умираю, Георгий Иванович, — сказал он, — руки, ноги немеют. Возьмите партийный билет, документы. Передайте родным. Если вернетесь, кланяйтесь им.
Умер он в полном сознании.
Снова был бой.
Целый день басмачи пытались овладеть нашими укреплениями… Крайний правый фланг с Малаховым и Захаровым оказался отрезанным от нас, и не было никакой возможности помочь им. Близился вечер, когда мы увидели, как Захаров встал в полный рост и пошел один в атаку. Басмач прикладом сбил его с ног.
Очень тяжелый был день! «Выдержим ли мы еще один такой?» — думал я. И все-таки вечером, едва басмачи затихли, я приказал потревожить их, не давать возможности им отдохнуть. Несколько раз мы устраивали вылазки, не заходя, однако, далеко в тыл.
В барханах похоронили мы Фетисова, поклявшись отомстить за его смерть. Несколько бойцов
