маленьким и не знал, что может случиться.
Он не знал, что это был последний кусочек плоти Пранаса, тот самый, куда поцеловала его Жалмарге в последнее утро перед прощанием. И хоть душа молодого бычка мчалась теперь к Коровьей Планете, последняя небольшая ее частица задержалась в этом гамбургере, несмотря на смерть, расчленение, переработку в фарш и сомнительные санитарные условия на мясокомбинате. Оставалось совсем чуть-чуть, всего ничего, и душа, став свободной, с миром пробила бы орбиту Коровьей Планеты и ворвалась в вечный коровий свет.
Но этого не произошло. Пранас стукнулся рогами обо что-то невидимое, как если бы у него были рога, и острая боль пронзила сердце, как если бы у него было сердце. Он повис на орбите.
Стало вдруг очень обидно, потому что не страшно быть съеденным, а страшно, когда тебя недоедают. И страшно висеть на орбите, потому что это – навсегда. Ведь известно, что если ты теряешь скорость, то никогда ее уже не наберешь: будешь кружиться вокруг планеты и смотреть, как другие вместо тебя летят к зеленым лугам. И никогда, никогда не встретишься с Жалмарге.
Бурнеикисы встали из-за стола и направились к выходу. Окно было открыто, легкий ветерок тянуло в сторону дверей. И последняя, неотомщенная частица души Пранаса, помнившая губы любимой и видевшая смерть в глаза, вместе с дымком от горячего гамбургера полетела вслед за ними, осела на трикотажной кофте Пиюса, на его коже.
Мальчик пришел домой, искупался и поиграл в компьютере. Вернее, сначала поиграл, а потом искупался, но это не имело уже никакого значения и ничего не могло изменить. Потому что в эту же секунду Пранас сорвался с орбиты Коровьей Планеты и ринулся обратно к Земле – забрать последнюю частицу своей души. Ему никогда уже не хватило бы скорости, чтобы попасть к своим, на луга, но обида давала силы лететь в другую сторону. Потому что действительно стало очень обидно.
Мама положила Пиюса в кроватку и какое-то время стояла у окна, размышляя: открыть его или нет? С одной стороны, свежий воздух полезен, с другой – можно простудиться. Она когда-то смотрела передачу, где два врача-педиатра спорили на эту тему, но сейчас уже не могла вспомнить, до чего они доспорились, так что пришлось принимать решение самостоятельно, не опираясь на предыдущий опыт человечества.
Она решила от греха подальше окно не открывать, но и это ничего уже не решало, потому что стекло не могло быть преградой для Пранаса. Известно, что быки и при жизни могут пробивать рогами серьезные препятствия, а после смерти весь ужас, пережитый ими при забое, и крик, которому нет названия, переходят в страшную, неистовую силу.
Наступила ночь, Бурнеикисы улеглись, а в три часа мама услышала звук разбившегося стекла. Она спала очень глубоко, и ей показалось, что это во сне.
Утром она позвала лежебоку Пиюса несколько раз: сначала нормальным голосом, потом – погромче, но он так и не вышел из своей комнаты. Тогда мама сама отправилась к нему и увидела, что мальчик лежит на спине, раскинув руки, одеяло его порвано в клочья, а горло пронзено чем-то, похожим то ли на огромный штык, то ли на рог. Он лежал бледный, вся кровь вытекла на пол, а пол был усыпан множеством мелких осколков.
Женщина закричала, и этому крику вполне можно было подобрать название: можно было, например, просто сказать, что это – женский крик. Чуть позже приехала полиция, но не нашла никаких следов, словно убийца летал по воздуху и вообще не имел тела.
* * *
Когда мы смотрим на некоторые небесные тела, то видим, что они имеют кольца: например, Сатурн или Юпитер. У Коровьей Планеты тоже было свое кольцо, светлое, белесое, почти незаметное, и состояло оно из душ недоеденных коров: тех самых, кому вечно суждено вращаться вокруг Планеты и никогда на нее не попасть.
Вдруг это кольцо словно ожило. Вслед за Пранасом миллиарды коровьих душ сорвались с места и ринулись к Земле.
В эту ночь и на следующий день полиция разных стран начала находить мертвых людей, пронзенных непонятным, невидимым оружием. В Германии за одну только ночь погибло 34 765 человек, в Польше – 36 987, а больше всех – во Франции и Испании – 143 876 и 180 357. Причем если в других странах в телах погибших обнаруживали отверстия от одного или двух рогов, то в Испании люди были исколоты, как решето, и чаще всего – в спину, будто убегали и пытались спастись.
Кроме того, почти вся Европа оказалась словно вспахана невидимым плугом. Все кладбища и могилы (с захоронениями до XIV века) были разрыты, а кости мертвецов разбросаны по этой пашне.
Соединенные Штаты Америки потеряли за сутки треть своего населения (около 100 000 000 человек) и, видя, что страна завалена трупами, понимая, что она практически уничтожена, но не понимая, откуда пришла смерть, запустили крылатые ракеты во все стороны: на всякий случай, для круговой обороны.
И только в России потери были незначительными, потому что в этой стране люди привыкли наедаться впрок, до конца, даже когда уже «в горло не лезет». Впрочем, Россию это не спасло: к вечеру на нее обрушились ядерные бомбы. Как и на множество других стран. А эти страны тоже стали запускать свои ракеты, потому что нужно же было что-то делать.
* * *
Душа Пранаса вернулась на орбиту, и он очнулся. Прямо перед глазами, как если бы у него были глаза, расступились облака, зеленые луга зашумели внизу тихо-тихо, как даже шумит не трава, а один ветер без травы.
От Земли, которой уже не было видно в темноте, к этим лугам неслись свободные души коров: молодых, старых, черных и белых. Но неслись они мимо Пранаса, а сам он почему-то не двигался. Он вдруг почувствовал, что Жалмарге тоже сейчас где-то рядом, неподалеку, и так же чего-то ждет, не падает в траву. Он прислушался, замер, теперь уже навсегда потерял скорость и остался на орбите совсем один. Вокруг не было ни души, и даже если посмотреть со стороны, у Коровьей Планеты пропали все кольца.
Пранас почувствовал, что Жалмарге сейчас так же висит на орбите, как и он, только с другой стороны планеты. Стало опять обидно, но все люди на Земле уже были мертвы, и обижаться было не на кого. Поэтому на этот раз ему стало не обидно, а просто очень грустно. Он закричал что есть силы, как если бы у него были голос и сила, и этот крик облетел Планету вокруг: по воздуху и по траве. Но обратно ничего не вернулось. Ни сразу, ни немного погодя, ни через миллион лет.
А дело было вот в чем. Через неделю после Пранаса забрали Жалмарге. Она ничего не знала, ее никто не предупредил, так что поняла она, в чем дело, только когда ее стали убивать. А поскольку она была очень добрая и крепко любила жизнь своим юным сердцем, то убить ее не могли очень долго. Не понимая ничего, она выла, не падала от тока, а потом, упав, чувствовала боль до конца: когда ей резали ноги, горло, пилили пополам.
Мясо Жалмарге отправили в ресторан и почти целиком съели, а последний кусочек (это был язык) отварили и подали одной молодой паре. Это были туристы из Великобритании, влюбленные друг в друга Кэтрин и Пол. А еще это был не просто ресторан, а ресторан отеля, и блюда подали не в зал, где обычно люди обедают, а наверх, прямо в номер. Собственно, язык заказал Пол, а Кэтрин – филе тунца с овощами. И, как это часто бывает, они стали угощать друг друга, перекладывая из тарелки в тарелку кусочки коровьей и рыбьей плоти. Потом они так захотели друг друга, что забыли о еде, и рыба осталась лежать вперемешку с мясом на одной тарелке. Конечно же молодые люди ничего не знали о том, что в этом языке таилась последняя, неотомщенная частица души Жалмарге, конечно же они ничего не знали о ее первом и последнем поцелуе с Пранасом.
Пару недель спустя Пол был найден мертвым у себя в Лондоне на работе, пронзенный невидимым рогом в самое сердце, а Кэтрин, со страшным, словно прогрызенным рыбьими зубами отверстием ниже живота – в постели со своим начальником мистером Робсоном.
Души Жалмарге и безымянного тунца из Балтийского моря отправились наверх, но поскольку они долго пролежали вместе, то произошла ошибка. Коровья Планета притягивала, притягивала Жалмарге, а притянула тунца. И он остался висеть на орбите, потерянный навсегда для своих, не зная пути на Планету Тунцов.
И когда Пранас чувствовал присутствие своей любимой по другую сторону планеты, как по другую сторону луга, когда он пробил космическое пространство, закричав во все горло, как если бы у него было
