– Думайте, думайте, где вам спокойнее было бы…
– Так в Норвегии это, – ответил моментально пациент, – чую, в Норвегии.
– Ага… Теперь дальше. Вы-то где? Прямо-таки посреди поля стоите? Холодно вам?
– Нет вроде, – Андрей Петрович поворочался в кресле, – не холодно… В сторожке я… Убрано все, дубом пахнет… Иней на окне.
– Красота! – сказал профессор. – Хорошо, покойно. И что же, прямо-таки у окошка и стоите?
– Нет… Не стою, лежу… На кровати широкой… На шкуре медвежьей.
Запахло уютной домашней пылью, дубом, прогретой зимней свежестью. Правый бок лизнуло горячим.
– Печь имеется, – сказал Андрей Петрович. – Покойно мне тут… Страху нет…
Показалось, что Лика коснулась меня снова, провела по щекам, по шее. Но это Андрей Петрович вскрикнул:
– Трогает меня!
– Кто вас трогает, голубчик? – спросил Охтовский.
– Баба… Руки у нее горячие… Пальцы длинные… Волосы ерошит, губы теребит… С ума сводит.
– Это прекрасно! Вот и нежность. Завидую вам… А что за баба, как выглядит?
Наступило молчание. Мне было трудно балансировать между белым и черным.
– Не вижу… Повернуться боюсь.
– А ну-ка, не бояться! Давайте посмотрим на нее!
Белое куда-то ушло, свернулось как клочок бумаги.
– Черная баба… Афронегритянка!
– Восторг! Понимаю вас, как мужчина, это прекрасно… Молодая, стройная?
– Очень!
– Итак, вы в Норвегии, зимой, в деревянном домике, на кровати с медвежьей шкурой, рядом негритянка… Прекрасная мечта! А чем занимаетесь? Ну-ка, не стесняться!
Грустный, немолодой Андрей Петрович выдохнул:
– Интим у нас…
Запах дуба, как терпкого коньяка, медленно заполз в ноздри, я почувствовал прикосновения черной девушки. Она гладила мне лоб. Касалась пальцами губ. Губами – пальцев.
– Хорошо вам? – спросил Охтовский, как будто у нас обоих. Я еле сдержался, чтобы не ответить.
– Да-а! – протянул Андрей Петрович.
Черная девушка нависла, заслонила белое поле и деревце в окне.
– Вот мы и сформировали вашу мечту, ваше представление об идеальном. Тут и любовь, и нежность, и восторг, и красота. Вот где вы находитесь на самом деле каждую секунду существования, но… Это не делает вас счастливым!
– Нет!
– Мечта тяжела, она давит. Я помогу вам избавиться от этого груза… Итак, что мы имеем: поле, зима, деревце, Норвегия, сторожка, кровать со шкурой и голая негритянка. Приступим!
Я услышал, как Лика взяла пациента под руки и повела в Камеру Замещения. Полиэтиленовые бахилы зашуршали по полу. Вдруг шуршание прекратилось, Андрей Петрович сказал:
– Не голая.
Каблуки зацокали. Охтовский подошел.
– Как так, не голая? А ну-ка, начистоту! Сами же сказали: в постели, интим!
– Одета она… частично…
Я пока ничего не видел. Может быть, раствор плохо усвоился.
– И как же одета? Чулки? Белье кружевное? Понимаю вас, как мужчина.
Мне было, конечно, не очень приятно, что Лика вынуждена все это слушать.
– Нет, – сказал Андрей Петрович, – белья нет. Там у ней как раз все голое… Свитер вижу…
– Хм… Вот неожиданность… Ну, хорошо… Описать можете?
Я уже сам мог описать. Черное тело отстранилось, попало в свет. Белый, крупной ручной вязки свитер плотно облегал грудь, едва доставал до бедер. Прямо на груди стройно, один за другим, как заячьи следы на снегу, выстроились…
– Олени! – сказал пациент.
– Вот как, – Охтовский не придал этому большого значения, мелочи были неважны, главное было не терять время, пока длится состояние № 2, – ну хорошо, пусть с оленями.
Лика закрыла за пациентом дверь Камеры. Мы остались с ним одни, разделенные стеклянной перегородкой.
Всем сердцем я хотел сейчас сидеть неподалеку, за яблоневым садом, на горячих камнях. Держать Лику за кончики пальцев, не решаясь трогать выше, даже верхнюю часть ладони. Смотреть на дальний, растворенный в мареве микрорайон, не отличая верхушки домов от застывших облаков. Конечно, плохо так говорить: получалось, что мне интересно с Ликой только в этой приятной обстановке, что дело не в ней непосредственно, будто она только часть красоты и восторга.
Так или иначе, я прогнал мысли о личном и сосредоточился на процессе Замещения.
«Зима… Норвегия… Деревце…»
– Сейчас мы будем медленно, потихоньку избавлять вас от навязчивых образов, – протяжно сказал профессор… Падайте!
Я и Андрей Петрович провалились глубоко, в пространство без воздуха и света. Я успел, пока не наступила кромешная темнота, повторить: «Шкура… негритянка… дуб…»
Очнулся от нежного прикосновения к губам. Глаза открывать не хотелось, так было хорошо. Широкая ладонь с тонкими пальцами легла на лоб.
Открыл глаза. Свет падал на потолок сквозь стекло мягко, не оставляя креста. Снега еще не было видно, но он уже был здесь, в комнате. Я поднялся на локтях. Вдалеке, может быть, в километре, стояло деревце. Черная девушка опрокинула меня на спину и поцеловала. Мои руки вцепились в медвежью шкуру, старую, пахнущую всем домом, каждым предметом в нем. Я обнял девушку, заскользил ладонями по границе ее кожи и белого свитера. Караван оленей заслонил свет, жар ее груди согрел через тонкую шерсть.
«Готовы, Георгий?» – услышал я голос Лики.
Голос пришел вовремя и напомнил мне о работе, не дал потерять контроль над сознанием. Я должен был приступать к Замещению.
Так… Что у нас первое… Норвегия…
Где-то на другом конце Вселенной Лика крутанула глобус. Ее пальчик зашуршал по бумаге.
«Польша», – услышал я. Собрался.
Зимний гул ветра в Лодзьских лесах, реки, холмистые, вспаханные до горизонта поля пришли издалека, или я пришел к ним. Встал покорно, отдал себя на созерцание. Леса взглянули искоса, поверили. Согласились пойти. Уснувшие, не топленные с осени хутора расправили плечи, стряхнули иней с изгородей. Мне нужно было немного, только заполнить проем окна, но никогда не получалось ради одного проема принести лишь маленький кусочек пейзажа. Ради высохшего черного деревца в километре приходилось тащить леса, хутора, окраины городов.
Принес. Выдохнул. На первый взгляд, картинка почти не отличалась, и все же это была уже не Норвегия. Поля под снегом лежали иначе, небо было ниже.
– Итак, – послышался голос профессора, – что же мы видим? Норвегии – как не бывало. А что это у нас?
– Белоруссия… Или Польша, – пробормотал Андрей Петрович.
– Польша, Польша, можете не сомневаться!.. И что? Как вы себя чувствуете?
– Хорошо… Покойно…
– Вот видите! Выкинули вашу Норвегию – и ничего не поменялось! И забудьте вы про нее, эка невидаль! Давайте дальше!
«Зима», – шепнула, как будто на ухо, Лика.
Негритянка целовала меня, скользила кожей, но я был предельно собран. Замещение только начиналось.
