овощей, витаминные добавки и ещё что-то из безымянных ведёрок — наверняка жутко разрушительное для организма зато позволяющее в краткий срок до забоя отрастить богатый и дорогостоящий мех.
— Ладно, теперь пусть доходит. — Пётр Петрович последний раз заглянул в блокнот, помешал варево лопатой, затянулся, швырнул окурок в котёл и направился к кладовке для припасов. — А мы пока-
Как, похоже, всё на этой «ферме*, кладовочка была ещё та Клацнул могучий замок, щёлкнул, как выстрелил, рубильник, брякнули металлом по металлу ключи... Дверь начала открываться с тяжеловесным скрипом, достойным швейцарского деньго- хранилища (впрочем, там-то многотонные двери наверняка открывались бесшумно). Оксану разбирало понятное любопытство, но, понимая, что внутренность «сейфа» никуда от неё не ускользнёт, она улучила момент заглянуть в кураторский блокнотик. И заинтересовали её не рецепты «вкусной и здоровой нищи» для пленных зверьков, а почерк.
Где она видела эти выпуклые дуги, говорящие о стремлении к материачьному? Эти хоть и жирные, но прерывистые линии, говорящие... Постой, постой... Ну конечно. Госгиница, полулюкс, ванная... добытый Тихоном дневник
«Так, так, так... Выходит, оперуполномоченный Сизов не сгинул, не утоп, не рванул в антимир, а но-простому сменил окрас? Исчез, растворился, втёр кому-то очки, махнул на пропхание хвостиком. Дескать, поминайте как звали, а впрочем, звали-то его наверняка не Сизовым. Хорошо, но зачем тогда нужен дневник, улика, схороненная в удобствах? Да так схороненная, чтобы рано или поздно непременно нашли? Деза?.. Поднимай выше, это ход конём, завлекуха, тонкий намёк на толстые обстоятельства. Мол, дверка эта есть, и я в неё ушёл. Ищите. Если не меня, то дверь. Вернее, приключений на свою задницу. Ну, спасибо, родной...»
Между тем дверь в кладовку скриннула снова. Показался Пётр Петрович — в левой руке он нёс папку, правой вытирал рот. Рот был тонкогубый, безвольный, растягивающийся в довольной ухмылке, папка — внушительная, красная, с суровым грифом: «Совершенно секретно. Хранить вечно».
— Ну-с, товарищ стажёр, давайте-ка покончим с формальностями. — Куратор подошёл к разделочному столу, смёл на пол ошмётки, положил папку и неожиданно бодро подмигнул. — Читайте внимательно, подписывайте, где надо. Вот ручка
После визита в кладовую он резко переменился. Как-то разом подобрел, сделался проще, в глазах появилось нечто человеческое. Он даже вроде бы стал выше ростом — скинул, видимо, с плеч бремя субординации.
— Есть читать внимательно. — Варенцова подошла, вытерла руки, развязала бантик завязок.— И подписывать, где надо.
В папке был белоснежный, похрустывающий, как стобаксовая купюра, лист бумаги. На нём имелся герб, всё тот же суровый гриф и с десяток пунктов, где Варенцовой грозили, если вдруг что не так, снять с плеч погоны вместе с головой. Документ был составлен с умом и по идее создателей должен был пробирать до нутра. И пробирал, наверное, но только не Варснцову. «Ну снимут, дальше-то что? Большая потеря...»
Не дрогнув, поставила она подпись (а если бы предполагалось, что дрогнет, навряд ли бы её сюда пригласили), вернула папочку Петру Петровичу, и тот понёс страшный документ назад в кладовку. Оттуда он возвратился не скоро. И опять — вытирая рот. Зачем-то подмигнул Оксане, покашлял, важно подошёл к котлу, помешал, взял пробу, сплюнул на пол, сказал: «Несолёно» — и начал секретный разговор.
Само собой, начал тактично, издалека тщательно дозируя служебную ин<]юрмаиию. После двух визитов в кладовую дозировать ему явно сделалось трудновато, но он не сдавался.
Из его речи Оксана вскоре узнала, что в мире, оказывается, полным-полно всякой сволочи. («В самом деле? — вежливо кивала Оксана — Кто бы мог подумать, вот ужас-то».) «Алькайда», Бен Ладен, ваххабиты... И так далее, на каждую букву алфавита по несколько штук, всех сразу и не упомнишь. Однако главное зло, сказывается, не в них. Есть нечто существенно худшее. И откуда растут ноги у этого существенно худшего, до сих нор выяснить не удалось.
Поначалу всерьёз грешили на инопланетян, но версия не прокатила. Тут, как выяснилось, думать надо было не о том, как вперёд всех инопланетные технологии к рукам себе прибрать, а о том, как всем вместе спасаться. Так что Кремль и Капитолий, посовещавшись, пожали ручки и учредили интернационал. Наши, ваши — теперь все свои, потому что люди. Максим вот Максимович, к примеру, американец, даром что по-русски — хоть диктором на центральное телевидение. И не простой американец, служил генералом при знаменитом Ангаре-51Майор- истопник приехал из Англии, а сам Пётр Петрович происходил из-под Пскова.
(«Тьфу на тебя, — подумала Варенцова. — Тоже мне, выискался скобарь. Не такими Петрами Петровичами Псков веками стоял...»)
— Ну вот, значит, так, товарищ стажёр, в таком рафезе, — закругляясь, сказал он. — Мы пскоп- ские, мы прорвёмся... — И принюхался к запахам из кормового котла: — Ну и шибает! Готово, наверное-
Сноровисто взялся за гигантский ковш, крякнул и принялся налипать варево в мятые и замызганные вёдра. Наполнив дееялок, их поставили на тележку и под колёсный скрип вывезли к шедам — остывать на ветерке.
Оксана заглянула в клетки и подумала, что сюда следовало бы возить любительниц норковых шуб. На экскурсию. Норки сидели снулые, мелкие, с из-
• Глубоко засекреченное место в Аризоне, где якобы содержится •ч таинственный корабль инопланетян.
грызенными лапами и хвостамикое-где в клетках лежали мёртвые, недавно родившиеся щенки. Их почему-то не съели[44]. Не дай Бог, если в самом управлении «Z» дела обстояли похоже...
«Не с тех здесь шкуру дерут, — сделала вывод Оксана и снова захотела врезать Петру Петровичу в бубен, от всей души. — Ну, чему радуешься, гад? Что, шоу нравится? Нирк, блин, зверей дедушки Дурова?»
Однако Пётр Петрович вдруг погасил ухмылку, замер и как был — в ОЗК, в крахах, при огромном разливательном ковше - вытянулся во фрунт: увидел Максима Максимовича. Тот, появившись из недр разделочного цеха, баловался под русским солнышком родной американской сигарой. Надраенные бер- цы поскрипывали, погоны лучились золотом, сильные наманикюренные пальцы цепко держали бурую свежевыделанную шкурку...
— Здравствуйте, товарищи. — Он по-простому подошел. оскатился в голливудской улыбке, доброжелательно глянул на Варснцову. — Ну, как вам, товарищ стажёр, наша придумка? Те, кто пока ещё непричастен, со спутников увидят только одно... — Рука с сигарой указала на гору смердящих тушек. — Мёртвого осла уши, ведь так здесь говорят.» — И, не дожидаясь Оксан иного мнения, повернулся к её куратору: — А у вас как дела?
Что именно он имел в виду — то ли инструктаж Варенцовой, то ли кормление зверей, то ли нечто уже совсем запредельно секретное, Оксана так и не поняла.
— Идут, Максим Максимович, идут, — ответил Пётр Петрович и взял ковш на караул. — В самом что ни есть мажорном ключе...
— Ну и ладно. — Максим Максимович милостиво кивнул, выпустил клубочком якобы ароматный дым и удалился в сторону пристани, где был ошвартован «С ил айн П. Маленькая бурая шкурка подрагивала в такт его шагам, казалось, в руке у генерала в агонии бился зверёк...
«Странно, на идиота вроде не похож, — посмотрела ему вслед Варенцова. — Значит, я в самом деле пока ещё не всё поняла...»
Качнула головой и потянула тележку с вёдрами дальше.
Почему-то её бесконечно раздражала мысль о том, что она оказалась под началом у бывшего американского генерала Даже Пётр Петрович со всеми его прибабахами раздражал меньше. Может, оттого, что, будучи своим, казался худо-бедно понятным. По крайней мерс, в морду двинуть ему она уже запланировала. Эка важность, особенно после того, как она выпорола «куликовкой» судью.- Спец но НЛО из штата Вирд- жштя был, как ни крути, совсем другой коленкор...
Вёдра между тем опустели, солнце заметно передвинулось на небосводе, и Пётр Петрович посмотрел на часы:
— Ого, время, пора и нам подхарчиться. Товарищ стажер, обед.
Столовая, замаскированная под погреб, располагалась под землёй и внутри была разгорожена на кабинки-кабинеты. Наверное, опять-таки ради пресловутой конспирации и секретности.
Меню на первый взгляд впечатляло: борщ, плов, селёдка, блинчики, тефтели, зразы, рагу, витаминный салат. В качестве американских влиянии присутствовали жареная индейка, хамбургеры, чизбургеры и порридж по-ноттишемски. Оксана принюхалась к запахам, сочившимся из кухни, и подумала, что Максим Максимович здесь навряд ли питался. Хотя как знать...
— Зразы. Из нутрятины, — пододвинул тарелку Пётр Петрович. — Очень даже рекомендую. Вот прошлый раз были из бобра.. Мой вам совет, товарищ сгажёр, никогда не имейте дело с бобрами...
Варенцовой после кормокухни есть не хотелось совсем. Она не смогла устоять только неред селёдкой под шубой, приятно удивилась качеству и добавила полпорции окрошки. Пётр Петрович без конца заглядывал в её тарелку, и Оксана снова озлилась. •«Только попробуй мне высказаться, что, мол, девушка на диете. Точно нос сплющу...»
Но Пётр Петрович, на счастье своё, промолчат, и минут через двадцать, снова облачившись в резину, Оксана уже мыла матчасть. То есть котлы, вёдра, мясорубку, фаршемешалку и костедробилку. Что до куратора, он отправился за многопудовую дверь — работать с документацией.
«Странно, — рассуждала за работой Оксана — Человек чего-то больше боится, чем потери погон, ведь за пьянство на службе нигде по головке не гладят. Или терять нечего? Или он настолько ценный калр, что ему прощается всё? Чёрт их тут знает, и этом управлении „Z'. Что им на самом деле нужно? Действительно пытаются бороться с чем-то глобальным или каждый сам по себе в этой мутной воде рыбку хочет поймать?..»
Часа через полтора под аккомпанемент металлического скрипа появился куратор. Хмурый, с покрасневшим носом. Хоть и говорят, что Бог любит троицу, но третий визит в кладовую на Петра Петровича повлиял до крайности негативно.
— А, стажёр, ты, — изрёк он, словно ожидал увидеть на Оксанином месте кого-то другого. Потом махнул рукой, едва ли не всхлипнул и очень проникновенно добавил: — Влипли мы с тобой, стажёр, ой влипли... Обратной дороги нет... Не будет нам пощады ни от тех, ни от этих. Попали мы, стажёр, в жернова...
Зря ли говорят, что у трезвого на уме, у пьяного—на языке. Варенцова заинтересованно ждала продолжения, но его так и не последовало. До самого конца рабочего дня Пётр Петрович оставался тих и неразговорчив.
Наконец оба сняли сапоги, избавились от удушливых защитных костюмов и покатили велосипеды малой скоростью к КПП. По пути встретили майора в бандане — тот, выставленный с кормокухни, без дела не сидел: забирал из клеток павших зверьков, видимо, чтобы не пропали зря шкурки.
Пётр Петрович с отвращением сплюнул.
— Палач, убийца, страшный человек... — шепнул он Оксане. Глянул на часы и показал малиновую книжку охраннику: — Девушка со мной. Пропустить без досмотра.
Велосипед едва повиновался ему — Пётр Петрович ехал по сложной кривой, не всегда совпадавшей с тропинкой, так что путь до знакомой полянки был отмечен ругательствами и приземлениями. Наконец удалось приковать байки цепью к стволу и — слава тебе, Господи! — подняться на борт. Потом была другая поляна, красный «Юпитер» с коляской, каска с забралом, выбоины шоссе...
Кривоватая вывеска «Горбаня» показалась Оксане родным причалом.
— Ну вот, товарищ стажёр, пока всё. — Пётр Петрович выглядел смертельно серьёзным. — Поздравляю с боевым крещением. Думаю, мы сработаемся... Завтра в девять ноль-ноль вам будет звонок, встреча по паролю, пароль всё тот же: «Говорят, грачи прилетели». Не забудьте отзыв. Ну, до связи.
Быстро оглядевшись по сторонам, он вжал голову в плечи и под рёв мотора исчез в туче сизого выхлопа
«Вот клоун, — передёрнуло Оксану. — А я дура...»
Больше всего ей сейчас хотелось под душ, смыть ароматы зверофермы. А по большому счёту — сбежать. Стремительно и без оглядки, куда глаза глядят. Подальше от всяких там
