Ошибка '2012'. Джокер

После чего извлёк из-за спины сюрприз.

И вот тут немцы, сперва потерявшие дар речи от возмущения, скисли бесповоротно. Разом опустили глаза, молча покивали головами и с каким-то жут­ким благоговением приняли диковинную железяку. Матвей Иосифович вообще-то наполовину ждал, что её с немецкими матюгами закинут в кусты, од­нако новых для себя выражений послушать ему не довелось. Отто зачем-то повесил железяку на пояс, отчего брюки начали неудержимо съезжать, но, по- видимому, иначе было нельзя. Руки у «Зшфрида» зримо дрожали...

— - Ну вот и ладно, дело сделано, — сказал Фра­ерман и пошёл обратно к «Хаммеру». — Трогай, Ни- канор.

«Интересно всё же, почему Максим Максимович был так откровенен со мной? — думала между тем Варенцова — Всё рассказал, всех показат на экра­не своего ноутбука... И Панафидина, и Мирзоева, и братцев-ниггеров, и арийскую чету. Зачем? Пока­зать, насколько крут? Проследить мою реакцию? А может, просто полагая, что я уже не воспользу­юсь полученной информацией? Просто не успею? Хм. Уж не он ли, гад востроносый, мурру на меня натравил?.. Надо будет на досуге прикинуть хрен к носу...»

В это время в небе над крышами машин сперва заворчало, а после и загремело. Опять собиралась гроза. И опять — стремительно, из ниоткуда, прямо на глазах. Только что было ясно, и вдруг сгрудились тучи, небо от края до края прорезали сполохи зар­ниц. И тут же пошёл дождь. Нет, не так! Он изверг­ся, ударил Ниагарой, то, что по-английски называ­ется «вилами рукоятками вверх». По крыше и лобо­вому стеклу ударили струи, наводившие на мысли о пределах прочности автомобиля. По счастью, «Хаммер» оказатся отменно крепким, и единствен­ ное, чего добилась стихия, это разбудила Тихона.

Кот равнодушно глянул на сверкание молний, смачно зевнул и требовательно подал голос:

— Мя-а-а-са!

Первая реакция Оксаны была — ах ты гад, ещё внеочередную кормёжку тебе? Да в кожаном инте­рьере, на который крошку обронишь, потом век не расплатишься?..

Однако не дремала и совесть, так что перед ум­ственным взором тотчас пронеслись все Тишкины геройства — и битва с муррой, и недавняя попыт­ка защитить её от зловещих поползновений фа­шистки.

Оксана пошарила в рюкзачке, вытащила баночку, подлепила кольцо, с чмоканьем открыла. И приня­лась кормить боевого товарища по-походному, с ру­ки, чтобы действительно не намусорил в богатом салоне. Рыжее пушистое рыльце тыкатось ей в ла­донь, даруя Варенцовой одно из приятнейших ощу­щений, отмеренных нам в этой жизни. Кто не кор­мил вот так любимого кота, тому не понять. Оксана поймала себя на том, что улыбается. В мире опре­деленно не всё было так плохо...

Сзади, в багажном отсеке, коротко вздохнул Шерхан. Оксана рассиропилась окончательно, выта­щила вторую баночку и протянула Наливайко.

— Может, дадите от нас своему малышу? Он у вас кошачий корм ест?

— Ещё как,— улыбнулся профессор. Вытряхнул «Ваську» на ладонь и протянул азиату: — На вот тебе от Тихона На брудершафт.

Джип тем временем проплыл по оврагу, легко форсировал косогор и, рассекая плотную водяную завесу, с рыком выкатился на берег Чёрной речки. С этого места можно было разглядеть Глуховку. Странное дело, но там грозы не было. Над дерев­ней висело нечто вроде «глаза бури». По периметру деревни полыхали молнии, а на единственной по­росшей лебедой улочке светило солнце, чирикали во|юбьи и, наверное, гудели в поисках нектара пчёлы...

— Ну дела, - удивился Фраерман и покосился на Никанора.— Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?

— А куда им деться из нашей-то колеи? — усмехнулся тот. — Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты — слепят дальним.

— Это они, Никанор, со страху, — ответил Фраер­ман. — Терпи, казак, уже, считай, приехали. К празд­ничному обеду в честь дорогих гостей...

— В гробу я видел этих гостей, — буркнул Ни­канор. — В белых тапках. Дед мой, Савелий Петро­вич, был «автоматчиком»', прошёл всю войну. Где- то под Берлином лежит... Мне с этими пидорами за один стол в падлу садиться. Вот.

В это время оказалось, что «око бури» захваты­вало кусочек берега, противоположного глуховско- му. «Хаммер» внезапно выкатился из дождя, попав на совершенно сухой кусочек дороги.

Фраерман даже не особенно удивился, заметив стоявшую возле дороги ничуть не вымокшую ста- руху.

— Здорово, Ерофеевна! — громко окликнул Мат­вей Иосифович, высунувшись в окно. — К мостику подвезти?

— А ты, смотрю, встретил своих гостей забугор­ных..— одобрила Ерофеевна, изобразила неглубокий скрипучий поклон — и вдруг заулыбалась, обрадо­валась: увидела Варенцову. — Здравствуй, девонька, здравствуй, желанная! — Дотянулась в окошко, лас­ково тронула иссохшим пальцем за плечо. — Как жи- вешь-можешь-то? Никто не забижает?

Оксане вдруг показалось, что это её собствен­ная бабушка вернулась из невозвратного далека и разговаривает с нею душевно, как некогда в дет­стве.

— Здравствуйте, бабуленька,— обрадовалась она. — За заботу спасибо. А обижать — нет, никто не оби­жает...

— Ну вот и ладно, желанная, вот и ладно, — за­кивала Ерофеевна. Потом заглянула Варенцовой в глаза, — Я вот тебе боты-чоботы принесла. Хорошие боты-чоботы, проверенные, на строчёной стельке. У нас тут от хляби-сырости деться некуда, болота кругом...

— Докнерветтер! — донеслось со стороны <БМВ». Похоже, Отто был недоволен задержкой. — Цум той- фель! Катцендрейк!

— О, швайн, руссиш швайн... — вполголоса под­держала соратника доктор Киндсрманн, однако свою мысль до конца выразить не успела.

С другой стороны «Хаммера» из ольховых кус­тов вышел кузнец.

— Ну, спасибо, сосед, уважил, удружил, — с чув­ством поблагодарил бородач Фраермана. Мельком глянул на Отто, державшегося за пояс штанов, хмыкнул, кивнул, повернулся идти и... напоролся на разгневанную Ерофеевну.

— Ты! Ты чего припёрся сюда? — странно и очень нехорошо улыбнулась она — Почто Черту переступил? Мне что, Ниловну кликнуть и сделать как тогда?

Говорила она ласково, тихо, с какой-то жуткой доброжелательностью, но на всех, кто слышат, на­пала какая-то безотчётная тревога

— Не надо Ниловну, не надо, — побледнел куз­нец. — Каюсь, промашка случилась, виноват, больше не повторится...

— А знаешь, почему я терплю тебя, сосед? — сно­ва улыбнулась Ерофеевна причём ещё более страш­но. — Не знаешь, так я тебе скажу. Тебя убрать, гак на твоё место другая харя сразу объявится, ещё бо­лее, чем твоя, на жопу похожая... Ну всё, антихрист, изыди. утомил!

Кузнеца точно ветром сдуло. Старуха же, сразу подобрев, повернулась к Оксане.

— Вишь, боится, уважает, — сказала она - По- - мнит, как мы с Ниловной-то ему тогда бородёнку ополовинили, точно Давидка-иудей неугодным К Тот ведь чуть что — кого под пилы, кого под мо­лотили, чтоб неповадно было по пустякам бало­вать... Только здесь у нас свои Палестины, да и мы, чай, не Давидки. Чтобы кого под молотилы, да ни в жисть... — Старуха осуждающе покачала головой и вынула руку из-за спины. — Вот, девонька, кото­мочка тебе, а в ней те самые боты-чоботы, прове­ренные, на стельке строчёной... Носи, желанная, на здоровье.

Объёмистая грязная котомка здорово напомина­ла солдатский сидор, вытащенный из какого-нибудь местного раскопа А верёвка, коей была завязана горловина, сразу вызывала мысли о виселице.

— Спасибо, — не погнушалась подарочком Ок­сана, положила под ноги. — Здоровья нам, ба­бушка.

Старуха кивнула ей с явным одобрением и пере­ключилась на Фраермана

— Ты, кормилец, зайди уж погодя, кашку-то за­бери. Хорошая кашка, томлёная, с нутряным салом. Для тебя сварена уважь старуху, не забудь...

— Да чтоб мне сдохнуть, Ерофеевна, — с чувст­вом отозвался Фраерман. — Век воли...

Люди ненаблюдательные и тупые воровских ко­рон, как правило, не удостаиваются. Матвей Иоси-

■ Раньше борола имела сакральное значение, насильственно сбрить илк обезобразить её значило нанести существенный магический вред. Что касается легендарною царя Давида. Библия рисует его человеком жёстким, решительным, не баявшимся кроки и не чуравшимся обшир­ных расправ. О чём он очень жалел перед смертью, ибо построить Хром было дано не ему, а его сьшу, мудрецу Соломону.

фович был к тому же человеком реальным и прак­тичным, а потому даже в мыслях не держал отка­заться. Магия там или не магия, а с Ерофеевной, видит Бог, лучше жить дружно. Да и вообще — не обижать же старуху...

К самому лагерю автомобильного подъезда не бы­ло, машины пришлось оставить на маленьком сухом пятачке, которым кончалась дорога. Оттуда предсто­яло пройти ещё метров сто по каменистой гриве и опять-таки через мостик на другой берег безымянной речушки, впадавшей в Чёрную.

Ответственный представитель фрау Эльза взя­ла на поводок овчара, технический секретарь От- то не отрывал рук от штанов, так что все баулы тащил водитель-хорёк. Естественно, он сразу от­стал.

— Эх ты, Кемска волость...— пожалели его Коля и Наливайко и взяли по чемодану.

Пока шли, к Варенцовой этак бочком пристро­илась фрау Эльза.

— Милочка, — мурдыкнула она практически без акцента — вы не хотели бы немного заработать? Мне хочется увезти домой несколько сувениров из новой России на память о наших сегодняшних при­ключениях. Не продадите ли мне эту серёжку, эти боттен, мешок или верёвку?

— Не продаётся, — мотнула головой Оксана а Ти­хон завозился и зашипел в рюкзачке.

— Мне хотелось бы загладить нашу маленькую размолвку,— продолжала дородная немка— Мои воз­можности позволяют сделать мои извинения очень ве­сомыми. Называйте вашу цену, прошу вас, не стес­няйтесь.

— Да я не стесняюсь, — косясь на дауфмана, нюхавшего траву, буркнула Оксана. Некоторая не­ловкость мешалась со смутным ощущением под­воха.

— Сколько вы хотите нулей? — совсем тихо спросила фрау Эльза. — Шесть, семь, восемь, десять? Ещё раз повторяю, мои возможности это вполне по­зволяют. В каком банке открыть вам счета? В Пари­же, в Швейцарии, в Нидерландах, в Нью-Йорке, в Монако, в Афинах, в Каире, в Катманду?.. Можете не отвечать сразу, милая, но прошу вас, подумайте.

Оксана вскинула глаза... Зрачки немки расши­рились, подбородок окаменел, породистое лицо по­бледнело, на ухоженной коже багрово-кровавой по­лосой выделялся шрам... Такие вот Снежные Коро­левы с повадками еврейских менял. Аура опасности, исходившей от фрау Эльзы, стала физически ощу­тимой.

«О Господи, опять, — мысленно застонала Варен­цова. — Да отвяжись ты, стерва! Рассыпься! Сгори синим огнём!..»

Какие, к хренам, банки в Цюрихе, счета в Мона­ко?.. Она хотела видеть Краева, держать его за руку, говорить с ним на земные, до оторопи реальные те­мы... а её бессовестно отвлекали.

Тихон справился с молнией рюкзачка и высунул­ся наружу.

— Пш-ш-ш-ш-ёл, — гремучей змеёй зашипел он то ли на дауфмана, то ли на его хозяйку и выпро­стал одну лапу. — Кровь пущ-щ-щ-щу!

Кисточки у него на ушах встали дыбом, клыки жутко оскалились, в зеленых глазищах загорелись сатанинские огоньки. Оксана торопливо спустила лямку с плеча и перехватила кота, пока не дошло до беды.

Доктор Киндерманн хотела ещё что-то сказать, возможно, она намеревалась перейти от уговоров к запугиванию... За неё всё решил её четвероногий пи­томец. Овчар явно не поверил в способность Ок­саны действительно удержать страшилище, лезущее из рюкзачка. Потомок лагерных псои окончательно понял, что здесь ему не Освенцим и закусывать бес­помощными заключёнными не получится', того и гляди самому по морде дадут. Назад, к обжитому джипу, дорога была отрезана — там молча и грозно вышагивал чёрный, как туча, Шерхан. И дауфман, поджав хвост, рванул по тропе вперёд, утаскивая с собой хозяйку, вцепившуюся в поводок.

— Ты у меня ещё пожалеешь, — только и успе­ла бросить фрау Эльза. — Стоять, Зигги! Фусс1 Нлатц!!!2

Так вот кто у них был Зигфридом.

— Как мне страшно, прямо вся дрожу, — хмык­нула Варенцова, ускорила шаг и двинулась по мос­тику через ручей. Щелястому, узкому и древнему. Единственному ещё не сожжённому...