— Мое прощение ограничено этим пунктом. Если я появлюсь в Лондоне, прощение будет аннулировано, приговор вступит в силу без суда и дополнительного снисхождения его королевского величества, — процитировал Гейбриел.
— Ты знал, что может случиться, и все равно поехал. Ради Бога, почему?
— Мое сердце было здесь, — улыбнулся он. — Где еще я должен быть? Мне надо было увидеть тебя, Лин. Ты уехала раньше, чем я успел сказать, как сильно тебя люблю.
Жаклин прикрыла рот ладонью, чтобы заглушить рыдания. А когда опустила руку, ее губы беззвучно двигались в признании: «Я тоже люблю тебя».
— Я не мог продолжать этот фарс женитьбы на ком-нибудь еще. И прежде чем ты рассердилась на меня…
— Гейбриел, я никогда больше не стану на тебя сердиться, — пообещала она, вновь обретя голос.
— Хотелось бы мне прожить столько, чтобы ты сдержала обещание, — усмехнулся Гейбриел. — Но я хотел сказать, чтобы ты не беспокоилась насчет Драгон-Керна. Я не пренебрег своим долгом. Мери присматривает за девочками. Если я не вернусь… Когда я не вернусь…
— Даже не говори так.
— Послушай меня. Я знаю, чем это грозит. Мери обещал мне заботиться о тебе и девочках до конца своей жизни. Может, вы не будете жить с шиком, но старый пират не даст вам голодать. Если случится худшее, я приказал ему распродать весь скот и все, что не прибито гвоздями. Мери поделит доход среди арендаторов. Они могут делать с этим, что захотят. Но я велел ему проследить, чтобы они уехали до того, как король назначит владельца, или же их заставят все это вернуть.
— Пират, отдающий свое богатство, — тихо сказала Жаклин. — Ты настоящий лорд. Твой отец гордился бы тобой, Гейбриел.
Он пожал плечами, сморщившись от боли.
— Я надеялся, что заставляю гордиться тебя.
— Я всегда тобой гордилась и горжусь, — пылко ответила Жаклин. — Я хочу сказать тебе кое-что еще…
— Дрейк! — раздался пронзительный голос Пинкнея. Они с Изабеллой появились в сопровождении трех крепких охранников. Надзиратель бросил Гейбриелу длинный ключ. — Снимешь кандалы, иди к двери. Эта леди заплатила за облегчение твоей ноши.
Изабелла торопливо подошла к дочери, одарив Гейбриела приятной улыбкой.
— Я придерживаюсь своего первоначального мнения о вас, лорд Дрейк. Горячая ванна, хороший портной, и вы будете красавцем.
— Жаль, что следующая леди в его танцевальной карточке — мадам Виселица, — сказал Пинкней, непристойно засмеявшись собственной шутке. — Но раз у мадам есть деньги, мы приведем его в порядок для этой леди.
Надзиратель велел охранникам присматривать за Гейбриелом, когда он будет в одиночной камере. Если бы Гейбриел находился в хорошей форме, ему бы не составило труда справиться с ним. А сейчас он двигался с таким усилием и с такой явной болью, что у Жаклин сердце кровью обливалось. Перед отправкой в Ньюгейт его жестоко избили.
Одиночные камеры предназначались для тех, кто имел деньги, чтобы избежать грязи центральной зоны. Новый приют Гейбриела был размером с буфетную дворецкого, зато мог похвастаться узкой пружинной кроватью и зарешеченным окошком с его ладонь.
Гейбриел опустился на скрипучую кровать. Жаклин подозревала, что с такими ранами на спине он просто не мог лежать, но ему хотя бы удобно сидеть. По сравнению с тем загоном эта камера была просто апартаментами для гостей в Виндзорском замке.
— Нам требуется сидячая ванна, полная воды, горячей воды, напоминаю, — сказала Изабелла. — Мыло хорошего качества и целебная мазь. Что-нибудь от достойного уважения травника. Я не потерплю вашего медвежьего жира и сажи.
Изабелла тоже заметила кровавые следы на куртке Гейбриела. И когда она еще больше опустошила свой кошелек в жадную руку надзирателя, Жаклин подумала, что Господь был особенно добр к ней, выбрав ей в матери Изабеллу.
Наконец ванна была готова, и тюремщики вышли, сделав несколько грубых, непристойных замечаний.
— А теперь, — сказала Изабелла, — снимайте ваши тряпки, лорд Дрейк.
— Я привык мыться сам, — осторожно заметил он.
— Может, ты привык и мыться, и лечить спину? — осведомилась Жаклин.
Когда они с матерью были заодно, ни один мужчина не мог им противоречить, но Гейбриел, похоже, решил попытаться.
— Не упрямься, дорогой. — Жаклин осторожно сняла с него куртку. — Ничего такого, чего бы я уже не видела, здесь нет. А если мама увидит что-то для себя удивительное, ты первым это узнаешь.
— Хорошо, леди, — ответил Гейбриел, поднимаясь с кровати. — Надеюсь, вас утешит, что вы первые, кто заставил меня поднять белый флаг.
Когда они помогли ему раздеться, Жаклин обнаружила нечто такое, чего не могла себе даже представить. Она увидела не просто несколько рубцов с засохшей кровью от ударов кнутом, а совершенно искромсанную спину Гейбриела. Она почувствовала, как от лица отхлынула кровь, в глазах потемнело.
— Ну, — произнесла Изабелла, оглядывая его, пока он медленно садился в горячую воду, — теперь я знаю точно, почему он тебе понравился, дорогая.
— Мама!
— Я лишь пользуюсь глазами, которые дал мне Господь, — ответила Изабелла, потом наклонилась и прошептала ей на ухо: — Улыбайся, дорогая. Он в этом нуждается.
Гейбриел сидел неподвижно, пока Жаклин промывала ему раны, только иногда мышцы под его рассеченной кожей подергивались, как у лошади, сгоняющей муху. К чести Изабеллы, она заняла себя тем, что рвала на полосы муслин, отведя взгляд, чтобы создать им видимость уединения.
— Разве им было недостаточно арестовать тебя? — спросила Жаклин. — Почему они с тобой это сделали?
— Одбоди как-то узнал о якобы спрятанном в Драгон-Керне сокровище и убежден в его существовании. — Гейбриел стоял, и мыльная вода стекала с его тела. — Он хотел получить от меня дополнительные сведения.
Жаклин насухо промокнула его спину, пытаясь не сделать больно, наложила целебную мазь и перевязала чистым муслином.
— Ты должен был что-нибудь придумать.
— Я хотел придумать, — признался Гейбриел, просовывая руку в свежую рубашку, принесенную Изабеллой.
— Нашла ее в своем будуаре. Не могу вспомнить, чья это, — с лукавой улыбкой сказала она.
Жаклин натянула ему второй рукав.
— Но пока меня били, я понял, что если хотя бы поддержу разговор на эту тему, то меня не довезут и до Ньюгейта, — объяснил Гейбриел, надевая темно-желтые панталоны.
— Немного узковаты, — заметила Изабелла, окидывая взглядом его нижнюю часть. — Завтра мы принесем другую пару. А теперь, дорогая, посмотри, сможешь ли ты что-нибудь сделать с его волосами. Этот человек похож на растрепанного дикаря.
Когда Пинкней вернулся со своими подручными, чтобы забрать ванну, Гейбриел уже имел вполне приличный вид и выглядел настоящим джентльменом.
— Мистер Пинкней, не будет ли для вас затруднительно сразу послать за священником?
— О да. Близкая встреча со смертью обращает мысли человека к Богу, не так ли? Конечно, вы хотите исповедаться.
Гейбриел покачал головой:
— Меня повесят только в конце месяца. Еще будет время покаяться в грехах. — Он взял Жаклин за руку. — Нет, я хочу сделать эту леди моей женой. Надеюсь, священник будет согласен поженить нас. Если, конечно, согласна леди.
— Да, Гейбриел, всем сердцем да.
Она не могла отказать ему ни в чем. Если бы он попросил ее летать, она прыгнула бы с любой зубчатой стены, какую он выберет.
Короткая церемония походила на сон. Жаклин повторила свои клятвы, но слова были излишними. Ее сердце билось в унисон с сердцем этого человека. Обряд лишь признавал их тайное соединение, которое уже произошло. Только поцелуй в конце сделал происходящее реальностью.
И от его горьковато-сладкого привкуса Жаклин заплакала.
Глава 35
Дни неслись, как опавшие листья по булыжной мостовой. Жаклин ежедневно навещала Гейбриела, приносила еду, вино, чистое белье, поддерживала его дух и молилась о чуде.
Благодаря ее заботе раны хорошо заживали. Она следила за тем, чтобы у него были книги для чтения, и неустанно трудилась, чтобы держать в чистоте его камеру. Обнаружив, что по соломенному матрасу, на котором он спит, ползают вши, она тут же сожгла его и заменила новым.
Это был день, когда он топнул ногой.
— Все. Уходи! — приказал он. — Каждый раз, приходя сюда, ты подвергаешь себя опасности. Я не могу видеть тебя здесь.
— А где еще ты хотел бы видеть меня? — возразила Жаклин с дерзостью, которая сделала бы честь ее матери. Она так старалась быть храброй, она не могла позволить себе обидеться на его отказ. Поэтому нашла утешение в гневе. — Думаешь, ты здесь единственный, кто страдает?
— Нет, но я единственный, кого повесят.
Когда у нее выступили слезы, он глубоко вздохнул и сжал ей руки. На ее левом указательном пальце была тяжелая печатка его отца. Гейбриел надел ей это кольцо, потому что другого, чтобы скрепить брачные клятвы, у него не было.
— Лин, послушай. Мне осталось всего два дня. Если ты меня любишь, сделай, что я хочу. Садись в экипаж и уезжай в Драгон-Керн. Уезжай сегодня. Живи.
— Но я…
— Знаю, ты собираешься быть со мной до конца, и я люблю тебя за храбрость, — нежно сказал он. — Но мне не доставит удовольствия видеть тебя на месте казни.
Ноги у Жаклин стали ватными. Хотя простой народ и считал дни казни праздничными, но для тех, кто обеспечивал им развлечение, это было страшным делом. В Тайберне, где казнили уголовников, совершивших тяжкие преступления, осужденным везло сломать шею в падении, хотя тело дергалось и опорожняло кишечник в танце смерти. А виселицы на причале были рассчитаны на пиратов, веревки использовались слишком короткие, давая очень слабый шанс на мгновенное забвение. Гейбриела могло ожидать пятнадцати- или двадцатиминутное удушение, пока толпа будет его освистывать и биться об заклад, как долго он протянет. Тело оставят в воде трех приливов, затем просмолят и повесят в назидание другим морякам, которых может соблазнить пиратство.
— Это зрелище не для беременной женщины. — Гейбриел ласково провел рукой по ее округлившемуся животу, где росла маленькая жизнь. — Подумай о ребенке.
— Лучше я подумаю об его отце.
— Тогда думай обо мне, каким я был. Думай обо мне в Драгон-Керне. Я могу вынести смерть, зная, что ты носишь в себе часть меня. Даже смогу вынести повешение. Но я не могу даже думать о том, что ты это увидишь.
