– Какого цвета? – уточнил Валерий. Он колебался, и было от чего.
– Желтая. – Сказал Вовчик. Протасов вздохнул:
– У моего бати зеленая была. «Тройка». Он ее в семьдесят восьмом оторвал. «Морская волна». Шик… – Валерий немного удивился резкости, с какой вырисовалась в памяти отцовская машина. Словно только что выбрался из салона. Круглые циферблаты приборной доски казались ультрамодными, по тем временам. Одетый в кожзаменитель салон дышал по особенному западным, «блатным» духом, прямоугольные стопы не имели аналогов на дорогах, а семьдесят пять лошадей под капотом превращали красавицу «Ладу» в самый приемистый советский автомобиль. Если, конечно, правительственный «ЗИЛ» не учитывать. Так и то, с его весом, еще бабка надвое сказала.
– Берем, – решился Протасов.
– А бабло?
– Не вопрос. Капуста есть.
– Убил кого-то, зема?
– У Ольки долганул. – Важно сказал Протасов.
– Вот наглый черт, – присвистнул Вовчик. – Бабу дрючит, а та еще и лавандос отсыпает.
– Заглохни. – Посоветовал Протасов. Он действительно попросил взаймы, сославшись на дефицит оборотных средств. Ольга дала, почти без колебаний. «Сейчас не к спеху, – сказала она, расставаясь с зелеными купюрами, хранившимися на кухне в кофейной банке. – Я на лето откладываю. Хочу Богдасика на море вывезти. А то, видишь, какой он у меня дохлый…» «На море съездим, не вопрос», – пообещал Протасов, и купюры исчезли в нагрудном кармане танкера.
– Тогда давай, зема, сходим, оценишь тачку. Чтобы в долгий ящик не откладывать.
– Поздно уже. – Протасов подавил зевок. – Давай, если что, на утро.
– Проспим тачку, – предупредил Вовка. – Расщелкались бы сразу. И обмыли. Чтобы все путем.
– Бахнуть не терпится? – Протасов кряхтя поднялся на ноги. Он тоже был не против промочить горло.
– Хорошо бы. – Волына потер ладони.
– Ладно, Вовка. Будь по-твоему.
Накинув куртки, приятели тихонько вышли за дверь.
Ирина, прислушиваясь, переложила лопату из правой в левую и обратно. Ее белое, напряженное лицо Вовка видел через щель в дощатой двери. Стараясь не шуметь, он натянул брюки слега дрожащими, холодными пальцами, моля Бога, чтобы не скрипнула половица под ногами. И она не скрипнула, зато громко звякнула пряжка ремня, когда он натягивал штаны. Волыне почудилось, что проклятая пряжка прогремела набатом, и он в отчаянии закусил губу. Чтобы не закричать. Ирина, встрепенувшись, (что-то в ее повадках было теперь от пантеры, или еще какого крупного хищного животного из передач Дроздова, которые Вовчик когда-то видел по ящику), повела головой, сначала направо, а потом налево.
Однако и этого не случилось. Прекратив прислушиваться, хозяйка зашагала в сторону кладбища. Вовка провожал глазами ее синюю с белыми вкраплениями спортивную куртку, мелькающую среди деревьев, пока она не исчезла среди зарослей.
– Укачала, – его бормотание напоминало стон. Волына поднял щеколду и выглянул наружу. Еще раз посмотрел в том направлении, в котором скрылась хозяйка, но вроде бы все было тихо. На этот раз пронесло. Тогда он припустил к дому, быстрыми, и, по возможности, бесшумными шагами, готовясь при первой же опасности перейти на бег.
Волына преодолел половину расстояния до спасительной двери в дом, когда очутился на поляне перед заколоченной летней кухней. Солнце не садилось, оно пикировало. Сад заливала черная тушь, его словно окунали в чернильницу. Если в сортире время остановилось, то теперь оно, напротив, неслось.
– Вовка?
Волына встал, как вкопанный. Он бы наверняка рванул со всех ног, если бы не узнал голос Протасова.
– Зема? – заплетающимся языком переспросил Вовка. – Ты, что ли? – он естественно тоже перешел на шепот. Видимо, Валерий за кем-то следил. Может, и за Ириной, которая сейчас должна была быть где-то у заброшенной часовни.
– Вовка? Сюда.
– Куда, сюда? – прохладный ветерок тянул по ногам. К ночи в саду стало зябко. Уже почти стемнело.
– Сюда…