Спроси у Большой Ма, когда приедешь. Спроси ее, как звали нашего Ба.
О! Что я говорю! Ты ведь не знаешь, как спросить. Она не говорит на Мандарине. Она так стара, что никогда не ходила в школу учить обычный язык. Она говорит на диалекте Чангмианя — не Хакка, не Мандарин, а что-то посредине, только люди из деревни говорят на этом языке. Будь осторожна, когда начнешь расспрашивать ее о прошлом, иначе она прогонит тебя прочь, словно глупую утку, клюющую тебя в ногу. Я-то ее знаю! Таков ее характер!
Не волнуйся, я поеду с тобой. Я ведь обещала. Я никогда не забываю о своих обещаниях. Мы с тобой сможем изменить судьбу нашего отца, узнав его настоящее имя. Мы сможем отправить его наконец в Мир Йинь.
И Саймон! Он должен поехать с нами. Тогда ты сможешь подготовить статью для журнала, раздобыть денег на дорогу. В конце концов, он нужен нам, чтобы таскать чемоданы. Я повезу с собой кучу подарков. Не могу же я поехать домой с пустыми руками! Вирджи сможет готовить для Джорджи, ее стряпня не так уж плоха. А Джорджи позаботится о твоей собачке — тебе не придется платить кому-то.
Да, мы все втроем — Саймон, ты и я. Я полагаю, это наилучший способ сменить твою фамилию.
Эй, Либби-я, а ты как думаешь?
12. Время есть утиные яйца
Кван больше не спорит со мной, избрав для достижения своих целей более эффективный метод — нечто среднее между китайской пыткой и американской тактикой «завлечь-и-кинуть».[26]
— Либби-я, когда мы поехать в Китай смотреть моя деревня?
— Я никуда не еду, ты что, забыла?
— А, да-да. Ладно, какой месяц лучше поехать мне, как ты думаешь? Сентябрь? Нет, еще слишком жарко. Октябрь? Нет, слишком много туристы. Ноябрь? Не жарко, не холодно, наверное, самое лучшее время.
— Тебе видней.
На следующий день она говорит:
— Либби-я, Джорджи не может поехать, не может взять отпуск. Как ты думать, Вирджи и Ма поехать со мной?
— Конечно, почему бы и нет? Спроси их.
Через неделю она сообщает:
— Ай-я, Либби-я! Я уже купить три билета. Теперь у Вирджи новая работа, у Ма новый друг. Обе говорят: «Сожалею, не могу поехать». Агент в бюро путешествий тоже говорит: «Сожалею», денег не возвращает. — Она бросает на меня страдальческий взгляд: — Ай-я, Либби-я, что делать?
Я размышляю над ее словами. Конечно, я могла бы сделать вид, что попалась на ее удочку, но все еще не могу заставить себя.
— Посмотрим, может, мне удастся найти кого-нибудь, кто сумеет с тобой поехать, — отвечаю я.
Вечером мне звонит Саймон.
— Я думал о поездке в Китай. Не хотелось бы, чтоб из-за нашего разрыва ты упустила свой шанс. Возьми с собой другого журналиста — Чесника или Келли. Оба прекрасно пишут о путешествиях. Хочешь, я позвоню им?
Я ошеломлена. Он продолжает настаивать, чтобы я поехала вместе с Кван, чтобы использовала ее возвращение на родину в материале для придания ему более личного оттенка. Я прокручиваю в голове его слова. Может, мы снова станем друзьями — такими, какими были, когда познакомились? И пока мы разговариваем по телефону, я пытаюсь вспомнить, что же все-таки изначально привлекло нас друг в друге — то, как наши идеи постепенно обретали логическую завершенность, или безудержное веселье и горячность, сопровождавшие их обсуждение? Я осознаю, как много мы потеряли за эти годы, перестав удивляться тому, что оказались вместе в одно и то же время, в одном и том же месте в этом огромном мире.
— Саймон, — говорю я по окончании двухчасовой беседы с ним, — я все оценила, правда… Думаю, будет неплохо, если мы в один прекрасный день станем друзьями.
— Я никогда не переставал быть твоим другом, — отвечает он.
И в тот момент я отбрасываю прочь все сомнения.
— Тогда почему бы тебе не поехать с нами в Китай?
На борту самолета я повсюду ищу дурные предзнаменования. Это потому, что Кван сказала в аэропорту: «Ты, я, Саймон — ехать в Китай! Это наша судьба наконец соединиться воедино!»
А мне сразу вспоминается «судьба Амелии Ирхарт». Судьба — от латинского «фатум», неизбежность. Особенно радует тот факт, что китайская авиакомпания, которую Кван выбрала из-за больших скидок, претерпела три авиакатастрофы за последние полгода, причем две произошли во время посадки в Гуйлине, куда мы направляемся после четырехчасового пребывания в Гонконге. Мое доверие к этой авиакомпании, и так значительно пошатнувшееся, терпит еще один удар, когда мы садимся в самолет: китайские бортпроводники щеголяют в шотландских беретах и килтах. Их странные наряды вызывают у меня подозрения относительно их способностей адекватно реагировать на террористов, потерянные части двигателя и непредусмотренные посадки посреди океана.
Протискиваясь по узкому проходу, я замечаю, что в салоне нет ни единого белого пассажира, кроме нас с Саймоном. Может, это что-нибудь означает?
Кван, как и большая часть китайцев на борту, сжимает в руках огромные пакеты с подарками — в дополнение к набитому доверху чемодану, который уже сдан в багаж. У меня перед глазами мелькает завтрашний телерепортаж — «…пластиковые пищевые контейнеры, термос, упаковки висконсинского женьшеня — вот то, что было найдено среди обломков после чудовищной авиакатастрофы, унесшей жизнь Горацио Тьюксбери Третьего из Атертона, который летел первым классом, а также четырехсот китайцев, мечтавших возвратиться с триумфом на родину своих предков».
Когда мы наконец добираемся до своих мест, я не могу сдержать стона — средний ряд, зажатый с обеих сторон сидящими пассажирами. Какая-то старуха в другом конце прохода угрюмо меня разглядывает, затем кашляет. Она громко молится какому-то непонятному божеству, чтобы ни одна душа не заняла три места рядом с ней, утверждая, что больна какой-то ужасной болезнью и ей нужно прилечь и отдохнуть. Кашель становится все более жестоким. К несчастью, ее божество, должно быть, вышло перекусить, потому что мы рассаживаемся по местам.
Когда прибывает тележка с напитками, я пытаюсь обрести успокоение в джине с тоником. Бортпроводница делает круглые глаза.
— Джин с тоником, — повторяю я, а потом добавляю по-китайски, — и с лимоном, если он у вас есть, конечно.
Она советуется с коллегой, которая тоже недоуменно пожимает плечами.
Они смеются над этой остроумной шуткой.
Мне хочется заорать: конечно, у вас есть скотч! Посмотрите на ваши идиотские костюмы!
Однако, надо признать, мне неизвестно, как будет «скотч» по-китайски, а Кван даже и не пытается мне помочь. Напротив, она, судя по всему, весьма довольна моим позором и замешательством бортпроводниц. Мне остается удовлетвориться диетической колой. Саймон тем временем спокойно сидит рядом, наслаждаясь компьютерной игрой на своем ноутбуке. «Уа-уа-уа! Черт!» Далее — душераздирающие звуки крушения и пожара. Он оборачивается ко мне: «Капитан Бишоп обещал, что в случае авиакатастрофы все напитки за счет компании».
В продолжение полета Кван ведет себя как помешанная: то и дело сжимает мою руку и широко улыбается. Ведь она в первый раз, спустя тридцать с лишним лет, готовится ступить на китайскую землю, возвращается в Чангмиань — деревню, где жила до восемнадцати лет. Она увидит свою тетю, которую
