Сто тайных чувств

называет Большая Ма, воспитавшую ее, и, которая, если верить Кван, страшно ее обижала, щипля за щеки так сильно, что оставались крестообразные следы.

Она увидит своих бывших одноклассников, по крайней мере тех, кто пережил «культурную революцию», которая началась уже после ее отъезда. Ей не терпится сразить их своим знанием английского, водительскими правами, фотографиями собачки, восседающей на софе в цветочек, купленной недавно на складе — «пятьдесят процентов скидка из-за маленькая дырочка, никто и не заметит».

Она говорит, что обязательно навестит могилу матери, чтобы убедиться, что за ней ухаживают. Отведет меня в маленькую долину, где некогда закопала ящичек с сокровищами. И поскольку я ее любимая сестра, то непременно покажет мне место, где пряталась в детстве, — известковую пещеру с волшебным источником.

Путешествие и так представляет для меня набор «впервые». Впервые я увижу Китай. Впервые с детства Кван будет неразлучна со мной в течение двух недель. Впервые нам с Саймоном предстоит спать в разных комнатах.

И только теперь, зажатая между Саймоном и Кван, я понимаю, насколько безумным был мой поступок — физическая пытка, связанная с двадцатичетырехчасовым пребыванием в самолетах и аэропортах и эмоциональное напряжение от общения с людьми, которые в жизни являются источником моих самых ужасных головных болей и страхов. И все же я должна это сделать. Конечно, у меня есть разумные основания для поездки — статья для журнала, поиск настоящего имени отца. Но самое серьезное из всех — это, пожалуй, боязнь запоздалых сожалений. Я боюсь, что если откажусь, то потом, обернувшись назад, спрошу себя: а что, если бы я все же поехала?

Возможно, Кван права. Судьба — вот мое самое серьезное основание. Судьба не поддается логическому объяснению, ей невозможно противостоять, как невозможно противостоять торнадо, землетрясению, террористам. Судьба зовется Кван.

До Китая еще десять часов лета. Я уже перепутала день с ночью. Саймон дремлет, а я так и не сомкнула глаз. Кван просыпается. Она зевает. И в ту же минуту к ней возвращается ее нетерпение. Она ерзает на подушке, затем спрашивает:

— Либби-я, что ты думаешь?

— Да так, о делах, знаешь ли.

Перед поездкой я составила маршрут, написала список, попытавшись учесть трудности, связанные с разницей во времени, ориентированием, исследованием местности, плохим освещением. Я задумала сделать снимки маленьких бакалейных лавок и супермаркетов, фруктовых развалов и огородов, жаровен, всевозможных приспособлений для готовки, масел и специй. Многие ночи я не спала, беспокоясь о бюджете и технической оснастке. Путь в Чангмиань — это основная проблема, три-четыре часа езды из Гуйлиня, как утверждает Кван. Агент в бюро путешествий так и не смог найти Чангмиань на карте. Он забронировал нам два номера в гостинице в Гуйлине по шестьдесят долларов за ночь. Наверняка можно было остановиться где-нибудь поближе и подешевле, но нам придется самим искать эти места по приезде.

— Либби-я, — говорит Кван, — в Чангмиане тебе покажется не очень шикарно.

— Все нормально.

Кван говорила мне, что тамошние блюда просты, схожи с теми, которые готовит она, не то, что подают в дорогих китайских ресторанах.

Я пытаюсь ободрить ее:

— Поверь, я вовсе не жду шампанского и икры.

— Ик-ра… Это что?

— Ну, это… Рыбьи яйца.

— О! У нас есть, есть! — она с облегчением кивает. — Яйца рыбы, краба, креветки, курицы… У нас все есть! И еще тысячелетние утиные яйца. Конечно, не тысячелетние, на самом деле, только год, максимум три… Ой! Что я думать! Я знать, где найти тебе утиные яйца старше, чем эти. Давно-давно я спрятать.

— Правда? — Звучит многообещающе, занятная подробность, которую можно включить в статью. — Ты спрятала их, когда была девочкой?

— Когда я была двадцать.

— Двадцать?.. Ты тогда уже была в Штатах!

Кван таинственно ухмыляется.

— Не в эта жизнь двадцать. Прошлая жизнь. — Она откидывается на кресле. — Утиные яйца — ах… Такие вкусные… Мисс Баннер, ей не очень нравится. Позже, когда голодать, кушать все — крыс, кузнечиков, цикад. Она думать, что тысячелетний вкус йадань лучше, чем кушать этих… Когда мы приехать в Чангмиань, Либби-я, я показать тебе, где спрятать их. Может, что-то еще там. Мы с тобой пойти искать, а?

Я киваю. Она так чертовски счастлива. Впервые ее воображаемое прошлое не раздражает меня. Даже напротив, ее идея насчет поисков воображаемых яиц в Китае звучит завораживающе. Я смотрю на часы. Еще двенадцать часов — и мы в Гуйлине.

— Ммм… — бормочет Кван. — Йадань…

Держу пари, что она уже там, в своем иллюзорном мире давно минувших дней.

…Я так любила утиные яйца, что стала воровкой. Каждый день, кроме воскресенья, перед завтраком — вот когда я крала их. Я не была такой же ужасной воровкой, как Генерал Кейп. Я брала то, о чем люди не будут сильно горевать — одно-два яйца, и только. В любом случае Почитателям Иисуса они были не нужны. Им были по душе куриные яйца. Они не знали, что утиные яйца — это деликатес, что они очень дороги, если покупать их в Йинтьяне. Если бы они знали, сколько стоят утиные яйца, то захотели бы есть их все время! И что тогда? Мне конец!

Чтобы получились тысячелетние яйца, нужно брать очень-очень свежие яйца, а не то… дай мне подумать… а не то… Не знаю, ибо я всегда брала только свежие. Может, в старых уже растут кости и клювы? Так вот, я выкладывала эти очень-очень свежие яйца в кувшин с известью и солью. Известь я приберегала от стирки. Соль — другое дело. Она была совсем недешева — не то что сейчас. К счастью, у чужеземцев было много соли. Они хотели, чтобы их еда была соленой, словно ее макали в морскую воду. Я тоже любила соленое, но не все без исключения. Когда они садились за стол, то, перебивая друг друга, говорили «передайте мне соль» и добавляли еще и еще.

Я крала соль у кухарки. Ее звали Эрмей, Средняя Сестра, выросшая в большой семье без сыновей. Семья отдала ее миссионерам, чтобы не выдавать замуж и не платить приданое. У нас с Эрмей был маленький подпольный бизнес: первую неделю я давала ей одно яйцо, а она насыпала мне пригоршню соли, а на второй неделе она потребовала два яйца за то же количество соли! Эта девчонка умела торговаться.

Как-то раз Доктор Слишком Поздно застал нас за этим занятием. Я направилась в открытый коридор, где обычно стирала белье. Когда обернулась, то увидела его. Он показывал пальцем на белую кучку в моих руках. Надо было что-то придумать. «Ах, это, сказала я, — для пятен». Я не лгала. Соль была нужна для яичной скорлупы. Доктор Слишком Поздно нахмурился, не понимая моего китайского. Что мне было делать? Я бросила всю драгоценную соль в таз с холодной водой. Он все еще наблюдал за мной. Тогда я вытянула какую-то тряпку из корзины с дамским нижним бельем, бросила ее в таз и начала стирать. «Видите?» — спросила я, показав ему пропитавшуюся соленой водой тряпку. Ах! В руках я держала трусики мисс Мышки, запятнанные ее месячной кровью! А Доктор Слишком Поздно, — ха, видел бы кто-нибудь его лицо! Краснее, чем те пятна. Когда он наконец ушел, я готова была расплакаться, оттого что испортила свою соль. Но когда я выловила трусики мисс Мышки — ах! Я увидела, что сказала правду! Пятна крови — их больше не было! Это было чудо Иисуса! Потому что с того самого дня я могла иметь сколько угодно соли — одну пригоршню для выведения пятен, другую — для яиц. Мне не нужно было больше заходить к Эрмей через заднюю дверь. И все же я время от времени угощала ее яйцом.

Я выкладывала яйца с солью и известью в глиняные кувшины. Их приносил мне Зен — разносчик с дороги. Одно яйцо — в обмен на треснутый кувшин, непригодный для хранения масла. У него всегда было полным-полно треснутых кувшинов. Это навело меня на мысль, что он либо очень неуклюж, либо без ума от утиных яиц. Позже я узнала, что он на самом деле без ума от меня! Правда! Его единственное ухо, мой