Нью-Йорк в обществе Брайерли, то что же тогда безумие?!
Садясь на место, мистер Брэм чувствовал, что присяжные завоеваны. В зале раздался гром аплодисментов, но шериф незамедлительно восстановил тишину. Лора обратила на своего защитника благодарный взгляд. Все женщины, сколько их было в зале, заметили слезы у нее на глазах и тоже прослезились. Потом они, в свою очередь, посмотрели на мистера Брэма и подумали: как он хорош!
Теперь пришла очередь миссис Хокинс давать показания. Она смутилась под перекрестным огнем множества направленных на нее взглядов, но ее доброе открытое лицо тотчас расположило всех в пользу Лоры.
- Миссис Хокинс, - сказал Брэм, - не будете ли вы так любезны рассказать нам, при каких обстоятельствах вы нашли Лору?
- Протестую! - заявил, поднимаясь со своего места, Мак-Флинн. - Это не имеет никакого отношения к делу, ваша честь! Уж на что удивительна была речь моего ученого собрата, но сейчас я просто поражен.
- Как вы предполагаете связать это с делом, мистер Брэм? - спросил судья.
Мистер Брэм поднялся, внушительно выпрямился.
- С дозволения суда, - произнес он. - Вы, ваша честь, разрешили обвинению предъявлять самые поразительные свидетельства для установления мотивов убийства, и я не протестовал ни единым словом. Так неужели же нам воспрепятствуют доказать, что приписываемые нам мотивы исключаются по причине душевного состояния моей подзащитной? С вашего разрешения, ваша честь, я предполагаю показать основу и происхождение душевного расстройства, проследить его при помощи других свидетельств и доказать, что состояние рассудка моей подзащитной в момент убийства исключает ее ответственность за свои поступки.
- Обвинение вынуждено настаивать на своих возражениях, - заявил прокурор. - Ваша честь, конечно, понимает, что тут намерены обременить внимание суда массой не относящихся к делу свидетельских показаний с явной целью воздействовать на присяжных.
- Быть может, - заметил судья, - суду следует выслушать свидетелей и затем исключить их показания из протокола, если они окажутся не относящимися к делу.
- Угодно вашей чести выслушать мои доводы?
- Разумеется.
И затем битых два дня его честь выслушивал или делал вид, что слушает доводы сторон, причем юристы ссылались на самые противоречивые судебные решения, вполне способные устроить как обвинение, так и защиту, читали их вслух том за томом, целыми библиотеками, так что под конец уже ни одна душа не могла бы сказать, каков же в действительности закон. Разумеется, толковалось на все лады понятие невменяемости и то отвергалась, то утверждалась законность применения его в данном случае. Казалось, все сводится к тому, будут ли допущены или отклонены именно эти показания. То было своеобразное состязание юристов, испытание сил: чья возьмет? И в конце концов судья решил выслушать свидетельницу, как обычно решают в подобных случаях судьи, потратив вдоволь времени на так называемые прения сторон.
Миссис Хокинс разрешили продолжать.
ГЛАВА XXV
ДАЛЬНЕЙШИЙ ХОД СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА
- Voyre, mais (demandoit Trinquamelle), mon amy, comment
procedez-vous en action criminelle, la partie coulpable
prinse flagrante crimine?
- Comme vous aultres, Messieurs (respondit Bridoye)*.
______________
* - Да, мой друг, - сказал Тринкамель, - но как вы ведете уголовные дела, если преступник схвачен с поличным?
- Так же, как и вы, - ответил судья Бридуа (старофранц.).
'Hag eunn dia-bennag hoc'h euzhu da lavaroud evid he
wennidigez?'*
______________
* 'Что вы можете сказать в ее оправдание?' (бретонск.).
Неторопливо и обстоятельно, как будто важна была каждая подробность их семейной истории, миссис Хокинс рассказала о том, как взорвался пароход, как они нашли и взяли к себе Лору. Сайлас, то есть мистер Хокинс, и она сама всегда любили Лору, как родную дочь.
Потом она в самых трогательных выражениях рассказала о мнимом браке Лоры, о том, как она была покинута, о ее тяжелой болезни. С той поры Лору не узнать, она стала совсем другая.
Начался перекрестный допрос. Когда Лору впервые нашли на затонувшем пароходе, спросил прокурор, заметила ли свидетельница, что рассудок девочки помрачен? Нет, этого она сказать не может. А после выздоровления Лоры замечала ли свидетельница какие-либо признаки умопомешательства? Свидетельница призналась, что в то время она об этом не задумывалась.
- Но после этого она стала совсем другая? - задал вопрос защитник.
- О, да, сэр.
Вашингтон Хокинс подтвердил показания матери относительно связи Лоры с полковником Селби. Он был в Хардинге в то время, когда Лора жила там с полковником. Когда Селби бросил ее, она чуть не умерла, больше месяца не могла прийти в себя. Вашингтон прибавил, что он отродясь не встречал другого такого мерзавца, как этот Селби. (Тут прокурор остановил его.)
Заметил ли он перемену в Лоре после той болезни? О, да. Довольно было малейшего намека, который напомнил бы ей о Селби, - и она мрачнела, как туча... у нее делалось такое лицо, точно она готова его убить.
- Вы хотите сказать, - вмешался Брэм, - что в глазах ее появлялся неестественный, безумный блеск?
- Ну да, конечно, - в смущении подтвердил Вашингтон.
Прокурор запротестовал, но присяжные уже выслушали все это, и Брэма ничуть не заботило, что показания Вашингтона затем были признаны не относящимися к делу.
Далее вызван был свидетель Бирайя Селлерс. Полковник прошествовал к свидетельскому месту с величественным, но благосклонным видом. Он принес присягу, громко чмокнул, целуя библию, что должно было выражать его величайшее почтение к этой книге, потом поклонился судье - с достоинством, присяжным - дружески, и, обернувшись к адвокатам, застыл в позе снисходительного внимания.
- Мистер Селлерс, я полагаю? - начал Брэм.
- Бирайя Селлерс, штат Миссури, - последовал вежливый ответ, подтверждавший, что адвокат не ошибся.
- Мистер Селлерс, как друг семейства Хокинс - знаете ли вы лиц, причастных к этому делу?
- Знаю их всех с младых ногтей, сэр. Не кто иной, как я, сэр, склонил Сайласа Хокинса, судью Хокинса, переехать в Миссури и составить себе состояние. Это по моему совету, сэр, и в качестве моего компаньона он предпринял...
- Да, да, хорошо. Мистер Селлерс, были ли вы знакомы с майором Лэклендом?
- Я прекрасно знал его, сэр; знал и глубоко уважал, сэр. Он был одним из замечательнейших людей нашей страны, сэр, членом конгресса. Нередко он по неделям гостил в моем поместье, сэр. Он, бывало, говаривал мне: 'Полковник Селлерс, если вы займетесь политикой, если вы станете моим коллегой, мы с вами докажем Кэлхуну и Уэбстеру, что мозг Америки вовсе не находится восточнее Аллеганских гор'. Но я отвечал...
- Да, да, хорошо. Как я понимаю, полковник, майора Лэкленда уже нет в живых?
По лицу полковника скользнула еле уловимая улыбка удовлетворения оттого, что его чин так быстро признали.
- Бог мой, конечно, нет. Он давным-давно умер, сэр, умер как жалкий глупец, в убожестве и разорении. Его подозревали в том, что он продал свой голос в конгрессе, и очень возможно, что так оно и было; позор убил его, сэр, он стал отверженным, на него пало презрение избирателей, да он и сам себя
