Новеллы японских писателей
Тэцуро Миура
Река терпения
Мы с Сино поехали в Фукагава вскоре после того, как познакомились. Не правда ли, забавно: я приехал в Токио из глухой провинции Тохоку всего лишь прошлой весной, а теперь служил гидом уроженке здешних мест. Сино родилась в Фукагава и прожила там до двенадцати лет. Правда, в конце войны ее семья эвакуировалась в Тотиги, и Сино больше там не бывала, поэтому, естественно, она не могла знать, во что превратился этот район Токио, обгоревший до неузнаваемости.
Для меня же Фукагава — одно из самых знакомых мест (не считая дороги в университет, по которой я ходил изо дня в день утром и вечером), я бывал там два или три раза в месяц, а то и каждую субботу.
Трамвай, курсирующий от канала Кинсибори до Токийского вокзала, обогнув канал Судзаки, остановился у парка Фукагава-тоё. Сино вышла из вагона, потянулась и огляделась по сторонам, как бы стараясь освоиться с непривычной обстановкой. Стояла июльская жара. Над рядами низких бараков, раскаленных лучами палящего солнца, горячий воздух кружил белесую пыль.
— Ничего не узнаю! Совсем чужой город. Только эту школу и помню, — грустно сказала Сино, показывая на противоположную сторону улицы, где томилось на солнце обгоревшее здание трехэтажной школы. Сино проучилась в ней пять лет.
— Не унывай! Походим, узнаешь. Твои же места.
Сино улыбнулась.
— Что-нибудь непременно уцелело, — и, еще раз взглянув на чернеющее здание школы, добавила: — Мне говорили, что район выгорел до основания, но я не поверила бы, что от железобетонного здания может остаться один остов.
Слегка раскосыми глазами она напряженно, словно готовясь сделать открытие, вглядывалась в зияющие глазницы окон школы, напоминающей обгоревшую рамку с сотами. Наблюдая за Сино, я невольно улыбнулся.
— Если будешь так долго рассматривать каждое здание, мы никуда не успеем.
Сино пожала плечами:
— Ну, так пойдемте. Куда же?
— Может быть, в Киба?
— А может, в Судзаки?
Судзаки находится по другую сторону канала, и мы решили пойти сначала в Киба. Перешагнув через сияющие на солнце рельсы, пройдя под тенью школьного здания, мы направились к водохранилищу Киба.
Сино хотелось побывать там, где я в последний раз виделся со своим братом, а потом показать мне места, где она родилась и выросла.
Киба — район лесопилок и каналов, место, открытое всем ветрам. Плоты на водохранилище всегда покачиваются. Ветер приносит запах древесины и сточных канав и разносит по городу мириады мельчайших, невидимых глазу древесных опилок, от которых у непривычного человека воспаляются глаза. Если на улице Киба вам встретится прохожий со слезящимися глазами, значит, он не из здешних мест.
Когда я в первый раз бродил по Киба с братом, он все время посмеивался надо мной. В самом деле, это выглядело смешно: мое сердце переполняла радость от сознания, что я плечом к плечу шагаю со старшим братом, а из глаз лились слезы. Из-за ветра. Три года спустя, прошлой весной, я опять бродил по Киба, но уже без брата. Мое сердце иссушило горе, а глаза были опять полны слез. И все из-за ветра. Может быть, на моем пути было слишком много древесной пыли, но так или иначе я потерял всякую надежду привыкнуть к этому району.
В тот день Киба встретил нас с Сино особенно неприветливо. Горы, леса, водохранилище — все было залито слепящим светом. Невыносимо визжала пила. Раньше я любил бродить по Фукагава и потому знал многих в лицо: хозяйку табачной лавки, разносчика соба[1], сторожа столярной мастерской, водителей грузовиков. Когда брат пропал, я ходил от одного к другому, расспрашивая о нем, и все, что они рассказывали, записывал в тетрадь. Эти простаки поначалу приняли меня за сыщика, а потом сами над собой смеялись. В общем, я считал их хорошими людьми, но на сей раз мне казалось, что они поглядывали недружелюбно и отвечали неохотно. Даже ветер избегал меня, во всяком случае, глаза мои были сухими. В общем, Фукагава, с которым я сроднился, не признавал меня.
Мы стояли с Сино на берегу водохранилища. От порывов ветра солнце подрагивало на поверхности воды и плоты покачивались сильнее обычного. На противоположном берегу рыжело поле, откуда, словно жужжанье слепней, доносился шум каких-то машин.
— Вот тебе и Киба! Как видишь, ничего особенного, — сказал я и сплюнул в воду.
— Какой ветер! Вот теперь чувствую, что я в Фукагава.
В самую жару Сино таскала меня по незнакомым улочкам, простодушно подставляя лицо ветру, и теперь ее волосы растрепались, а на лбу и щеках выступили капельки пота.
— Что здесь смотреть. Может быть, поедем обратно? — робко предложил я, в глубине души сожалея, что согласился на эту поездку. Но Сино и слушать не хотела:
— Разве мы не специально приехали, чтобы все посмотреть? Побудем же немного.
Скрестив руки на груди, она присела на корточки и с грустью спросила:
— Это здесь произошло?
Да, именно здесь мы с братом виделись в последний раз. Брат окончил высшее техническое училище. Во время войны работал в лаборатории взрывчатых веществ. А после войны из-за каких-то интриг его перевели в компанию лесоматериалов, которой принадлежит это водохранилище. Он проработал здесь в должности директора пять лет. На четвертый год его службы я, после окончания школы, приехал в Токио и поступил в университет. Я был шестым ребенком в семье, и оставшийся в деревне отец не мог мне помогать. Он был уже плох. Брату же, судя по всему, эта помощь не была обременительной.
Когда я приходил к нему, он охотно давал мне деньги, угощал янагава[2] и всякими вкусными вещами. Как-то ранней весной после долгого перерыва я зашел в контору, но не застал его. Сторож, прикорнувший возле хибати[3], сказал, что директор, должно быть, на водохранилище. Я сразу же направился туда. Хотя наступила весна, дул по-зимнему холодный ветер, нагоняя на поверхность прозрачной воды глубокие морщины. Брат был один. В руках он держал багор и с его помощью непонятно зачем перепрыгивал с одного плота на другой. Он был без куртки, и от его белой рубашки рябило в глазах.
Мне стало не по себе. Я громко окликнул его. Вздрогнув от неожиданности, он застыл в неловкой позе и, узнав меня, стал осторожно перебираться на ближайший к берегу плот. Я побежал по забетонированному краю водохранилища ему навстречу. Но плот был довольно далеко, и нас разделяла полоса воды метров в десять. С трудом удерживая равновесие, он громко спросил меня, что случилось. Я крикнул, что всего- навсего мне нужны деньги. Брат кивнул и сказал, что чековая книжка и печать в конторе, в ящике стола, и что я могу взять столько, сколько нужно, но сегодня он занят, и предложил встретиться завтра. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Заходящее солнце освещало его фигуру со спины, и, вероятно, от этого он казался выше ростом. Глаза как будто ввалились, под ними лежали черные тени, издали голова напоминала череп. Когда, уходя, я стал благодарить его, лицо брата ожило, он что-то крикнул и в знак прощанья высоко поднял багор. Больше мы с ним не виделись.
С тех пор прошло три года, и вот мы с Сино стоим у того самого водохранилища, только директор здесь уже другой.
— Больше вы его не видели?
