танке они как в ловушке. Бежать некуда, сейчас их обнаружат!
Добрыня первым пришел в себя, и, видя, что Бурику совсем плохо, взял его за руку, но только наклонился к уху, чтобы ободрить, как шум за стенкой внезапно смолк. Добрыня замер. Шаги стали торопливо удаляться, потом раздался треск раздираемых кустов, затем на секунду все опять затихло.
— Джиппо, ты куда помчался?! — взвизгнул Сильвио. Похоже, для него неожиданное бегство товарища было сюрпризом.
Ответа не последовало.
Повисло томительное ожидание, во время которого ребята сидели едва дыша. Вылезать они не решались, чувствуя, что Сильвио все еще где-то рядом, да и Джиппо, наверное, неподалеку.
— Вот он, герой! — воскликнул Сильвио. — Наконец-то! Ты куда пропал?
— Не твоего ума дело.
— Облегчился-то благополучно? — язвительно спросил Сильвио и захохотал.
— Как заново родился. Черт, тебя бы так приперло…
— Lo stronzo[7]! Кстати, где мальчишки? А, Наблюдатель- прогнозист? Пока ты в кустах заседал, твои подопечные, небось, утопали уже далеко…
Мальчишки подскочили, как ошпаренные. Добрыня пребольно стукнулся макушкой о потолок. Бурик торопливо прижал палец к губам.
— Далеко не уйдут, куда им деваться! Тут где-нибудь крутятся.
— Вот что, Джиппо… после того как ты застегнешь штаны… ха-ха… пойдем расспросим Бороду на водокачке. Они сегодня с ним разговаривали… пускай доложит — о чем.
— Сильвио, послушай, он ведь…
— Andiamo, stupido!
Наступила тишина. Бурик перевел дух.
— Что он сказал? — спросил Добрыня.
— Он сказал: «Пошли, придурок!»
— Похоже, они в самом деле ушли…
Добрыня аккуратно протиснулся в люк и бесшумно выбрался из танка. Поглядел в щелочку между досками, мягко спрыгнул и обошел вагон. Потом снова забрался внутрь.
— Никого нет. Вылезай скорей, Бурик, надо торопиться, они могут вернуться!.. Бурик, ты живой?!
— Нет еще… Мне кажется, у меня отнялись ноги… Беги, Добрыня… — Бурик всхлипнул. Ох, нелегко ему было это предложить: все его существо, наоборот, кричало: «Не бросай меня здесь, Добрыня!»
— Обалдел? Вот еще! Поумней ничего не мог придумать? Ну, не распускай сопли… Ну-ка… — Добрыня схватил Бурика подмышками и потянул вверх. — Уфф… Тяжел же ты, дружище!..
— Спасибо… дальше я сам… ох…
Наконец Бурик кулем вывалился из вагона. Он был бел, как вата.
— Ну, как ты?
— Как будто иголки впились… Отсидел, наверное.
— Ходить можешь? А лучше — бежать? Бурик, удирать нам надо!
— Попробую…
И они побежали. Бурик никогда в своей жизни так не бегал. Первые шаги, правда, дались ему нелегко, зато потом, разогнавшись, он помчался, нет, полетел, словно за спиной выросли крылья. В ту минуту он ничего не боялся, бег целиком захватил его. Бурик легко перескакивал через шпалы, рассекая воздух так, что только в ушах свистело. Он обогнал Добрыню и теперь сам направлял его, уверенно выбирая дорогу.
Очень быстро стемнело, небо закрыли тяжелые тучи, и хлынул дождь. Он налетел внезапно и был злым и сильным — друзья мгновенно промокли до нитки.
Мальчишки свернули с рельсов, взбежали на какую-то насыпь, вновь спустились уже на другой стороне, промчались по оврагу, перескакивая через гудроновые лужицы, вылетели на шоссе, пересекли его, чуть не попав под колеса. Бурик очередной раз свернул с дороги, нырнув в мокрые кусты, Добрыня — делать нечего — прыгнул за ним, и к своему удивлению, они выскочили прямо к скульптуре «Павшим и живым», стоявшей в парке неподалеку от бурикова дома — мраморный ангел высоко поднял одно крыло и скорбно опустил другое.
Мальчишки остановились перевести дух. Добрыня, как ни странно, запыхался гораздо сильнее Бурика. Мокрый ангел смотрел на ребят сочувственно.
— Идем ко мне, — предложил Бурик. — Хотя погоди… у меня они наверняка подслушивают… Что же делать? — в отчаяньи он закусил губу. Бурик чувствовал, что если они с Добрыней сейчас разойдутся, то, может быть, не встретятся уже никогда. А этого никак нельзя было допускать!
— Дай сообразить, — сказал Добрыня, — туда, где мы обычно бываем, идти нельзя… Стоп! Есть одно место. Пошли!
— Куда?
— К бабушке.
— Чертовой?
— Дурак. К моей бабушке.
— А-а… Н-н-неудобно, — ответил Бурик, стуча зубами от холода.
— Неудобно спать на потолке — одеяло сваливается, — парировал Добрыня, взяв Бурика за руку и увлекая за собой. — Бабушка все равно на даче. А у меня есть ключи от ее квартиры.
— Одного я, Сильвио, не пойму, хоть убей — за каким бесом ты этого водокачечника приплел?
— Ты глуп, старик. Чтобы боялись. Чтобы они шарахались каждого прохожего, чтобы вздрагивали от случайного шороха, чтобы пугались своего отражения в зеркале. Кончится тем, что они будут бояться друг друга…
— Хорошо, положим, детей мы напугали. А дальше-то?
— Нет, Джиппо, как ты не понимаешь! Мы их не пугали, мы просто открыли свои карты. Мы играем честно.
— Так и слышу медоточивый голос Магистра…
— Ну и что? Да, это слова Магистра! И нечего тут иронизировать. Магистр уверен: когда койво узнает, что мы за ним охотимся, он быстрее себя проявит.
— О, да! Тут Магистр может не сомневаться, койво себя проявит! Он так себя проявит, что Магистр еще десять раз пожалеет о том, что разбудил его, помяни мое слово.
— Ты еще порассуждай тут!.. Старый гном, ты должен радоваться, что тебе простили прежние вольности и доверили ответственное дело.
— Уж как я рад! Видишь, прямо пляшу от восторга. Так и передай Магистру — радость Джузеппе, мол, не имеет границ, он поет и танцует от счастья.
— Паяц! Ты плохо кончишь, Джиппо, теперь уж
Оставляя за собой цепочки мокрых следов, Бурик и Добрыня вошли в подъезд.
— Брр… Ну и погодка, — Добрыня надавил кнопку лифта и зябко передернул плечами.
Бурик молчал, мелко трясясь от пронизывающего холода и пережитого страха, который теперь накатил на него с новой силой.
Войдя в квартиру, Добрыня решительно снял промокшую футболку, обнажив худую конопатую спину.
— Чего стоишь? Снимай, а то простудишься.
Бурик нехотя стянул футболку.
— У меня и шорты промокли.
— Тоже снимай.
Добрыня снял влажные кроссовки, носки и босиком потопал в комнату.
