— Заходи, располагайся.
Бурик вошел, еще раз поежился от начинающего уже отпускать холода. Посмотрел на мокрую одежду, подумал, что высохнет она нескоро. И тут ему в голову пришла идея.
— Слушай, а может, ее в стиральной машине отжать? Тут есть стиральная машина? — Пережитый полчаса назад стресс требовал от Бурика какого-нибудь конструктивного поступка.
Добрыня удивленно посмотрел на него. Потом сказал:
— Да, кажется есть. «Эврика-5». Еще прошлого века, но с этой… как ее… боковой загрузкой. В общем, с иллюминатором на боку. Бабушка называет ее «Еврейка-5». Пойдем, она на кухне стоит. Заодно чайник поставим.
— Почему еврейка? — спросил Бурик.
— А у нее характер противный, как у бабушкиной соседки, Берты Ароновны. Тетка она хорошая, но когда не в настроении, орет на всех, как больной ишак.
Пока Добрыня возился с электрическим чайником, Бурик деловито открыл крышку иллюминатора с концептуальной надписью: НЕ ОТКРЫВАТЬ ДО ПОЛНОЙ ОСТАНОВКИ БАРАБАНА! «Что, сама блокироваться не может?» — подумал Бурик, но ничего не сказал. Осмотрев внутренности барабана, он бросил туда свою футболку, шорты, носки и вопросительно посмотрел на Добрыню.
— Мои в коридоре остались. Принеси, будь другом. А я пока чай заварю.
Когда Бурик вернулся на кухню, Добрыня в одних трусах колдовал над чайником. Бурик положил в стиральную машину промокшие добрынины вещи, закрыл крышку и спросил:
— Что дальше?
— Дальше? Надо шланг подцепить.
— А она что, не автомат?
— Она? — Добрыня почесал левую щеку. — Как тебе сказать… Написано «квазиавтомат», но…
— Понятно, — сказал Бурик. — Давай подключать.
Добрыня открыл шкафчик под раковиной и вынул длинный резиновый шланг. Найдя сбоку машины штуцер с резьбой, он навинтил на него один конец шланга, а другой опустил в раковину. Бурик тем временем раскрутил электрический шнур и воткнул вилку в розетку.
— Может, лучше вручную выжмем? — неуверенно предложил Добрыня. — Она вообще-то так себе отжимает. Бабушка говорила…
— А техника на что? Все равно у нас так сухо не получится.
— Ну, давай…
Добрыня с видом капитана, берущегося за штурвал, схватился за ручку управления, лихо повернул ее до отметки «Отжим» и шарахнулся в сторону.
Машина прокашлялась, взвизгнула и заплясала по кухне шустрее балерины. Бурик испуганно отскочил.
— Что это с ней?
— Я же говорил… — растерянно ответил Добрыня.
Стиральный агрегат, пыхтя и подвывая, как Николай Басков на сцене, метался по кухне, пытаясь напрыгнуть то на Бурика, то на Добрыню. Сливной шланг выдернулся из раковины и извивался, словно кобра в белой горячке, отчаянно плюясь водой во все стороны.
— Держи ее!
— Ты что, я ее боюсь!
— Эх… — Добрыня поплевал на ладони. — Была не была.
Он примерился и запрыгнул на машину сверху, пытаясь своим тщедушным весом остановить бешеную скачку. В этом неравном поединке победила машина.
— Вилку из розетки тяни! — крикнул Добрыня, лежа на полу.
— Точно…
Машина охнула раненым зверем, дернулась последний раз и затихла. Бурик осмотрелся.
— Давай тряпку, — деловито потребовал он. — Всю кухню залили.
— Посмотри под раковиной. — Добрыня зажег газ и поставил на плиту сковородку.
После вынужденной влажной уборки Бурик открыл «иллюминатор». Белья не было! Барабан был на месте, но мальчишечье барахло словно просочилось через мелкие дырочки, которыми он был усеян.
В Бурике проснулся дух исследователя. Он просунул голову в барабан, и тут на него сверху свалился ворох полусухого белья.
— Есть контакт… — гулко объявил увешанный бельем Бурик из недр стиральной машины.
Он начал вынимать из барабана сносно отжатые вещи и развешивать их на веревке. При этом он так и не смог обнаружить одного носка. Тщательное обследование барабана успеха не принесло.
— Куда он мог деться? — сокрушался Бурик. — Мистика какая-то… Не могла же она его съесть.
— Она все могла, — невозмутимо ответил Добрыня, открывая холодильник. Оттуда он извлек пачку сливочного масла, отрезал ножом щедрый кусок и кинул его на сковородку. Сковородка недовольно зашипела.
Добрыня умело разбил четыре яйца.
— Глаза протыкать? — спросил он, повернувшись к Бурику.
— Что? — не понял тот, глядя на нож в руках Добрыни.
— Ясно, — сказал Добрыня и вновь принялся колдовать над плитой.
Яичницу ели в две вилки прямо со сковородки.
— Вкусно? — спросил Добрыня.
— Ага. Только вот… — замялся Бурик.
— Одни говорят: «пригорело», — назидательно ответил Добрыня, — а я скажу — поджарилось.
— Может, чаю нальешь?
— Можно…
Ребята перебрались в комнату, с ногами залезли на древний диван с валиками и стали пить чай, заваренный Добрыней в белом фарфоровом чайнике с красными горошинами. Бурик согрелся, и пережитый недавно ужас отступил на задний план.
Дождь неритмично барабанил о карниз, а из-за стены, как бы независимо от этого, слышалось размеренное шуршание: словно кипел суп в кастрюльке. Хотя, конечно, это тоже был всего лишь дождь…
— Как ты думаешь, что им от нас было нужно?
— Кому? — отрешенно спросил Бурик. Ему не хотелось говорить. Хотелось пить чай и молчать ни о чем.
— Ну, этим дядькам… Сильвио и… этому… как его…
— Джиппо, — подсказал Бурик, глядя перед собой.
— Да, Джиппо. А вовремя ему в кусты захотелось. Еще чуть-чуть, я бы сам в штаны наложил.
— Ага… я тоже, — признался Бурик. — Знаешь, мне в тот момент как раз вспомнилось, как когда-то давно… я совсем маленьким был… мы во дворе играли, потом поссорились. Там был такой Пашка Шакалин. Он был постарше года на три, но часто играл с нами. И все время кого-нибудь обижал. Так вот, дело чуть до драки не дошло… я, знаешь, драться совсем не умею, но тогда, помню, как-то собрался, даже настроился. Думаю: Пашка меня, конечно, изметелит, но и я ему пару раз успею врезать. От всей души. А тут меня вдруг приперло… Ну, ты понимаешь…
Добрыня серьезно кивнул.
— Причем, довольно сильно… — продолжил Бурик. — Я сразу зажался весь… Мне ужасно стыдно стало. Подумал, что Пашка меня сейчас перед всеми засмеет. Это еще хуже, чем если б он меня побил.
— И что? — участливо спросил Добрыня.
— Сам не пойму, каким чудом удержался. Странно так вышло. Тут как раз завоняло
— А ты?
— А что я? Да ничего. Даже расхотелось почему-то. А Пашка-говнюк потом три дня во дворе не появлялся. Болел чем-то.
