— Да! Но вряд ли этот твой «работодятел» вступится за мальчишек.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что они действуют только тогда, когда НАДО. Но на это самое «надо» у них свой взгляд — как только станет «не надо», они в одночасье вычеркнут из своего благотворительного списка и мальчишек, и тебя. Понятия «надо» и «не надо» в этой организации выше человеческой морали, ты это не хуже меня знаешь.
— Мне импонируют твои «отцовские чувства», но не собираешься же ты наняться к пацанам в охранники?
Вовка вздохнул, затем сощурился и изрек:
— До чего ж погано в мире чистогана!
Стас так и застыл с поднятой вилкой в руке.
— Рифможуй несчастный! С твоей графоманской фантазией только устав гарнизонной и караульной службы редактировать!
— Спасибо, дружище! Пошли тебе Господь за это чего пожелаешь. Твое стихохульство просто безгранично!
— Не без… Зато, Вовка, блюдо ты приготовил феноменальное, — сказал Стас, накладывая себе щедрую порцию добавки. — Вот женюсь, заставлю жену пройти у тебя курс нетрадиционной кулинарии.
— Тогда моя кулинария станет традиционной. А это уже неинтересно.
— Как знать! Хотя ясно же сказано, что лучшие повара — это мужчины.
— Да, — согласился Вовка. — Но лучшие поварихи — все-таки женщины.
— Точно. Так что считай, что моя будущая жена будет твоей ученицей.
— Не вопрос!
Вовка немного помолчал и осторожно спросил:
— А с Ликой-то чего расстались? Если, конечно, хочешь поговорить на эту тему.
Стас долго подбирал слова.
— Володь… я всегда старался избегать «минусовых» людей и «минусовых» настроений. Не помню, кто это сказал, но я с ним совершенно согласен. Порой мне нужен… карантин души. То есть хотя бы временная защита от очередной эмоциональной хвори — иначе невозможно становится жить дальше.
Стас смотрел куда-то поверх вовкиного взгляда. Тяжело вздохнул, всколыхнувшись всем телом.
— А Лика — она излучала какой-то лошадиный пессимизм. И потом, чуть что не по ней, сразу начинала кидаться предметами.
— Какими? — спросил Вовка.
— Да всякими! Что ближе окажется. На таком фоне очень трудно жить, не преодолевая его. Женщины-художницы вообще сложные существа — муки творчества, постоянные поиски себя… Искала она себя, искала! и что же она там находила, я тебя спрашиваю?
Он перевел взгляд на Вовку.
— Могу себе представить, — буркнул тот.
— Ошибаешься! Этого даже я представить не могу. Знаешь, как называлась ее последняя работа в стиле иррационального экспрессионизма? Нет? — Стас поднял вилку и провозгласил как на торжественном заседании, акцентируя каждое слово: — «Железный оргазм на оранжевом фоне»!
— Гм-гм… — только и сказал Вовка. — Действительно, даже представить себе не могу. По-моему, это еще страшнее, чем «квадратный трехчлен».
— Она писала его под «Болеро» Равеля — с тех пор мне от этой музыки чесаться хочется. И этот ее оранжевый, с позволения сказать, опус получил гран-при! Куда мы катимся, ума не приложу… К тому же, она курила, как сволочь! В какой-то момент я понял, что моя перспектива равна нулю. Кто-то сказал, что семья — величина постоянная. Как ни крути. А любовь — величина очень даже переменная. Как выяснилось… Ты хоть немножко понимаешь меня?
Вовка помолчал. Тоже подбирал слова?
— Я бы хотел, чтобы ты назвал хоть одного человека, который понимал бы тебя лучше, чем я.
Стас посмотрел на Вовку. Глаза в глаза.
— Стас, а тебе не мешает… твое одиночество? — спросил Вовка. — То, что у тебя нет семьи. Ведь после того, как Лика ушла… — он замялся.
— Мешает. Оно не может не мешать. Через полгода, как мы с Ликой расстались, мне пришлось научиться превращать одиночество в свободу.
Вовка молчал.
— Пока получается, — добавил Стас.
— А как же любовь?
Стас пожал плечами.
— Никак… Есть одна женщина, она мне нравится. Я вроде тоже стихийного отвращения у нее не вызываю. Встречаемся… Но я стараюсь не путать любовь и состояние влюбленности.
— Мне кажется, — ответил Вовка, — и то, и другое — не роскошь, а норма.
— Полностью согласен. Без обоих нельзя жить, иначе душа умрет…
— Одна моя… близкая знакомая… скажем так… Так вот, она говорила, что Любовь — это, безусловно, слабость.
— Да, Вов, любовь — это слабость. Но, заметь, позволить ее себе может только очень сильный человек.
Помолчали немного. Каждый думал о своем.
— Вот так и живу. Никакого развития образа:
— А… — хотел спросить Вовка.
— Стас!! Откуда ты этого набрался? Господи, прости!..
— Известно откуда, — грустно ответил Стас.
— От академика, что ли? — сощурился Вовка. — Колись, Щербаков написал? Андрюха пиит знатный.
— Да кто ж его знает. Может, и Андрей, а может, и нет. Поди теперь разбери. Уж точно не Некрасов. Фольклор! — Стас ковырнул вилкой в тарелке.
— Главное — написано актуально…
— Ладно, Вовик! Как ни скучна моя жизнь, но эта жизнь — моя. И я стараюсь прожить ее с удовольствием. И не жаловаться — говорят, пока мы жалуемся на жизнь, она проходит.
— Да, жизнь надо уважать. Всякую. Она этого заслуживает…
Кухню огласил истошный свист, переходящий в жалобный вой.
— Вот и чайник вскипел, — обрадовался Вовка и заторопился к плите.
Бурик еле дождался двадцатого июля, когда бабуля получала пенсию. И, конечно же, бабуля
