Помнишь, Меняла, как стоял перед стеной колумбария?
Веселый Фарид вернулся в Москву через неделю после похорон Алены.
– Почему цветок-то в водопад не кинул? – очень спокойно спросил ты.
– Обижаешь, брат! Все сделал! Самый лучший бросил!
Нож, привычное оружие, рыбкой скользнул в твою ладонь из рукава, и рука не дрогнула. Лезвие по рукоять вошло в правый бок Фарида Гараева. Раз, другой. Третий.
– Лгать нехорошо, – объяснил ты упавшему телу.
Тебя арестовали там же, над трупом. Ты не сопротивлялся.
– Я убил не одного человека, а двоих. Двоих, Алексей. Еще я убил Алену.
Станция опустела; тусклое ночное освещение только подчеркивало копящуюся в углах темноту. Длинные, мучительно изогнутые тени колонн расчертили перрон, и давила призрачной тяжестью земля. Подземелью не нравились эти двое, что поначалу долго молчали на скамье, а заговорили, лишь когда на станции не осталось никого больше. Подземелье не хотело слушать надтреснутый, временами срывающийся голос.
– Мою Алену… Я мог ее спасти. Мог даже после того, как проклятая хризантема не упала в водопад! Я… – Сергей на миг зажмурился, – я успевал построить новый аркан. Цепочка событий была совсем короткая, и почти все – в Москве. Ерунда – срезать ветку ели, разбить витрину… и убить шесть человек. Шестерых неизвестно кого! Алена моя…
– Но геомантия не требует человеческих жертв.
Потемневшие, запавшие глаза Менялы полнило давнее горе.
– Это не жертвы. Это события, которые меняли мир. Хреновый из меня геомант, Алексей, но я не увидел другого пути! И я…
– Господи сохрани! Ты не…
– Я отступил. Предал. Сдался. Бросил ее. Испугался, что сделаю все, но какая-нибудь дохлая хризантема опять не упадет куда нужно… а мне уже никогда не отмыться. Испугался, что она не захочет потом и смотреть на меня. Потом! Как будто оно у нас было, это «потом». Испугался, что она простит мне все. Алена умирала – а у меня язык не поворачивался даже попросить прощения… – Он до хруста сжал кулаки. – Прощения просила она. Она – у меня! За что, Алексей, ты знаешь? За что?
Беспомощность вопроса кольнула отца Алексея в сердце.
– Знаю. И ты знаешь тоже. Ты поймешь.
– С пониманием у меня еще хуже, чем с правами. За четыре года не понял, – Сергей безнадежно покачал головой. – Я не очень умею понимать такое. К счастью, больше и не надо. Нам с тобой осталось сделать две вещи. Наверху, одновременно. Помнишь, я говорил, что понадобится твоя помощь? Выйдем, как только откроется метро. У тебя часы есть? Без десяти минут шесть напишешь на стене павильона метро имя нашей мелкой. Полное, сокращенное – не важно. Держи мел.
Священник задумчиво покрутил мелок в руках.
– Почему «больше не надо понимать»?
– Да потому, что мертво это все… то есть она же не вернется, если я пойму. Я просто так спросил. Ей все было легко, Алексей – понимать, доверять. Она говорила, мне тоже станет легко, когда я поверю, что она меня любит, но я не успел… ладно, проехали.
– Есть слова, которые нельзя держать в себе. Есть память, которая не уходит. Но нет боли, которая не притупляется. И нет вины, для которой невозможно заслужить прощения.
Меняла кивнул, но в глазах плеснула и спряталась чертовщинка-решение.
«Что он задумал?»
– Сергей?
– Ничего. Спасибо тебе… Я покемарю часок, все равно ждать.
Тишина запорошила станцию. Алые светящиеся цифры над входом в туннель сменяли друг друга, отмечая ход времени. Секунды катились сквозь пальцы Алексея, как бусины четок, и казалось, время тоже замкнуто в кольцо.
– Пора. Время, – сказал геомант, когда часы показали пять. – Прикроешь нас, чтобы не прикопались на выходе?
– Да, конечно. Но, выйдя на «Соколе», мы окажемся практически под окнами Цитадели. – Алексей встал. – Лучше держись от меня на расстоянии и не подавай вида, что мы знакомы.
– Само собой.
– А что должен будешь сделать ты?
– Так… мелочь. – Геомант потянулся, разминая затекшую спину. – За минуту до того времени, что я назвал тебе, на шоссе напротив метро машина собьет человека насмерть. Вот этим я и займусь.
Сквозняк зябким выдохом мазнул отца Алексея по лицу.
– Что?! Какого человека? Ты решил столкнуть человека под машину?!
– Не важно, какого. Главное – время и место. Иначе никак. Идем.
Священник не двинулся с места. Поняв, что спутник отстал, Сергей оглянулся.
– Что за напряги?
– Так поступать нельзя, я не стану в подобном участвовать. И тебе не позволю. Жертв не будет.
– Это не жертва, а событие, которое изменит мир. Без него не обойтись, и от меня тут ничего не зависит.
– Жертв не будет, – твердо повторил монах.
– Отморозок какой-нибудь умрет за малышку – тебе жалко?
– Я не буду платить за одну душу другой.
– Не будешь? – Геомант склонил голову к плечу, улыбнулся вдруг – широко, светло. – Не будешь? Ты обещал, Алексей. Матери той крохи обещал, помнишь? А люди, которые всю ночь делали, что ты просил? Жертв не будет? Девочка умрет! Этого хочешь?!
– Найди другой способ!
– Может, он и есть, другой способ, но я-то недоучка… Что я сделаю, если не вижу, не слышу, не чувствую другого?
Монах молчал.
– Я пойду, – тихо проговорил Сергей, нарушая тяжелое молчание. – Сделаю, что нужно. Если не пойдешь ты, умрут двое. Умрут ни за что. Решай.
Ночь определенно удалась, с удовлетворением думал Бога, сворачивая на проспект. Новое шоу в «Ящеррице» и мертвого не оставило бы равнодушным. А уж в компании феи Ярмилы…
Жаль только, что уехать от веселой, но замужней феи пришлось слишком рано.
Башенки Цитадели показались над крышами соседних домов, когда коммуникатор нава подал сигнал.
– Я уже подъезжаю, – ответил он в трубку, услышав голос Доминги. – Через пару минут буду.
– Не торопись, – аналитик зевнул. – Мы засекли у метро отца Алексея. Просканировали окрестности – он один. Комиссар велел вежливо выяснить, что ему тут надо. Если в Цитадель – проводить. Он возле станции на нашей стороне проспекта.
– Вижу, – Бога перестроился в правый ряд и притормозил возле троллейбусной остановки. Сидящий на скамейке юноша в темной рясе поглядел на вышедшего из машины нава без особой приязни. – Доброе утро. Ждете кого-то?
Вежливость Боги чел явно не оценил.
– Тебя не касается, что я здесь делаю, – холодно ответил он после паузы. – Уходи, демон.
А ему есть что скрывать, почуял Бога. Оставив магический фон на «ласвегасов» и сканеры, он внимательно огляделся, но вокруг не было ничего примечательного: сонные челы тянулись в метро, машины спешили проскочить по-раннему свободный проспект – через какие-то полчаса здесь уже будет пробка. Площадка перед метро, где стояли нав и монах, была практически пуста, только неподалеку, на краю тротуара, курил какой-то чел – впрочем, достаточно далеко, и табачный дым успевал рассеяться. Ничего особенного в курильщике не наблюдалось.
– Нашел, что искал? – осведомился священник.
Послал же Спящий семейку.
– Здесь сектор Темного Двора. И если Забытая Пустынь…
…Ты помнишь, Меняла. Помнишь февраль вашей встречи, яркое холодное солнце в русых волосах и тепло одеял, которые она принесла. Помнишь ее смех и ее страх, долгий год разлуки и бег через ржавую рощу. Помнишь золотой ободок на тонком пальце и сонную улыбку первого утра. Ты ведь помнишь, Меняла, и до дрожи боишься забыть, потому что забыть – это потерять ее снова…
Ты помнишь, что она никогда, никогда и ни в чем не винила тебя?
– Помню, – прошептал Сергей. – Я все помню, Аленка.
Он знал, что надо сделать пять шагов – не глядя по сторонам, поперек проспекта, поперек мчащегося потока машин, на единственно верное место. Знал, когда надо шагнуть.
Он не знал только, чем заслужил второй шанс.
Пора. Время.
Пять шагов – широких, быстрых.
Визг шин. Удар. Мгновение боли и тишина.
Темнота.
– Послушайте, – терпение Боги было на исходе, – если…
Увидев, как меняется лицо монаха, нав резко обернулся, но опоздал увидеть момент аварии.
Неподвижное тело недавнего курильщика лежало под колесами черного «Шевроле». По ветровому стеклу машины разбегались трещины.
Отчаянно загудели клаксоны. Завизжала какая-то женщина. На проспекте рос затор.
