– Ну да, – она сказала. – Я прошлась про трем магазинам и двум улицам, вот и все.
Тут я вспомнил, что разговариваю с русской девушкой, которая только месяц как из Москвы. Я говорю:
– Тогда посмотри за окно. Видишь площадь под нашими окнами?
Она выглянула в окно и сказала:
– Ну, клево! Потрясающе! Как я раньше не видела?
А жили мы в самом центре Парижа, между Шатле и «Ле Алем», и под нашими окнами находилась маленькая квадратная площадь, посреди которой стоит знаменитый Фонтан Невинных. И с высоты пятого этажа эта площадь просто изумительна – в такой серой гамме, с перламутровым цветом окружающих домов, с темной брусчаткой и с черными стволами каштанов без листьев. Действительно, живописно. Я говорю:
– Значит, так. На одной картинке ты рисуешь бой быков, а на второй – площадь с Фонтаном Невинных.
Она спросила:
– Как? Прямо сейчас?
– Конечно, – я говорю. – Бери бумагу и начинай.
Дальше возник вопрос, в каком стиле рисовать. Я достал книги по живописи и сказал:
– Какие художники тебе нравятся? Смотри, можно рисовать, как рисует Матисс, можно – как Коро, а можно – как Винсент Ван Гог. Видишь, насколько они разные?
И я прочел ей небольшую лекцию по истории живописи, а в конце мы сошлись на стиле Морриса Утрилло, который писал Париж в постимпрессионистской манере. Но первые Катины наброски были мной разорваны и выброшены в корзину, и только после ее слез, обещаний выброситься из окна и запирания в ванной я добился своего – где-то к шести часам вечера мы имели два довольно приличных рисунка, один из которых изображал бой быков, а второй – площадь с фонтаном. С помощью скотча они были вставлены в рамы, и к семи часам вечера мы, переехав на левый берег Сены, оказались в ресторане «Куполь», где происходило развешивание картин. Тут выяснилось, что Нечаев воспринял мою вчерашнюю просьбу, как розыгрыш, ему и в голову не приходило, что какой-то наглый художник будет действительно влезать на выставку, где выставлялись лучшие профессионалы. Но самое главное – он меня обманул, сказав прийти к семи часам, в то время как развеска картин началась еще в четыре. То есть все стены ресторана были уже впритык завешаны картинами, свободных мест не было.
Обнаружив этот обман, я стал требовать сатисфакции. Я грозил, что вызову его на дуэль на вилках для устриц, или на щипцах для разделки крабов, или на том виде оружия, которое он сам выберет. Мы поскандалили, и потом он сказал:
– Черт с тобой! Вешай куда хочешь, если найдешь место.
Я окинул взглядом все стены и увидел в самом центре ресторана небольшую стойку метрдотеля. Это был форпост ресторана, его главная кафедра, Триумфальная арка и Лобное место. Но конечно, метрдотель, стоявший за этой стойкой в позе роденовского памятника Бальзаку, не позволил каким-то художникам даже приблизиться к своему заповедному уголку. Я сказал:
– Катя, за мной!
Мы подошли к этому властителю зала.
– Мсье, – обратился я к нему, – я хочу вам представить известную русскую художницу Катю Иванову, которая участвует в этой выставке…
А надо сказать, что при появлении Кати все мужчины расцветали и, даже когда она уходила, их улыбки продолжали цвести еще несколько часов.
– К сожалению, – я продолжал, – так получилось, что мы опоздали на развеску картин и для нас не осталось места. А это очень обидно, поскольку Катя проделала путь в три тысячи километров и приехала из Москвы специально на выставку в вашем ресторане. Я уж не говорю про то, что она долго собирала материал, готовилась и ждала этого несколько лет…
Тут мэтр, который при одном приближении Кати втянул свой бальзаковский живот и расцвел улыбкой де Фюнеса, сказал, что если он может быть чем-то полезен, то, конечно, весь к нашим услугам. Но какой вы видите выход?
Я говорю:
– Мсье, за вашей спиной есть пустое пространство, и две ее картины – посмотрите на них, это совершенно замечательные картины – они там как раз поместятся и украсят ваш ресторан. Тем более что завтра, когда откроется выставка, Катя, как автор, все время будет стоять при них, то есть как раз рядом с вами.
Он мельком посмотрел на картины, потом еще раз на Катю и сказал:
– Мсье, нет вопросов! Если она будет тут стоять… – и быстро куда-то убежал.
Далее потрясенные официанты и еще более потрясенные русские и французские художники увидели, как этот напыщенный метрдотель вернулся с двумя гвоздями и большим молотком и, несмотря на все представления о престиже, стал самолично забивать гвозди в дубовые панели и вешать на них Катины картины. Прямо напротив входа и на самом видном месте, что сразу превращало Катины работы в центральный экспонат всей этой русско-французской выставки.
Конечно, это вызвало полное недоумение французских художников и град чисто русских эпитетов в мой адрес со стороны Вадима Нечаева и его коллег. Но когда развеска была закончена, мы, как это водится во Франции, уселись за столик и, выпив по бокалу «Шабли» за мой счет, стали приятелями. Художники приняли Катю в свою компанию.
Между тем выставка в «Куполе» – это событие. Пригласительные билеты были разосланы знаменитостям, художникам, журналистам газет и телевидения. Назавтра в семь вечера в «Куполе» должен был собраться цвет Парижа.
Но утро следующего дня началось с рева Кати. Она буквально заливалась слезами. Я спросил, почему она плачет, неужели опять из-за какого-то Зайцева? Она сказала: я никуда не пойду. Я говорю: почему?
– А вы видели, в чем были одеты люди в этом ресторане?
Тут следует заметить, что Катя со мной разговаривала исключительно на вы. Я сказал:
– Одеты как одеты, нормально.
Она ответила:
– Нет, люди были одеты не «нормально». Это вам, мужчинам, кажется, что нормально, а мы, женщины, отмечаем, где нормально, а где – как надо. Так вот, у меня такой одежды, чтобы одеться как надо и выглядеть достойно в этом ресторане, нет.
Я говорю:
– А то, что мы купили в Испании?
– Но ведь это летнее, – она сказала.
– А какая разница?
Она сказала:
– Это для вас нет никакой разницы между летним и демисезонным, а я кикиморой выглядеть не хочу.
Короче, вместо того, чтобы заниматься своими делами, я пошел с ней в «Форум ле Аль», там мы обошли все бутики и нашли ей потрясающее длинное красивое платье с глубоким декольте. Тут я должен отметить, что при росте 186 бюст у Кати четвертого размера. Что производило потрясающее впечатление не только на французов, но даже на француженок, потому что французы народ малорослый и средний рост их мужчин – 170 сантиметров, а женщины еще ниже. И когда среди них появлялась юная красавица 186 сантиметров ростом, да еще обаятельная, легкая в походке, профессиональная модель с бюстом четвертого размера, они к ней необыкновенно располагались. Даже полицейские. А на разинутые рты пешеходов мы вообще не обращали внимания, это было в порядке вещей. Поэтому я спокойно отнесся к тому, что у витрины магазина, в котором Катя примеряла это замечательное платье и еще дюжину других, сначала остановился один прохожий, потом женщина с собакой, а потом собралась уже небольшая толпа.
Между тем, я смотрел на покупку этого платья, как на совершенно лишнюю трату. Но тут хозяйка магазина, обрадованная толпой дополнительных посетителей, увидела сомнение на моем лице и сказала,
