Маски Черного Арлекина

Внезапно сзади раздалось громкое ржание. Эльф обернулся и увидел рядом с собой коня, купленного незадолго до побоища. Коготь перебирал копытами по мостовой, фыркая и сверкая зловещими янтарными глазами. Сил не было даже удивиться. Не задумываясь о странном появлении животного, Мертингер взобрался в седло, ухватившись за серую, переливающуюся серебристым блеском гриву. Пряди конских волос слиплись от крови... Ноги привычно вошли в стремена...

– В «Сломанный меч», – прохрипел раненый скорее самому себе, чем коню, и направил быстроногого скакуна к постоялому двору, чтобы забрать свои вещи, а потом – прочь из города, прочь от содеянного, от самого себя и от своей совести, которая вновь заточила свои ледяные клыки...

* * *

Связанный и избитый, он стоял на ободранных коленях перед безжалостным человеком в дорогом черном камзоле с золотой цепью на груди. Это была гостиная большого особняка, обставленная настолько богато, что могло показаться, будто здесь живет сам король. Впрочем, так оно и было...

– Ты знаешь, из-за чего сожгли трактир, ты, старый никчемный пьянчуга? – почти равнодушно поинтересовался вельможа, не отводя брезгливо-презрительного взгляда от сгорбленной перед ним фигуры.

– Нет, не знаю, – хрипло отвечал музыкант, сплевывая кровь. – Не знаю, подери вас всех Бансрот.

– Как грубо, как невежливо, – усмехнулся человек в черном камзоле. – А ведь ты являешься моим подданным, бард.

– Барды – ничьи подданные, – гордо отвечал связанный пленник, – у них нет господ, нет хозяев.

– И все же, друг мой, как называлась та баллада? – перешел к сути дела господин.

Менестрель сделал вид, что не понял:

– Какая баллада, Ночной Король? – На его лице появилось насмешливое выражение, совсем не вяжущееся с ситуацией. – Я за свою жизнь спел множество их – тысячи.

– Не больше трех десятков, – жестоко уточнил Рейне Анекто. – Я имею в виду ту, что ты спел сегодня.

– Знаете, милорд, сегодня из-под моих струн сорвались целых четыре невероятные мелодии, а с губ слетели четыре баллады, подобных которым я не писал уже много лет. Вдохновение снизошло ко мне, словно сами боги обратили на меня свой взор! Как будто кто-то вкладывал суть песен в мои уста, а мне оставалось лишь играть и петь, знаете, я бы даже сказал, что нынче меня посетил удачливый дух...

– Мне наплевать на твоих духов, – перебил говорливого менестреля Ночной Король. – Я имею в виду твою последнюю балладу. Как там она называлась?

– Так и называлась, – невесело усмехнулся Брайан, – «Любовь негодяя».

– Все верно, – оскалился Рейне, – удачное название. Не соизволишь еще раз ее прочесть? Напоследок.

– Как будет угодно Ночному Королю.

Менестрель начал петь балладу. Без музыки она, казалось бы, должна была звучать грубовато, но романтичная и печальная история, столь неожиданно вдохновившая его написать эти, ставшие для него роковыми, строки, заставили самого Ночного Короля, жестокого убийцу и тирана, на некоторое время неподвижно застыть на своем троне.

Вор королеву полюбил,
Она же его – нет.
Он сердце вынул из груди,
Принес на острие.

Признался ей в своей любви
И чувств не стал скрывать —
Сказал, что украдет весь мир —
Лишь стоит пожелать.

Она не отвела свой взор,
Сказала все, как есть:
– Я – королева, а ты вор,
Что непонятно здесь?

Не может быть любви такой,
Не спорь с богами, вор.
Суровый королевы взгляд —
Твой смертный приговор.

Беги, не искушай судьбу,
Пусть выжжет душу боль.
Не биться сердцу твоему —
Не та у тебя роль.

Но вор сдаваться не привык —
Твердил себе он: «Верь.
Стань королем – тогда она
Откроет сердца дверь!»

Сначала – граф, затем – король —
Сумел достичь всего.
Но без любви и трон порой
Не стоит ничего.

Он вновь упал к ее ногам —
Что может быть важней?!
Корону с головы сорвал
И бросил, как трофей.

Но королева холодна,
Лишь смех в глазах ее.
– Ты все украл, – звучат слова, —
Все это не твое.

Убрался вор, прости, король,
Сжигая в гневе страсть,
Ведь пламя в сердце воровском
Нигде нельзя украсть.

И не погаснет сердце – нет,
Скорее рухнет мир.
Как небо вечно, так и он
Всегда ее любил.

Брайан Звонкий замолчал. Ночной Король не шевелился в своем кресле. Прекрасный и далекий образ