– Хе-хе... – прохрипел Ревелиан, без одного из своих сердец он был не так резв, как прежде.
С большим трудом Джек-Неведомо-Кто отполз подальше от окна. Вода на нем начала высыхать, а кожа вновь стала зарастать шерстью – пока лишь едва видимым рыжеватым мехом, но большего Сероглаз допустить уже не мог. Еще немного, и его враг полностью восстановит силы...
Собрав всю волю в кулак, некромант пополз к Ревелиану. Стараясь не думать, как болит все его тело, как сломанные ребра будто вылезают из груди, или же, наоборот, впиваются в легкие, он все же добрался до грехегара.
– Прощай, – выдохнул Черный Арлекин и вонзил меч в другую половину груди Ревелиана. Там, где у обычных людей нет ничего, кроме легкого, у монстра было еще одно сердце. Третье и последнее оказалось посередине, в том месте, где сходится грудная клетка.
Ревелиан в последний раз дернулся и застыл. Магнус вновь почувствовал, что теряет сознание, но в этот раз он не смог его удержать. Чернота заполонила весь его разум, он окунулся в нее без остатка.
Пришел в себя Сероглаз от дикой боли, рвущей все его тело. Грудь резануло мучительной вспышкой, будто ожогом, – сломанные ребра дали о себе знать, когда он случайно пошевелился.
Ничего, и с этим он справится. «Кости – твоя специализация», – сказал бы сейчас любой уважающий себя некромант. А если он умеет обращаться с чужими, то почему собственные должны не подчиниться?
Руки начали совершать медленные движения вокруг тела, будто гладя не сами раны, а их незримую сущность: разрывы костей и тканей, рваные края плоти. Следом за все ускоряющимися кистями рук некроманта начал оставаться едва видимый простому глазу след. Белесые нити следовали за его стремительными движениями, они будто обвивали мышцы, проникая под кожу. Спустя несколько секунд Магнус понял, что готов к самой болезненной части. Резким движением он рванул кулак с зажатыми в нем колдовскими нитями. Сероглаз закричал, кости затрещали, ребра вернулись на свои места, но этого он уже не понял, снова потеряв сознание от боли, – на самом деле некроманты не такие уж и выносливые, как полагают суеверные крестьяне.
Должно быть, он не слишком долго пробыл в беспамятстве, поскольку, когда он очнулся, гроза за окном продолжалась – более того, по-прежнему была в полном разгаре, о чем говорили все те же ветер, молнии и их вечный друг гром. Пока некромант лежал, не приходя в себя, кости срослись, к нему вернулась свобода движений. С трудом поднявшись на ноги, Сероглаз понял, что мнимая свобода оказалась относительной – все его ребра гудели, словно по ним били тоненькими молоточками. Зато разрывов и трещин больше не было – заклятие затянуло их все, оставив на коже лишь зарубцевавшиеся шрамы.
Странно, что за все это время по его душу не явился сам Черный Патриарх, ведь без сознания Сероглаз был легкой добычей. Это настораживало и пугало, поскольку Семайлин Лайсем не мог не заметить отсутствия своего верного песика, и Магнус был готов поклясться, что старик ощутил присутствие незваного гостя в замке еще до того, как тот имел неосторожность перенестись из грозы под сухие своды главного коридора донжона.
Что-то здесь было не так. Некромант превосходно чувствовал это, но деваться было некуда. Ничего не оставалось, кроме как продолжить путь, несмотря на различные предчувствия, сомнения и страхи. И он продолжил...
Перед ним лежал большой пустынный зал, за которым и начиналась длиннющая винтовая лестница, ведущая в башню Черного Патриарха. Каменные ступени, уходящие во тьму, должны были стать для некроманта Магнуса Сероглаза последним отрезком на его пути к обретению долгожданной свободы и счастья или, может быть, смерти. Кто знает...
Маленький лягушонок, выбравшийся на мшистый камень у самого берега пруда, громко квакнул. В этом одиноком, словно последний вздох, звуке, раздавшемся в старом парке, можно было различить одновременно и немой вопрос, и тревогу. На широкой мордашке малыша застыло любопытство, круглые глаза навыкате уставились на красивую девушку, стоявшую немного поодаль, в тени древнего вяза.
– Ква-ак? Аа-ак? – вновь заквакал лягушонок.
Девушка подошла ближе, придерживая подол темно-синего платья.
– Я не знаю, сэр Гвинеон, – тихо проговорила она, обращаясь к маленькому зеленому существу. – Должно быть, что-то изменилось...
– Ке-ваак, Инельн!
– Верно, мой милый рыцарь, изменилось во мне... – Красавица протянула лягушонку нитку с десятком нанизанных на нее мух, и маленький квакун тут же принялся лакомиться угощением.
Подул ветер, сорвавший с нависающего над леди вяза последние листья и взвивший их в воздух. Девушка сильнее закуталась в бархатную накидку цвета сумерек, отороченную нежным лисьим мехом, но ни осеннее одеяние, ни теплые атласные перчатки не спасали от холода.
Леди Инельн подошла к самой кромке воды и посмотрела на свое отражение в прозрачной глади пруда. Она была бледна и болезненна с виду: на лице залегли глубокие тени, а лоб омрачили морщинки. Глаза раскраснелись от слез, и под ними налились синевой мешки, сухие губы были обветрены и в некоторых местах прокушены. Ветер развевал длинные черные волосы, выбивающиеся из-под капюшона накидки, – они походили более на нечесаные лохмы, чем на приличествующие благородной даме шелковистые пряди.
– А ведь вышло все именно так, как я и боялась, – прошептала леди Инельн скорее себе самой, нежели лягушонку.
– Ку-ак, ку-ак! – Очередная муха исчезла в широком рту трапезничающего зеленого квакуна.
– Но как же так?! – Леди Инельн поглядела на лягушонка. – Я ведь думала, что смогу уберечь себя. Думала, что не повторю сестриной ошибки!
И то верно. Нужно признать, что леди Инельн де Ванкур, графиня-младшая из замка Даренлот,
