никоим образом не походила на тех красавиц печального образа и трагической судьбы, воспетых в романтических балладах и старинных сказках. Не тратила она впустую время в одиноких комнатах на верхушках башен в ожидании своего суженого, не благословляла рыцарей, отправляющихся в поход за ее рукой и сердцем, и уж само собой не позволяла пелене сладких грез застлать себе взор. Уж скорее она напоминала холодную неприступную деву, на сердце которой висит тяжелый кованый замок, а ключи от него разъедены ржавчиной. Леди Инельн не подпускала к себе никого, лишь забавляясь с чужими чувствами и язвительно насмехаясь над сердечными порывами. Словно капризный ребенок, она видела все совсем по- другому и считала, что беды можно с легкостью избежать, стоит лишь избавиться от всех причастных к ней вещей. Будто мальчишка, сломавший дорогую игрушку, спешит спрятать ее, чтобы избежать отцовского гнева, и при этом искренне верит, что если не думать о ней, то все пройдет мимо него и уляжется само собой. Одно лишь различие: для леди Инельн подобными сломанными игрушками являлись люди. Десятки рыцарей сложили свои головы в попытках добыть хотя бы каплю благосклонности графини-младшей из Даренлота, но всех ожидала неудача, каждый нашел свой конец, выполняя невыполнимые задания и ступая на заведомо убийственные пути. Примером жестокости леди служили разбросанные в траве по всему берегу пруда старые, проржавевшие насквозь сферы, скованные из двух обручей металла, с маленькими сердцами внутри. Эти символы рыцарской любви нашли себе здесь последний приют, брошенные равнодушной рукой молодой, но коварной леди, предавшей их дождю, ветру и проросшей сквозь них траве...
Расправившись с последней мухой, лягушонок соскочил с камня и запрыгал по корням деревьев, торчащим из земли. В какой-то миг он взобрался на одну из кованых сфер. Маленькая перепончатая лапка нежно погладила старый металлический обруч, покрытый мхом. Сердца внутри было не разглядеть – оно скрылось в земле и опавших листьях. Эта сфера принадлежала некогда сэру Гвинеону, а ныне квакуну- лягушонку, прозябающему в пруду среди кувшинок, в домике-коряге, окруженном зеленой ряской.
– Я все делала, чтобы меня не постигла та же участь, – негромко проговорила леди Инельн.
Видя, как годами страдает ее старшая сестра, Изабелла, она зареклась связываться когда-нибудь с подобным сэру Ильдиару де Ноту рыцарем. Годы одиночества, ночные кошмары, постоянные мысли: «Где же он?!» и «Не убили ли его?!» – все это прелести роли невесты великого магистра ордена Священного Пламени. Сестра походила на вдову при живом женихе: пустые кресла в пиршественном зале, ледяное ложе, зеркала без отражений. Больше всего младшая сестра боялась повторить участь старшей. И пусть судьба всех женщин в королевстве – ждать и отсчитывать дни, словно узницы, леди Инельн де Ванкур решила для себя: уж лучше она будет всегда одинока, чем превратится в беспокойного призрака, зависшего на грани между жизнью и смертью, сном и реальностью, настоящим, прошлым и мечтами о будущем. Всем своим существом графиня-младшая ненавидела их, этих мужчин, даже не задумывающихся о причиненной любящим их женщинам боли. Страдания сестры породили в ней некое желание мести, если не Ильдиару де Ноту, то таким же, как и он.
До недавнего времени леди Инельн хорошо играла свою игру, отталкивая от себя любого претендента, создавая славу и лелея в себе образ рыцарских неудач. Сперва к ней на аудиенцию выстраивались толпы, ее боготворили, обещали швырнуть к ее ногам богатства, замки, графства, сразить любое чудовище по ее желанию, но постепенно все это рассеялось, все ушло в прошлое, оставив настоящему лишь надпись на указателе:
И вот теперь все рухнуло. Все прошлые переживания, все смерти, все проклятия и безуспешные предприятия былого просто лишились смысла. И произошло это в тот самый миг, когда в замок принесли раненого рыцаря, спасшего ее старшую сестру от жуткого людоеда. И в ней надломилось что-то – должно быть, именно тот шипастый стебель розы, из которого состояла вся ее былая уверенность. Впервые она перестала презирать чувства других, впервые захотела примерить иную маску, впервые возненавидела себя саму, когда попыталась сыграть свою извечную шутку с этим рыцарем. «Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы...»
И теперь вместе с новым чувством страх поселился в ее душе. Страх и ожидание грядущей потери.
– А ведь вышло все именно так, как я и боялась...
Теперь она ненавидела всех почтовых голубей, срочных гонцов, королевскую службу Крестов, людей, которые носят послания, даже стрелы с обмотанными вокруг них свитками писем, ведь в одном из них могли оказаться слова, разбивающие ей сердце...
Вдруг леди Инельн почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной, и обернулась. Ее печальные глаза тут же наполнились радостью, но затем угасли – рыцарь, которого она ждала, был облачен в походные одежды.
– Сэр Джеймс!
– Миледи!
Она подбежала к нему.
Джеймс смотрел на леди Инельн и не мог оторвать от нее взгляда – он не знал, как сказать ей то, что должен был. Она очень ясно видела это. Рыцарь бережно, словно хрустальный цветок, сжал ее ладони своими.
– Миледи, я...
– Я знаю, – тихо сказала графиня-младшая. – Вам пора. Это треклятое письмо...
Он опустил взгляд, не в силах вынести отблеск муки, проявившийся в ее глазах.
– Я вернусь. Я вернусь, если вы будете ждать меня.
– Вы не вернетесь, я знаю. Как и сэр Ильдиар, вы сгинете, словно сон при утреннем пробуждении, оставив после себя лишь воспоминание, обрывочное, неясное и...
Он прервал ее слова поцелуем. Нахал – истинный рыцарь подобного бы себе никогда не позволил, но ему сейчас было плевать на этикет, он просто ее поцеловал, и она не была против...
Джеймс резко отстранился, прервав объятия. Склонил голову в поклоне, развернулся и быстро пошел к замковой двери, ведущей в парк.
Леди Инельн печально смотрела ему вслед, моля Синену ниспослать ему удачу в пути и скорое возвращение. Она смотрела, как ветер развевает рыцарский синий плащ, как трепещут серые волосы. Он так и не посмел обернуться в последний раз – просто толкнул дверь и исчез за ней.
Разбросанные в траве кованые сферы с сердцами будто насмехались над ней.
Лягушонок, наблюдавший всю сцену, печально квакнул.
Белый замок распахнул перед сэром Джеймсом свои окостеневшие, как прикосновения покойника, и столь же холодные каменные объятия. Еще въезжая на широкий мост, ведущий к главным воротам, вассал сэра Ильдиара, как и всегда, склонил голову перед красотой и величием огромных башен из белого кирпича. Замок был выстроен на высоком холме, и его сверкающий на рассветном солнце силуэт легко можно было разглядеть в гномью подзорную трубу даже из самого Гортена. Семь круглых каменных башен выстроились, точно печальные неподвижные стражи, на краю обрыва. Их соединяли высокие стены с навесными башенками и крытыми галереями. Многоуровневые мостки и лестницы соединяли донжон и дозорные пути, кельи паладинов и трапезные. Коридоры и проходы вели к часовням и молельням, комнатам учеников- аманиров и библиотекам самой известной в королевстве Школы Меча.
Цитадель ордена Священного Пламени представляла собой необычное, с архитектурной точки зрения, для боевой крепости зрелище. Даже в наружных частях стен и башен были пробиты ниши, в которых молчаливо застыли сотни статуй – издалека создавалось впечатление, что замок весь выстроен из одних лишь скульптур. Вблизи же благодаря игре света и тени на прекрасных каменных лицах, в изгибах рук,
