Он осекся, упершись в тяжелый взгляд Фариша. Кертис, почувствовав, что совершил промашку, сжался на стуле. В этот же момент дверь распахнулась, и на пороге возник доктор Бридлав.
— Ну, молодые люди, — сказал он, — поздравляю! Ваша бабушка пришла в сознание. Мы отсоединили ее от дыхательного аппарата.
Фариш упал на стул и спрятал лицо в ладонях.
— Хотите поговорить с ней?
Братья торжественно проследовали за ним в комнату, полную таинственных аппаратов, трубок, счетчиков и мониторов, к занавеске, за которой лежала Гам. Как ни странно, выглядела она не хуже обычного, если не считать верхних век, полуопущенных из-за мышечного паралича.
— Даю вам минуту, — сказал доктор, энергично потирая руки. — Не надо ее утомлять.
— Гам, это я, — хриплым от сдерживаемых эмоций голосом прошептал Фариш, нагибаясь над кроватью.
Веки Гам затрепетали, она сделала слабый знак рукой.
— Кто это с тобой сотворил? — громче спросил Фариш и нагнулся ухом к ее губам.
После нескольких мгновений она прошептала:
— Я не знаю. — Ее голос шелестел, как сухие листья. — Я только заметила каких-то детей на эстакаде.
Фариш ударил кулаком в раскрытую ладонь другой руки и отошел к окну.
— При чем тут дети? — спросил Юджин. — Это кто-то из отморозков, Портон Стилз или Бадди Рибалз. Все говорят, что у Бадди есть список неугодных, которых он убирает.
— Нет, — с неожиданной проницательностью заявил Фариш. — Это не они. Все началось тогда в твоем доме, Юджин.
— В моем? — Юджин задохнулся от возмущения. — Ты хочешь сказать, это
— Ты что, думаешь, это Лойял сделал? — спросил Дэнни.
— Как он мог это сделать? Он уже неделю назад уехал!
— Но змея-то
— Это вообще была твоя идея пригласить его ко мне, — дрожа от обиды, сказал Юджин. — Я теперь боюсь дома показаться — вдруг опять напорюсь на змеюку?
— Знаешь, Фариш, что
Он осекся, заметив взгляд Юджина.
— Ты думаешь, это Долфус? — спросил Фариш. — Непохоже, это не его стиль. Он бы просто вспорол тебе брюхо.
— Я все думаю о той девчонке, что пришла к нам ночью, — пробормотал Дэнни.
— Я тоже, — встрепенулся Фариш. — Откуда она взялась, черт подери? Гам, — он обернулся к кровати: — ты видела детей, говоришь? Черных или белых? Сколько их было?
Гам пожевала губами и слабо прошептала:
— Я не помню… Особо не смотрела… Ты же знаешь, глаза-то у меня не очень. Только когда я бежала по дороге, я слышала, как кто-то смеялся.
— Эта девчонка была на площади, когда мы с Лойялом говорили проповедь, — сказал Юджин Фаришу. — Я ее хорошо помню. Она еще на велосипеде приехала.
— Да нет, не было у нее велосипеда, — вмешался Дэнни. — Она потом убежала.
— Я хочу с ней поговорить, — заявил Фариш. — Как, ты говоришь, ее звали?
— Она промямлила что-то невнятное — то ли Мэри Джонс, то ли Мэри Джонсон.
— Черт! Соврала, конечно. Слушай, Дэнни, а ты узнаешь ее?
— Да, — мрачно заявил Дэнни.
— Ну что же, — Фариш неловко потрепал Гам по плечу. — Я сам займусь этим делом. Я найду тех, кто сделал это с тобой, Гам. И тогда они пожалеют, что на свет родились.
Идины последние дни напоминали Алисон последние дни Винни: те бесконечные часы слез, которые она провела на полу в кухне Эдди, обняв руками коробку с умирающей кошкой, прислушиваясь к ее коротким неровным вдохам. Так же, как и Винни когда-то, Ида уже не была рядом с ней, с каждым часом она отдалялась все больше и больше, и Алисон приходила в отчаяние от того, что она не в силах задержать Иду, не в силах ничего изменить. Только предметы, казалось, понимали ее — тяжелые портьеры рыдали, ковры вздыхали, фарфоровые балерины в стеклянных сервантах отчаянно махали руками: «вернись! вернись!», даже дедушкины часы вместо боя издавали сдавленные стоны.
Ида завершала то, что ей еще оставалось сделать по дому. Она приготовила несколько разных блюд — гуляш, тушеного цыпленка, запеканку, — тщательно завернула в фольгу и убрала в морозильник. Она разговаривала спокойно, иногда тихонько напевала и не казалась особенно грустной, но только почему-то никак не хотела взглянуть Алисон в глаза. Однажды Алисон показалось, что Ида плачет.
— Ты плачешь? — спросила она.
Ида вздрогнула от неожиданности, приложила руку к груди и улыбнулась.
— Ну, ты напугала меня!
— Тебе не грустно, Ида?
Но Ида покачала головой и снова принялась за работу, а Алисон отправилась плакать в свою комнату. Позже она сожалела, что не провела тот час вместе с Идой, но стоять рядом и смотреть, как Ида протирает тряпкой шкафчики, повернувшись к ней спиной, было слишком тяжело.
Алисон собрала все деньги, которые у нее были (что-то около тридцати долларов), и накупила Иде подарков: несколько банок консервированного лосося, которого Ида очень любила, кленовый сироп, чулки с широкими резинками, дорогое английское мыло, хорошенькую красную зубную щетку, тюбик полосатой пасты и даже большую банку комплексных витаминов.
На чердаке она нашла красивую красную коробку с елочными игрушками, вытрясла их, отнесла коробку к себе и, усевшись на пол, начала упаковывать в нее подарки. Она услышала шаги матери в холле (легкие, беззаботные), и через минуту Шарлот просунула голову к ней в комнату.
— Как пусто дома без Харриет, правда? — спросила она. Ее лицо блестело от крема. — Хочешь, пойдем ко мне, посмотрим телевизор?
Алисон покачала головой. Она немного удивилась — десять вечера, а мать ходит по дому, да еще хочет смотреть телевизор!
— А что ты делаешь? Пойдем посидим вместе, — сказала мать, когда Алисон ничего не ответила.
— Хорошо, — сказала Алисон и послушно поднялась с пола.
Мать смотрела на нее как-то странно, и Алисон в который раз почувствовала, что один ее вид вызывает у Шарлот приступ тоски — ведь она могла бы сейчас разговаривать не с ней, а с сыном. Хотя Шарлот всеми силами пыталась скрыть разочарование, Алисон ощущала его практически кожей — мать постоянно, неосознанно, сравнивала ее с Робином, и каждый раз это сравнение было не в пользу Алисон. Поэтому Алисон делала все, чтобы как можно реже встречаться с матерью, но теперь, без Иды и Харриет, это стало очень сложно.
— Знаешь, я ведь не заставляю тебя идти ко мне, если тебе этого не хочется, — произнесла мать. — Просто подумала, что хорошо было бы нам посидеть вдвоем.
Щеки Алисон пылали, она молча уставилась в пол. Когда мать ушла, она опять села на ковер и закончила паковать подарки Иде. Оставшиеся после покупок деньги она положила в конверт вместе с набором марок, своей школьной фотографией и адресом, красивым почерком написанным на листочке кремовой бумаги. Затем она закрыла коробку и перевязала ее зеленой лентой.
Алисон проснулась под утро — очнулась от кошмара, который часто мучил ее, — белая стена в нескольких сантиметрах от ее лица, желтое грозовое небо, а ей как будто не сдвинуться с места, — и немного полежала в темноте, глядя на красную коробку, стоящую у изголовья. Потом встала, вытащила из коробки с рукодельем булавку и мелкими буковками выколола сбоку секретное послание Иде:
ИДА, МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ. ВОЗВРАЩАЙСЯ К НАМ, ИДА.
