поистине сократовское безразличие к вопросам жизни и смерти попросту не давало Джулиану долго скорбеть о чем бы то ни было.
Подошел Фрэнсис, за ним Камилла. Чарльз так и не появился – вероятно, он лежал в постели, разбитый похмельем. Мы, как обычно, расселись за большим круглым столом.
– Ну что же, – сказал Джулиан, когда все затихли, – надеюсь, все готовы покинуть мир вещей и явлений и вступить в область высокого?
Теперь, когда опасность миновала, перед моим внутренним взором словно развеялась густая тьма. Мир предстал во всем своем великолепии – свежий, бескрайний, неизведанный. Часами напролет я гулял по окрестностям, особенно притягивали меня берега Бэттенкила. Нередко я заходил в бакалейный магазинчик в Северном Хэмпдене (лет тридцать тому назад его бывшие владельцы, мать и сын, по слухам, послужили прототипами одного знаменитого рассказа ужасов, который впоследствии включали чуть ли не во все антологии этого жанра), покупал бутылку вина, спускался к реке и там неспешно опустошал ее. Потом я до вечера бродил в восхитительном золотом мареве – что было конечно же непозволительной тратой времени. Я здорово отстал по всем предметам, мне предстояло сдать несколько письменных работ, впереди уже маячили экзамены, но я был молод, кругом зеленела трава, над цветами сновали пчелы, и меня, только что вернувшегося с порога хладной обители смерти, манил солнечный простор. Я был свободен – жизнь, казавшаяся загубленной, снова принадлежала мне, более драгоценная и сладостная, чем когда-либо.
В один из таких дней я проходил мимо дома Генри и на заднем дворе увидел его самого. Облаченный в одежду огородника – старые брюки, потрепанная рубашка, – он, закатав рукава, вскапывал грядку. Рядом в садовой тачке была приготовлена рассада: помидоры и огурцы, клубника, герань и подсолнухи. Три розовых куста, обмотанные снизу мешковиной, были аккуратно прислонены к ограде.
Толкнув калитку, я ввалился в садик. Только сейчас я заподозрил, что, пожалуй, порядком надрался.
– Привет садоводам-любителям!
Прервав работу, Генри оперся на лопату. На переносице у него розовела полоска загара.
– Чем занимаешься?
– Салат латук сажаю.
Оглядывая двор, я увидел папоротники, которые Генри выкопал в день убийства. Он сообщил нам тогда их название – костенец. Камилла еще заметила, что от этого слова так и веет ведовством. Высаженные на тенистой стороне дома, они уже успели разрастись и вскипали у стены прохладной темной пеной.
Меня повело назад, но я успел ухватиться за воротный столб.
– Какие планы на лето? Останешься здесь? – спросил я.
Он окинул меня критическим взглядом, тщательно отряхнул руки о колени и лишь потом ответил:
– Наверное. А ты?
– Не знаю…
Я еще никому не говорил, что накануне оставил в Службе поддержки студентов заявление об устройстве на работу – присматривать за квартирой профессора истории из Нью-Йорка, на лето уезжавшего в Англию работать с источниками. Предложение выглядело очень заманчиво: бесплатное жилье в приятном районе Бруклина и никаких обязанностей, кроме поливки цветов и выгуливания двух терьеров, которых хозяин не мог взять с собой из-за карантина. Поначалу я отнесся к этой радужной перспективе с опаской – воспоминания о Лео и мандолинах были еще свежи в моей памяти, – но сотрудница службы заверила меня, что это совсем другое дело, и вывалила на стол целую груду писем от довольных студентов, которые присматривали за квартирой в прошлые годы. Я никогда не бывал в Нью-Йорке и совершенно не представлял, что меня там ждет, но возможность пожить в незнакомом городе казалась очень соблазнительной. Мне нравилось думать о толпах народа и запруженных машинами улицах, воображать себя продавцом в книжном магазине или официантом в кафе, воображать радости неприметного, анонимного существования. Одинокие посиделки в кафе, вечерние прогулки с терьерами, и ни одна живая душа не знает, кто я такой.
Генри, пристально наблюдавший за мной, поправил очки:
– Тебе не кажется, что еще рановато?
Я рассмеялся, сообразив, на что он намекает: сначала Чарльз, теперь я.
– Да брось, все нормально.
– Уверен?
– Вполне.
Он с силой вонзил лопату в землю и снова принялся за работу. Я уперся взглядом в его спину, перетянутую крест-накрест черными подтяжками.
– Тогда помоги мне посадить этот латук, – не поднимая головы, сказал он. – В сарае есть еще одна лопата.
Поздно ночью, где-то около двух, я проснулся от громкого стука в дверь. «Тебя к телефону!» – крикнула из коридора староста корпуса. Запахивая на ходу халат и проклиная все на свете, я поковылял вниз.
Еще не дойдя до телефона, я услышал истерические «алло» Фрэнсиса.
– В чем дело? – буркнул я.
– Ричард, у меня сердечный приступ.
Я покосился на старосту – Вероника, Валерия, я не помнил, как ее зовут. Она возвышалась рядом, скрестив руки на груди и склонив голову набок, – олицетворение материнской озабоченности. Я демонстративно повернулся к ней спиной.
– Все с тобой в порядке, – сказал я в трубку. – Ложись спать.
– Ричард, послушай, умоляю, – продолжал стонать Фрэнсис. – У меня правда приступ, я умираю.
– Хватит чепуху молоть.
– Все симптомы налицо. Боль в левой руке. Затрудненное дыхание. Ощущение тяжести в загрудинной области.
– Я-то что могу?
– Отвези меня в больницу.
– Вызови «скорую», – зевнув, посоветовал я.
– Нет, только не «скорую», лучше уж умереть. Я когда-то…
Дальнейшего я не расслышал – Вероника, встрепенувшаяся при слове «скорая», тут же встряла в разговор.
– Если вам срочно нужен врач, свяжитесь с охранниками, – затараторила она, горя желанием помочь. – С полуночи до шести там дежурит ночная смена. Они умеют делать искусственное дыхание, и еще у них есть специальный фургончик для транспортировки в больницу. Если хотите, я…
– Не нужен нам врач, – бросил я ей. На том конце провода Фрэнсис как заведенный повторял мое имя.
– Да здесь я, здесь.
– Ричард, с кем ты там разговариваешь? Что случилось?
– Ничего не случилось. Послушай…
– Кто говорил про врача?
– Никто. Теперь послушай. Да подожди же минуту, – повысил я голос, когда он попытался что-то сказать. – Успокойся и расскажи, что с тобой стряслось.
– Приходи, пожалуйста. Мне плохо, очень плохо. У меня в какой-то момент сердце перестало биться. Я…
– Что, передозировка? – понимающе спросила Вероника.
– Будь так любезна, помолчи немножко, – не выдержал я. – Мне совсем ничего не слышно.
– Ричард, может, все-таки зайдешь? – пролепетал Фрэнсис. – Ну пожалуйста.
– Ладно, скоро буду, – ответил я после краткой паузы и бросил трубку.
Когда я вошел, Фрэнсис лежал на кровати, полностью готовый к выходу, разве что не обутый.
– Пощупай у меня пульс, – приветствовал он меня.
