– Что, если бы ты никогда не видел моря? Если бы твое представление о нем основывалось на детском рисунке – волны, намалеванные синим мелком? Ты и понятия не имеешь, как выглядит Дионис. Мы сейчас говорим о Боге. Бог – дело серьезное.
Недовольно поморщившись, он откинулся в кресле.
– Не веришь мне, можешь спросить остальных. В конце концов, нас было четверо. У Чарльза на руке остался кровавый след – он не помнил, кто его укусил, но это не был укус человека. Слишком большой. И вместо следов зубов – странные ровные проколы. Камилла говорит, что некоторое время ей казалось, будто она стала ланью, и это тоже загадочно, потому что все остальные, я в том числе, помнят, что гнали по лесу лань. Мы бежали не разбирая дороги, так что, когда пришли в себя, совершенно не понимали, где находимся. Позже выяснилось, что мы преодолели по меньшей мере четыре заграждения из колючей проволоки – как, не могу и вообразить, – и углубились в лес далеко за пределы имения Фрэнсиса, километров на десять—двенадцать. И тут я подхожу к довольно прискорбной части рассказа.
В какой-то момент прямо за моей спиной послышался странный, угрожающий звук. Я развернулся, чуть не потеряв равновесие, и ударил наугад, не понимая, что же передо мной. Ударил левой, которая у меня, естественно, развита несколько хуже. Я почувствовал страшную боль в костяшках, и в тот же миг это что-то чуть не выбило из меня дух. Как ты понимаешь, было темно, я практически ничего не видел. Я нанес еще удар, уже правой, вложив в него всю силу, и на этот раз раздался громкий хруст и вопль. Что было сразу после, не очень понятно – на этом месте в моих воспоминаниях провал.
Камилла убежала далеко вперед, но Чарльз и Фрэнсис следовали за мной и вскоре нагнали. Я отчетливо помню момент, когда они с треском показались из зарослей. Это зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами: одежда разодрана, во всклокоченных волосах листья и грязь. Они замерли, тяжело дыша, со злобными остекленевшими взглядами – я тоже не узнал их и, думаю, завязалась бы драка, но тут из-за облаков показалась луна. Мы стояли, уставившись друг на друга. Постепенно все начало возвращаться на места. Я посмотрел на руку и увидел кровь и еще кое-что похуже. Тут Чарльз шагнул к какому-то предмету у моих ног. Я наклонился следом и увидел, что это человек. Он был мертв. Лет сорок, одет в желтую клетчатую рубашку – видел, наверное, такие шерстяные рубахи на местных жителях. У него была сломана шея, а мозги, извини за подробность, размазаны по лицу… И я понятия не имею, как это произошло. Хаос был страшный. Я был весь в крови, брызги были даже на очках.
Чарльз рассказывает другую историю. Он помнит, что видел меня рядом с телом, но еще вспоминает, что долго над чем-то бился, тянул изо всех сил и вдруг понял, что пытается вырвать руку какому-то человеку, упершись ногой ему в подмышку. Фрэнсис… сложно сказать. Как с ним об этом ни заговоришь, он каждый раз выдает новую версию.
– А Камилла?
– Боюсь, мы никогда не узнаем, что же там было на самом деле, – вздохнул Генри. – Мы нашли ее далеко не сразу. Она тихонько сидела на берегу ручья, опустив ноги в воду. На ее хитоне не было ни пятнышка, но волосы пропитались кровью насквозь – темные, слипшиеся, как будто она пыталась покрасить их в красный цвет.
– Как такое могло случиться?
– Непонятно.
Он закурил очередную сигарету.
– Так или иначе, тот человек был мертв. Мы стояли в лесной глуши, полуголые, в грязи, и у наших ног лежало его тело. Мы ничего не соображали. Я то и дело отключался, чуть было не уснул стоя, но тут Фрэнсис наклонился, чтобы рассмотреть тело поближе, и с ним случился жестокий приступ сухой рвоты. Почему-то это привело меня в чувство. Я велел Чарльзу пойти найти Камиллу, а сам тем временем обшарил карманы убитого. Мне попалась только какая-то карточка с его именем, кажется, водительское удостоверение – никакой пользы эта находка, естественно, нам не принесла.
Я не понимал, что делать дальше. Учти, было холодно, я давно не спал, трое суток не ел и не мог похвастаться особой ясностью мышления. Некоторое время – боже, какая путаница была у меня в голове – я всерьез собирался вырыть могилу, но потом понял, что это безумие. Мы не могли торчать там всю ночь. Кроме того, вырыть могилу было нечем. На секунду я едва не поддался панике – не можем же мы просто так оставить труп лежать? – но тут же понял, что это и есть наш единственный выход. Мы ведь даже не знали, где машина. Я с трудом представлял, как мы будем волочить тело – по горам, по долам – неизвестно сколько времени. И даже если б дотащили его до машины, куда бы мы его повезли?
Поэтому, когда Чарльз вернулся с Камиллой, мы просто ушли. Что было, как я сейчас понимаю, умнейшим из возможных поступков. Не сказать, чтобы команды опытных следователей каждый день прочесывали вермонтские леса. Это дикое место. Люди то и дело погибают при самых разных обстоятельствах. Мы понятия не имели, кто этот человек, не было ни одной ниточки, которая могла бы привести от него к нам. Вся наша забота была найти машину и добраться домой незамеченными. Что мы и сделали.
Наклонившись, он налил себе еще, я последовал его примеру. Минуту-другую мы сидели в молчании.
– Генри… – выдавил я.
– Ты не представляешь, как это было тягостно, – сказал он, покачав головой. – Однажды я сбил на шоссе оленя. Видеть, как это благородное животное бьется в кровавой агонии, с переломанными ногами… А в этот раз было еще хуже, но я, по крайней мере, надеялся, что этим все кончится. Я и представить не мог, что у истории будет продолжение.
Он отпил виски.
– К сожалению, продолжение следует. Об этом позаботился Банни.
– То есть?
– Ты же слышал его сегодня утром. Он изводит нас без конца. Ума не приложу, что теперь делать.
Послышалось щелканье ключа в замке. Генри допил виски одним долгим глотком.
– А вот и Фрэнсис, – сказал он, потянувшись к выключателю.
Глава 5
Когда зажегся верхний свет и отступившая тьма очертила привычные, посюсторонние границы гостиной (заваленный бумагами стол, продавленный низкий диван, пыльные шторы модного покроя, попавшие к Фрэнсису после очередной дизайнерской горячки его матери), у меня возникло ощущение, будто я только что вырвался из страшного сна и в панике нашарил кнопку ночника. Было отрадно видеть, что двери и окна на прежних местах и никакая чертовщина не перевернула все вверх дном под покровом ночи.
Щелкнул замок. Из темной прихожей показался Фрэнсис. Он тяжело дышал, удрученно сдергивая перчатки за кончики пальцев.
– Господи, Генри! Ну и вечер!
С порога он не мог меня видеть. Генри, покосившись в мою сторону, кашлянул – негромко и со значением. Фрэнсиса так и развернуло.
Мне казалось, я ответил на его взгляд как ни в чем не бывало, но, видимо, только казалось. Должно быть, все было написано у меня на лбу.
Фрэнсис долго и пристально рассматривал меня, забыв про перчатку, свисавшую с его руки безжизненным зверьком.
– О нет, – наконец произнес он, все еще не сводя с меня глаз. – Генри, ты ведь не…
– Боюсь, именно это я и сделал.
На секунду Фрэнсис крепко зажмурился. Он сильно побледнел, его осунувшееся лицо казалось сухим и шершавым, как след мелка на грубой бумаге. Я подумал, что сейчас он упадет в обморок.
– Не волнуйся, – поспешил успокоить его Генри.
Он не шелохнулся.
– Правда, Фрэнсис, все нормально, – чуть раздраженно добавил Генри. – Садись, в конце-то концов.
Тяжело дыша, Фрэнсис прошел в комнату и, рухнув в кресло, полез в карман за сигаретами.
– Он сам обо всем догадывался, – сказал Генри. – Я же тебе говорил.
Едва удерживая сигарету в дрожащих пальцах, Фрэнсис взглянул на меня:
