– А лично я не могу представить себе худшей участи, чем сидеть на скамье подсудимых и слушать, как твою судьбу решают окружной судья и присяжные телефонистки.
– Перспектива действительно незавидная, – подытожил Генри. – Впрочем, пока что меня волнует не столько состав присяжных, сколько поведение нашего общего друга Банни.
– Банни? А что с ним?
– О, это тяжелый случай – полная неспособность держать язык за зубами.
– Вы говорили с ним?
– Да миллион раз, – сказал Фрэнсис.
– Он что, пытался пойти в полицию?
– Если он будет продолжать в том же духе, – сказал Генри, – в этом отпадет всякая необходимость. Они сами постучатся к нам в дверь. Увещевать его бесполезно. До него просто не доходит, насколько все серьезно.
– Не хочет же он, чтоб вы угодили в тюрьму?
– Если бы он немного подумал, то, вероятно, пришел бы к тому же выводу, – безучастно ответил Генри. – А кроме того, понял бы, что и сам не особенно жаждет попасть за решетку.
– Кто, Банни? А он-то при чем?
– Он знал обо всем с начала ноября и не сообщил в полицию, – пояснил Фрэнсис.
– Дело даже не в этом. Он все же достаточно смышлен, чтобы не донести на нас намеренно. У него нет надежного алиби на ту ночь, и он должен понимать: если окажется, что нам не миновать тюрьмы, то я, по крайней мере, сделаю все возможное, чтобы он отправился туда вместе с нами.
Генри затушил сигарету в пепельнице.
– Беда в том, что он круглый дурак и рано или поздно сболтнет что-нибудь, не предназначенное для чужих ушей. Возможно, без злого умысла, но, честно говоря, его мотивы не слишком меня заботят. Ты же видел, как он вел себя сегодня утром. Если б это дошло до полиции, его бы тут же взяли в оборот. Но он, разумеется, уверен, что все эти идиотские шутки – вершина остроумия и интеллекта, недосягаемая для окружающих.
– Ума у него – ровно на то, чтобы не сдать нас властям, – сказал Фрэнсис и помолчал, наливая новую порцию виски. – Но нам никак не удается вдолбить ему, что перестать чесать языком на каждом шагу – в его собственных интересах, и даже больше, чем в наших. Нет, правда, я практически уверен, что, впав в свое знаменитое покаянное настроение, он просто возьмет и кому-нибудь расскажет.
– Расскажет? Кому?
– Марион. Или отцу. Или декану. – Его передернуло. – От одной мысли у меня мурашки по коже. Он точь-в-точь как те типы в «Перри Мейсоне», которые в самом конце серии поднимаются с задней скамьи зала суда.
– Банни Коркоран, юный сыщик, – сухо произнес Генри.
– Как он вообще обо всем узнал? Его ведь не было с вами, так?
– Собственно говоря… – сказал Фрэнсис, – он был с тобой.
Он взглянул на Генри, и, к моему удивлению, оба расхохотались.
– Что такое? Что смешного-то? – насторожился я.
Это развеселило их еще больше.
– Ничего, – наконец выдавил Фрэнсис.
– Нет, правда, ничего такого, – смущенно вздохнув, сказал Генри. – В последнее время я смеюсь по самым невероятным поводам. – Он закурил очередную сигарету. – Банни действительно был тогда с тобой. По крайней мере, в начале вечера, помнишь? Вы еще ходили в кино.
– «Тридцать девять ступеней».
И, словно споткнувшись обо что-то, я вспомнил: ветреный осенний вечер, полная луна просвечивает сквозь мутные рваные облака. Я допоздна засиделся в библиотеке и пропустил ужин. Прихватив в кафетерии сэндвич, я пошел домой, глядя, как на тропинке передо мной танцуют и кружатся листья. Тут меня окликнул Банни и спросил, не хочу ли я составить ему компанию – он шел на собрание киноклуба, где в тот день показывали Хичкока.
Фильм уже начался, и все места были заняты. Нам пришлось сидеть на покрытых дорожкой ступеньках. Оперевшись на локти, Банни вытянул ноги и принялся хрустеть леденцами. Стены дрожали от сильного ветра, дверь то и дело хлопала, пока кто-то не догадался подпереть ее кирпичом. По экрану, на фоне черно-белого кошмара переброшенных через пропасти стальных мостов, с визгом неслись локомотивы.
– Да, после мы немного выпили, и он пошел к себе.
– Если бы, – вздохнул Генри.
– Он еще без конца спрашивал, не знаю ли я, где вы.
– Он прекрасно знал, где мы. Мы несколько раз пригрозили ему, что, если он не будет вести себя как следует, мы не возьмем его с собой.
– И в итоге его осенила потрясающая идея зайти к Генри и напугать его, – сказал Фрэнсис, вновь наливая себе виски.
– Меня это очень разозлило, – признался Генри. – Даже если бы ничего не произошло, это была гнусная затея. Он знал, где лежит запасной ключ, и просто вошел в квартиру.
– Но даже тогда все могло бы еще повернуться иначе. Просто возникла ужасная цепь совпадений. Если бы мы остановились по дороге, чтобы избавиться от наших нарядов, если бы поехали сюда или к близнецам, если бы Банни не уснул…
– Он спал?
– Да. В противном случае ему надоело бы ждать и он бы ушел. Мы вернулись в Хэмпден около шести утра. Дорогу назад к машине мы нашли чудом – в темноте, через все эти поля и буераки… Конечно, было страшно глупо ехать в Северный Хэмпден в наших окровавленных тряпках. Мы могли попасться на глаза полиции, угодить в аварию – все что угодно. Но я скверно себя чувствовал и плохо соображал, так что, наверное, приехал домой, повинуясь инстинкту.
– Он ушел от меня примерно в полночь.
– Значит, он находился один в моей квартире примерно с половины первого до шести утра. А предположительное время смерти, указанное в заключении экспертизы, – где-то между часом и четырьмя. Это одна из немногих приличных карт, выпавших нам в этой игре. Банни придется изрядно попотеть, доказывая, что его действительно с нами не было. К сожалению, разыграть эту карту мы можем только в крайнем случае. – Он пожал плечами. – Зажги он лампу, оставь хоть какой-нибудь признак жизни…
– Но ты же понимаешь, это должно было стать невероятным сюрпризом – взять и выпрыгнуть на нас из темноты.
– Мы вошли, включили свет и поняли, что отступать поздно, – он тут же вскочил. И увидел нас…
– … в обагренных кровью белых одеждах – вылитые персонажи Эдгара По, – мрачно продолжил Фрэнсис.
– Ничего себе. И как он среагировал?
– А как ты думаешь? Мы напугали его до смерти.
– Жаль, что не буквально, – сказал Генри.
– Расскажи ему про мороженое.
– Да, это было последней каплей, – раздраженно заметил Генри. – Он достал у меня из морозилки ведерко мороженого – скрасить себе ожидание. Положить небольшую порцию на блюдечко он, конечно, не мог – ему непременно было нужно целое ведро. И когда он уснул, мороженое растаяло и потекло, сначала испачкав его самого, а затем – кресло и мой замечательный восточный коврик. М-да. Старинная была вещица и довольно ценная, но в химчистке сказали, что тут уже ничего не поделаешь. Мне вернули одни ошметки.
Он потянулся за сигаретой.
– Так вот, увидев нас, он заверещал, как баньши…
– … и никак не мог заткнуться, – вставил Фрэнсис. – Не забывай, было шесть утра, все соседи спали… Помнится, Чарльз шагнул к нему, попытался успокоить, но Банни все равно орал как резаный. Минуты две спустя…
– Это длилось всего несколько секунд, – возразил Генри.
