Он потер уголки глаз:
– Слишком хорошая. Полагаю, когда человек, привыкший к умственному труду, сталкивается с необходимостью действия, он склонен мысленно приукрашивать его, продумывать с чрезмерной тонкостью. На бумаге все выглядело весьма изящно, и только сейчас, когда дошло до дела, я понимаю, насколько все чудовищно сложно.
– А что не так?
Он поправил очки:
– Яд действует слишком медленно.
– Но ведь ты, кажется, считал это преимуществом?
– Это оборачивается массой проблем. На некоторые из них ты сам же и указал. Немалый риск привносит расчет дозировки, но самое слабое место – время. В рамках моей концепции, чем дольше, тем лучше, и все же… За двенадцать часов можно поведать миру очень многое… В принципе, я понимал это с самого начала. Видишь ли, сама мысль о том, чтоб его убить, была так отвратительна, что я мог рассматривать ее только как своего рода шахматную задачу. Игру. Ты представить себе не можешь, сколько я над ней размышлял. Взять хотя бы выбор яда. Тебе известно, что при отравлении некоторыми ядами моментально распухает горло? У жертв отнимается язык, и они не могут назвать имя отравителя.
Он помолчал и со вздохом продолжил:
– Так приятно, пленившись примерами Медичи и Борджиа, перебирать в уме всевозможные способы – отравленные кольца, розы… Ты ведь, наверное, слышал о таком? Отравить розу, преподнести ее даме, дама случайно задевает пальчиком шип и падает замертво. Я знаю, как изготовить свечу, которая возымеет смертельный эффект, если будет гореть в закрытом помещении. Или как отравить подушку или молитвенник…
– А что насчет снотворного?
Он лишь посмотрел на меня с досадой.
– Я серьезно. Люди то и дело умирают, наглотавшись этих таблеток.
– Где мы возьмем снотворное?
– Это же Хэмпден-колледж. Такие вещи можно достать в два счета.
– Как мы сделаем так, чтобы Банни принял его?
– Скажем, что это тайленол.
– И как же, скажи на милость, мы заставим его выпить десяток таблеток тайленола?
– Можем вскрыть капсулы и высыпать содержимое в стакан виски.
– По-твоему, Банни не моргнув глазом выпьет стакан виски с толстым слоем белого порошка на дне?
– По-моему, ты только что собирался скормить ему тарелку поганок.
Мы замолчали, тишину нарушали только назойливые трели какой-то птицы. Генри закрыл глаза и помассировал виски.
– Что собираешься делать? – спросил я.
– Съезжу в пару мест, – ответил он. – А тебе надо пойти домой и лечь спать.
– Ты уже что-то придумал?
– Нет, но мне хочется кое-что выяснить. Я бы отвез тебя на кампус, но, думаю, будет очень некстати, если нас увидят вместе.
Он принялся рыться в кармане халата – выудил спички, перья для ручек, синюю коробочку для пилюль. Наконец отыскал пару четвертаков и выложил их на стол:
– Вот. Купи по дороге домой какую-нибудь газету.
– Зачем?
– На случай, если кто-нибудь задастся вопросом, с чего это ты разгуливаешь в столь ранний час. Возможно, вечером ты мне снова понадобишься. Если я не застану тебя дома, то оставлю сообщение от имени доктора Спрингфилда. Не пытайся связаться со мной раньше времени – разумеется, если только не возникнет нештатная ситуация.
– Само собой.
– Тогда до встречи.
Он двинулся прочь из кухни, но на пороге обернулся.
– Да, хотел сказать – я никогда этого не забуду, – задержав на мне взгляд, произнес он сухим, деловитым тоном.
– Да ну что ты, пустяки…
– Отнюдь – это жизненно важно, и ты это понимаешь.
– Ты сам пару раз выручал меня, – сказал я ему вслед, но Генри уже вышел и, должно быть, не услышал. Во всяком случае, он ничего не ответил.
Купив газету в ближайшем магазинчике, я направился в сторону колледжа. Нырнув в сырой, пахнущий свежестью лес, я свернул с тропинки и, перелезая через замшелые валуны и поваленные деревья, пустился кружным путем.
Когда я добрался до кампуса, было еще рано. Взлетев по черной лестнице Монмута, я замер на верхней площадке, обнаружив, что у чулана стоит староста корпуса, окруженная стайкой визгливо тараторящих девушек в халатах. Попытавшись проскользнуть мимо, я был схвачен за руку бдительной Джуди Пуви, облаченной в черное кимоно.
– Эй, смотри, тут у нас в чулане наблевали!
– Это кто-то из долбаных первокурсников, – сказала стоявшая рядом девица. – Сначала нажрутся как свиньи, а потом бегут метать коржи по чужим корпусам.
– Ну, не знаю, кто это натворил, – провозгласила староста, – но кто бы то ни был, на ужин он ел спагетти.
– Хмм…
– Значит, этот кто-то не ходит в столовую – то есть он не с кампуса.
Прорвавшись к себе в комнату, я запер дверь и уснул, едва коснувшись головой подушки.
Я проспал весь день, уткнувшись лицом в подушку: уютный дрейф, лишь изредка нарушаемый подводным течением действительности (шаги, разговоры, хлопанье дверей), вплетавшимся холодными нитями в темные, теплые, как кровь, воды дремоты. День уступил место сумеркам, а я все спал и спал, пока наконец гром и грохот сливаемой из бачка воды не заставили меня перевернуться на спину, выдернув из сна.
В соседнем Патнам-хаусе уже началась субботняя вечеринка. Это означало, что ужин кончился, все буфеты закрыты и я проспал по меньшей мере четырнадцать часов. В Монмуте не было ни души. Я встал, побрился и принял горячую ванну. Затем надел халат и, жуя найденное на общей кухне яблоко, спустился вниз, к телефону на вахте, посмотреть, нет ли для меня сообщений.
Их было три. Банни Коркоран, без пятнадцати шесть. Моя мать, из Калифорнии, в восемь сорок пять. И доктор Г. Спрингфилд из стоматологической клиники, предлагавший мне нанести ему визит при первой же возможности.
Я умирал от голода и очень обрадовался, когда, придя к Генри, обнаружил, что Чарльз и Фрэнсис ковыряют холодную курицу и остатки салата.
Генри выглядел так, словно не спал с нашей последней встречи. На нем был старый твидовый пиджак с растянутыми локтями и брюки, на коленях которых виднелись бурые пятна от травы. Поверх его заляпанных грязью туфель были натянуты гетры защитного цвета.
– Если ты голоден, тарелки в серванте, – сказал он, грузно опускаясь на стул, как старый фермер, вернувшийся домой с поля.
– Где ты был?
– Поговорим об этом после ужина.
– А где Камилла?
Чарльз хохотнул. Фрэнсис отложил куриную ножку и с важностью дворецкого произнес:
– У нее свидание.
– Смеешься? С кем?
– С Клоуком.
