меня, вам совершенно непозволительно! — заявляет майор.
— И вы будете жаловаться — утвердительно кивает головой европеоид.
— Возможно — рубит Брысь и наконец обращает внимание на мою скромную персону:
— Вы так и собираетесь рассиживаться дальше? Или может быть соизволите встать при разговоре со старшим?
Я довольно радостно вскакиваю. Отряхивая сидевшую на полу часть от пыли и всякого мусора.
— Где ваше оружие и снаряжение? — строго спрашивает меня Брысь.
— Они отняли… — растерянно заявляю я. Вообще-то я не рассчитывал на такой тон со стороны командира, мог бы он и того… повежливее.
— А вы так все и отдали? Молодец! Героическая личность! — ядовито отмечает мой позор майор и тут же переключается на ржевских:
— Потрудитесь вернуть незаконно изъятое.
— Для начала неплохо бы, чтобы ваш подчиненный опроверг выдвинутые против него обвинения — меланхолически парирует азиат. На него вид злого Брыся не производит никакого впечатления. Вот старлей явно занервничал, а эти оба двое — спокойны как в зоопарке.
— Что вы можете этим гражданам ответить? — поворачивается ко мне майор и внимательно смотрит.
— Лучше бы Ильяса спросить, он тогда был командиром. По интересующей этих граждан дате — получается, что как раз дело было во время захвата танкоремонтного завода — сваливаю я на свое начальство груз проблемы оправдания. Брысь некоторое время на меня смотрит, потом окликает Ильяса — снайпер явно был удверей, потому как появляется тут же. В комнатенке уже тесно от кучи народа. Вот ему и задают вопросец касаемо той самой даты.
Широкая рожа Ильяса становится еще шире от сияющей улыбки.
— В указанный вами день я и доктор убыли с территории завода для оказания медицинской помощи тяжелораненому. За отсутствием своего транспорта поехали на попутном автобусе с группой лиц, высланных по решению руководства лагеря за всякие проступки, одновременно выполняя функции охраны и обороны данной группы. Группа была высажена в поселке Узигонты в полном соответствии с приказом.
— То есть вы хотите сказать, что действовали не самостоятельно? — осведомляется равнодушно азиат.
Ильяс улыбается еще шире:
— Так точно! И у меня есть письменный приказ на доставку этой группы до Узигонтов.
— И кто же отдал этот приказ? — интересуется азиат.
Тут мне становится страшно, что у нашего снайпера рожа треснет, настолько широченную улыбку он выдает на этот раз. По-моему улыбка эта шире его физиономии и я подозреваю, что она так и останется висеть в воздухе, если Ильяс, например, выйдет из комнаты. Ну точно, как у чеширского кота.
— А вы и отдавали этот приказ — заявляет снайпер.
Если он думал смутить этим следователя, то зря. Тот ни глазом не моргнул, ни ухом не повел.
— Может быть закончим балаган? — сердито спрашивает у Ржевских Брысь.
— А это не балаган. Тут ничего веселого нет — отзывается на этот раз европеоид.
— Тебя они били? — не обращая внимания на эти слова, спрашивает меня Ильяс, внимательно оглядывая.
— Нет. Физического воздействия не было — заявляю я уверенно, только потом вспомнив, что вообще-то руки крутили и в ухо коленкой попали. Не так больно, как обидно.
— Уже хорошо. Значит им морды вареваре бить тоже пока погодим — как бы в сторону заявляет Ильяс.
— Не зарывайтесь — одергивает его азиат.
— Да тут пол бетонный, как зарываться? — парирует наш снайпер.
— Возвращаюсь к уже заданному вопросу — что здесь происходит? — зло повторяет майор.
Парочка переглядывается, приходит к какому-то общему решению, и европеоид заявляет, что они не обязаны отдавать отчет кому попало.
— Не, все же наруходу четко, что китсунегари неминуема — загадочно, но уверенно заявляет Ильяс, достаточно плотоядно ухмыляясь.
— Шахты-вархан делай — парирует азиат.
Ничего не понимаю в их ахинее. Перепалка бесит майора еще больше и он не долго думая тут же связывается с самым главным — замначразом. Я это слышу — голос у того знакомый, хотя и искажается рацией. Брысь докладает, что врач его команды был похищен мутными людьми из команды полигона Ржевки, в последний момент это дело предотвращено и пока смысл этой Ржевской провокации ему неясен. Замначраз тут же заявляет, что уже едет. Я ожидаю, что азиат или европеоид начнут названивать своему начальству, но они этого почему-то не делают, да и старлею не дают. Я точно вижу, что старлей из всей их банды выглядит самым растерянным. Вспотел даже, вон капля катится мимо уха. Злобный чувак, все мечтавший пересчитать мне зубы, выскальзывает на улицу, но судя по отрывистым звукам его там встречает и принимает кто-то более сильный или многочисленный.
Шума добавляется еще больше, когда за дверями раздается наглый и настырный голос, оповещающий о прибытии прЭссы, я узнаю этого, радиоведущего Чечако. Ишь и его нелегкая принесла. От слова прЭсса всех присутствующих передергивает в той или иной степени. Ильяс бурчит:
— Когда я слышу слово «прЭсса», моя рука тянется к пулемету!
Очевидно, что остальные с этим постулатом согласны, невзирая на явную конфронтацию в пределах этой комнатенки. Впрочем, долго выражать свое недовольство им не выходит — все же конфликт интересов налицо, к тому же, вдавливая в комнату ржевского паренька-часового, лезет буром знакомая публика — инженеры приперлись, они в отличие от военных дисциплину понимают своеобразно и вопить умеют отлично. Теперь в комнатушке словно в метро в час пик. Цыганский табор в мужском исполнении. И сразу становится очень шумно, причем достаточно было бы одного Чечако, он сам по себе уже «человек-толпа», но он-то не один! Значит, все же мой бестолковый вызов по этой самой «ежитсе» дошел до ушей инженерской артели. И это замечательно!
Теперь ржевских уже просто задавили массой. Шум стоит добротный, но голос радиоведущего штопором ввинчивается и в этот шум:
— Это эти что ли неделоделанные нашего докторенка откиднеппали?
— Кто вы такие? Что вам надо? — несколько даже теряется старлей.
— Свободу докторенку! Позор кровавой хунте! Руки прочь от нашего любимого клизматория! Всем сестрам по сапогам! А всем братьям по мордам! — продолжает резвиться прЭсса.
Я тихо злорадствую, глядя на неприятное положение, в которое попали мои обидчики. Количественно и качественно они явно в проигрыше. Хотя держатся все-таки достойно. Надо отметить — хорошо держатся, по-мужски.
— Тут стало слишком много народу — замечает европеоид.
— Предлагаем обсудить ситуацию в спокойной обстановке, без большого стечения публики — добавляет азиат. Поворачивается к растерявшемуся явно своему старлею и велит вернуть врачу — мне то есть — изъятое во время задержания оружие и снаряжение. Это радует, значит пошли на попятный. Впору перевести дух, хотя я чувствую, что еще не кончилось паскудство.
Хоть вокруг — солнечный жаркий день, на секунду накатывает мозглой стылой сыростью, запахом солярки и выхлопных газов на морозе… До меня доходит — из-за чего весь сыр бор начался. Ну да, видели мою физию оба этих ублюдка. Я-то их не запомнил, было их полтора десятка. Робинзоны, мля… Я так до сих пор и не знаю, чем соблазнил капитан Ремер нашего снайпера, что тот поскакал без раздумий помогать попавшей в неприятности чужой группе, да еще и меня с собой потянул. Хорошо мы тогда вляпались, всеми четырьмя конечностями и мордами в самую грязь. То, что отделались потерей передних зубов Ильяса — это просто чудо. Кусками, нарезкой, как в клипе, проскакивают впившиеся в память, словно осколки в дерево, несвязанные друг с другом картинки — и дробь чужих пуль, сыпанувших густо по нашему автобусу, и странно хрюкнувший мужик из команды Ремера, принявший на себе те пули, что пожалуй, шли в меня. Или в сидевшего рядом салобона Тимура? И отвратительное чувство полной беспомощности, когда мы
