Въ га-аремe такъ исчезну я-а!
Генералъ.
— Стихи, полагаю, Пушкина. Но мотивъ-съ? Лапинская.
— «Такъ жизнь и ю-ность убeгаетъ»… Мотивъ — это просто я запомнила, разъ въ Москвe поэтъ стихи свои читалъ… да онъ ихъ не читалъ, а такъ, знаете, пeлъ и раскачивался. (Встаетъ и изображаетъ, какъ раскачивался). Многiе смeялись, а мнe понравилось. Очень, по-моему, пронзительно. Генералъ.
— Я и говорю: для настоящей русской дeвушки непремeнно надо меланхолическое, изволите ли видeть, пронзающее. Об-бязательно! Лапинская.
— Что-жъ, тогда я пупсика изображу (Играетъ) Генералъ.
— Э-э, я противъ крайностей. Est modus in rebus. А-ха-ха… Золотое правило мeры. Я западникъ. Сторонникъ западной культуры. Полежаевъ
(подаетъ ему книжку). — Вотъ вамъ Западъ. Книга, напечатанная въ Луккe, въ 1788 г. (Со вздохомъ). Да, это я, конечно, тоже люблю. Генералъ
(разсматриваетъ). — Гольдони, мило. (Лапинская встаетъ и подходитъ.) А-а, какъ тогда издавали-съ. Лапинская.
— Переплетъ больно хорошъ. Генералъ.
— Позвольте. Къ печати разрeшилъ «докторъ священной теологiи, Франческо Франчески». А-ха-ха-ха! Да, но я, собственно, не о томъ… а больше о нашей отечественной культурe. Истерiя-съ! Нервозность. Вотъ основа души. Лапинская
(отходитъ, садится на диванъ съ ногами). — Сейчасъ генералъ насъ и прохватитъ. (Вздохнувъ). Что называется, съ перцемъ. По-военному. Генералъ.
— Прохватывать незачeмъ-съ. Я самъ, знаете ли, поклонникъ женщинъ, особенно русскихъ… а-ха-ха… но посудите сами: Арiадна Николаевна, милeйшая, эксцентричная наша хозяйка и нынe именниница… Лапинская.
— Рожденница. Генералъ.
— Виноватъ! Изящнeйшая рожденница… и тeмъ не менeе… я очень извиняюсь передъ Леонидомъ Александрычемъ, но вeдь это фактъ, что тогда, во время пресловутаго катанья на автомобилe, и она, и мой Алексeй были на волоскe… такъ сказать, отъ весьма непрiятныхъ послeдствiй. Лапинская.
— Да ужъ прямо говорите: чуть не расквасились. Генералъ.
— Это называется — быка за рога. Очень мило, романтично, игра съ опасностью, но согласитесь… Лапинская.
— Арiадна возненавидeла вашего пасынка. Говоритъ, что онъ — трусъ. Генералъ.
— И снова ‑ чисто русскiй взглядъ на храбрость. Человeкъ не желаетъ свертывать себe шеи ни съ того ни съ сего — и онъ трусъ. А между тeмъ… Въ двери съ балкона показывается гость, сосeднiй помeщикъ.
Перелeшинъ
(въ бeломъ жилетe, невысокiй, полный. Видимо, выпилъ. Лицо красное, усы нeсколько взбиты). — Кабинетъ! Это хозяинъ, генералъ, барышня… забылъ, какъ звать, но представленъ. (Неожиданно низко кланяется Лапинской.) Еще разъ! На всякiй случай. (Полежаеву.) Въ поискахъ за содовой. Тамъ, это, знаете, бенедиктинчики, мараскинчики… Ну, и Арiадна Николаевна старается — гостепрiимная хозяюшка у васъ, вполнe такая привeтливая. Да. Сейчасъ и всe сюда идутъ, просятъ Анну Гавриловну спeть… а-а… съ гитарой, цыганщину всякую. Полежаевъ
(указывая на дверь). — Пожалуйста въ столовую. Вамъ дадутъ. Перелeшинъ.
— Па-акорнeйше благодарю! Па-акорнeйше. (Идетъ къ двери, про себя вполголоса.) Тамъ, это, мараскинчики, бенедиктинчики… Генералъ.
— Вотъ вамъ и россiйская фигура-съ. Потомъ впадетъ въ умиленiе, будетъ каяться во грeхахъ… и попроситъ взаймы. Полежаевъ.
— Россiйская. Что касается грeховъ, то каяться въ нихъ… разумeется, не въ пьяномъ видe, можетъ быть, и не такъ ужъ плохо. Изъ той же двери, что и Перелeшинъ, входятъ съ балкона Арiадна, полуобнявъ высокую, сухощавую Анну Гавриловну, въ рукахъ у той гитара; Саламатинъ, Игумновъ, Машинъ.
Анна Гавриловна
(Полежаеву.) — Меня пeть просятъ. Да ужъ какой мой голосъ. Арiадна.
— Знаю, какой. Сюда, на диванъ. (Звонитъ.) Дадутъ намъ кофе, вина. Анна Гавриловна.
— Всетаки стeсняюсь. Да, можетъ, и не въ этой комнатe… (Осматривается.) Тутъ кабинетъ. Все книги. Арiадна.
— Нынче мое рожденье. Что хочу, то и дeлаю. Полежаевъ
(Аннe Гавриловнe.) — Нeтъ, пожалуйста. Я очень радъ. Арiадна.
— Вы видите, онъ радъ. Онъ всегда отъ чего-нибудь въ восторгe. Полежаевъ.
— Я, дeйствительно, радъ, что будутъ пeть… но сказать, чтобы я всегда… (Пожимаетъ плечами). Арiадна.
— Виновата! Всe садятся на огромный диванъ, гдe Лапинская устроилась съ ногами.
Въ центрe Анна Гавриловна.
Игумновъ.
— Стоп-пъ! (Дeлаетъ руками рупоръ, кричитъ.) Арiадна, заднiй ходъ! Арiадна.
— Обидeла поэтическую натуру! Par-rdon. (Вносятъ кофе, вино. Арiадна наливаетъ себe.) Я, генералъ, кажется, васъ шокировала тогда… ну, собою, всeмъ своимъ видомъ и дурнымъ поведенiемъ. Пожалуй, и сейчасъ шокирую. Извините. Но, все равно, выпью. Генералъ.
— А-а, кромe удовольствiя ничего мнe не доставляли. Лапинская
(Машину.) — Дяденька, Иванъ Иванычъ, сядьте ко мнe поближе. Машинъ
(беретъ стулъ, придвигаетъ его къ краю дивана). — А вы что же нынче… не тово, не щебечете? Лапинская.
— Это птицы щебечутъ, а ужъ мы просто разговариваемъ. Машинъ.
— Я понимаю, да вeдь такъ… какъ вы барышня… и выразился. Лапинская.
— Голубчикъ, Иванъ Иванычъ. По-старинному, съ изяществомъ! Саламатинъ.
— Вниманiе, господа. Анна Гавриловна, аккомпанируя себe на гитарe, начинаетъ цыганскiй романсъ. У нея голосъ небольшой, низкiй, но прiятный. Въ срединe романса прiотворяется дверь изъ залы. Тамъ стоитъ Перелeшинъ, слегка дирижируетъ. Онъ очень увлеченъ, и вполнe серьезенъ. По окончанiи — аплодисменты.
Перелeшинъ
(тоже аплодируя). — Ручку! (Подходитъ). Старый цыганъ Илья привeтствуетъ. (Цeлуетъ руку Аннe Гавриловнe). Эхъ, Москва, голубушка, Яръ, Стрeльна. Что деньжищъ! ахъ, что деньжищъ! Анна Гавриловна.
— Вы вeдь сами поете? Перелeшинъ.
— Масло, молочишко изъ имeнiя — все тамъ осталось… Векселишки, то-се… А теперь не пою. Былъ голосъ, но до свиданiя. Меццо-сопрано пропит-то… Тамъ мараскинчики, бенедиктинчики… Арiадна
(Аннe Гавриловнe.) — Еще спойте! Перелeшинъ.
— Вотъ, напримeръ: «Мой костеръ въ туманe свeтитъ». Арiадна.
— Гадость! Перелeшинъ.
— Не нравится? Виноватъ. (Наливаетъ себe ликеру.) Своихъ Вы читаете Ариадна
