Шотландии. А Мария, королева Шотландии жаждала заполучить английский трон. Мария и ее дядя принадлежали к алчной семье де Гиз, которая хотела править не только Францией, но и Шотландией и Англией.
Тристан, французский священник. Священник, появившийся здесь по воле кардинала Лотарингского. Пэн мало что знала про интриги сильных мира сего, но она многое понимала из того, что писал ей кузен, что королева Шотландии плетет заговоры с целью стать официальной наследницей королевы Елизаветы.
Елизавета все раздумывала, не давая окончательного ответа
Елизавета точно знала, что не стоит, как она любила говаривать ставить парус под ветром перед собственным лицом. Объявить кузину Марию своей наследницей, означало подписать свой смертный приговор.
Пэн могла понять, как ненадежно балансировала английская королева между католическими Францией и Испанией и католичкой Марией Стюарт, которая сидела в засаде, готовая атаковать и выпотрошить, стоит только Елизавете оступиться. Если бы Мария стала править Англией, королевство бы оказалось под властью Инквизиции. И такие несчастные дурачки, как Нэни и Дибблер, практически без образования, стали бы первыми жертвами священников, охотящихся на еретиков, — такие священники, как Тристан.
Ее подбородок задрожал. Был ли причиной холод или горе? Она стала жертвой собственного замешательства и необдуманных поступков, и сделала из себя посмешище. Он никогда ее не любил. Она произнесла это про себя, и испытала сильнейшую боль. Она, вероятно, часами рыдала, так как сейчас была не в состоянии проливать слезы.
Она, кажется, припоминала, как поместила Тристана в камеру в подвале замка. Да, она так и сделала. И дня через два, когда придет лодка с припасами, ей придется препроводить его в Англию к королевскому министру, Сесилу.
А Сесил как с ним поступит? Дыба, хлыст, клеймо? Пэн подняла голову и посмотрела на море. Она не могла передать его Сесилу, зная, что с ним станет. Но ей придется. Такой шпион мог стоить жизни многим добропорядочным англичанам или даже королеве. Но все же она не могла вынести мысли, что ему причинят боль, несмотря на то, сколько боли он причинил ей самой.
— Господи, — бормотала она про себя, — этот выбор сведет меня с ума.
Ее тело дрожало под ледяным ветром. Обхватив себя руками, она покинула бойницу и прошла к себе в спальню. В нерешительности постояв над сундуком, она, в конце концов, открыла его, и надела плащ, который был внутри.
Она покинула имение, не взглянув на лестницу, которая вела в камеру Тристана, и пошла на кухню. Там находились Нэни и Твисл, которые руководили приготовлением вечерней трапезы. Нэни раскатывала тесто для пирога, а Твисл готовила капустную похлебку. Она бросала луковицы, лук-порей, капусту в котел с мясом. Затем приправила варево шафраном и солью. В котле еды было столько, что хватило бы не только на обитателей замка, а и на деревенских жителей. Котел висел на железной перекладине в камине, похожем на пещеру.
Пэн взяла табурет и присела возле громадного отверстия камина. Тут она увидела котелок, который медленно кипел над белыми, тлеющими угольками. Котелок источал настолько особый аромат, что Пэн отошла подальше от паров.
Нэни сильно ударила по комку теста и посмотрела на свою подопечную.
— Как Вы поживаете, госпожа?
— Плохо, Нэни.
Твисл ничего не сказала, а подошла к полке, повернулась спиной к Рэн и потянулась к перечнице. Нэни фыркнула и посыпала тесто мукой.
— Мерзкий, ублюдочный французский священник, — заговорила она. — Прятался тут среди нас и плел свои интриги. Вам следовало позволить агенту королевы забрать его, госпожа. Вы мести его за дверь вместе с остальным хламом, это говорю вам я.
Обняв себя руками, Пэн смотрела на огонь и покачала головой:
— Я не могу.
— Воистину, почему нет? — спросила Нэни.
Пэн вздохнула, а Твисл взяла белую, керамическую посудину с самой верхней полки и поставила ее на стол. Она была такой огромной, что следовало держать ее обеими руками. Она высыпала высушенные коренья и листья в каменную миску и принялась измельчать их ступкой.
— Он Вас обманул, — продолжала Нэни, — и Вам не искупить грехи, выйдя замуж за французского священника-паписта. Он грязный, бесчестный, вырожденец!
— Пожалуйста! — Пэн на секунду прикрыла уши, затем выпрямилась.
У Нэни хватило совести выразить раскаяние. — А что хуже всего, так это то, госпожа, что он забрал у Вас счастье и радость.
— Мне следовало помнить каковы молодые люди. И тогда я бы не позволила себя соблазнить, — пробормотала Пэн.
Твисл так громко стукнула ступкой о миску, что стол задрожал. — Я не понимаю, с чего бы нам отдавать его королевскому уполномоченному.
Сначала Пэн подумала, что неправильно расслышала. Твисл поджала губы и больше ни слова не сказала. Она запечатала кастрюлю и поставила ее назад на самую верхнюю полку. Пэн смотрела, как она высыпала измельченные коренья и листья в котелок в камине.
Варево медленно кипело, а Твисл помешивала его. Пэн нахмурилась, когда увидела, что это варево поднялось и выкипело. Оно было серо-коричневым и похожие на червей ингредиенты изредка показывались на поверхности и шевелились, как живые.
— Твисл, что это за мерзка стряпня?
Кухарка вытерла руки фартуком, не глядя Пэн в глаза.
— Тушеное мясо.
— Ты готовишь еще тушеное мясо? А что же тогда в котле?
— Вы приказали накормить его, — без улыбки заявила Твисл. — Это варево для нашего пленника.
Нэни вымесила из теста клейкий пирог, который положила на противень:
— Наша похлебка слишком хороша для шпиона.
Пэн посмотрела на Нэни, которая улыбалась и напоминала стервятника над свежей тушей, на Твисл, которая избегала взгляда госпожи.
— Что это за похлебка? — спросила она.
Твисл бросила порубленную капусту в похлебку для пленника, ничего не сказав.
Нэни вытерла свои, покрытые рукой, руки, схватила чашку и отпила немного эля. Потом вытерла рот рукавом и улыбнулась Пэн.
— Крысиная похлебка, — ответила она.
Нож часто стучал по толу.
Пэн знала молодую девушку слишком хорошо, чтобы знать, что без борьбы ответа ей не получить. Она подошла к шкафчику с травами и достала белую, керамическую кастрюлю. Открыв ее, она понюхала содержимое. Она закашлялась и поставила кастрюлю назад со стуком и медленно повернулась к Твисл. Совсем не волнуясь, кухарка высыпала капусту в большой котел с тушеным мясом.
Пэн подошла к Твисл, указала на крысиную похлебку и тихо сказала, — Ты положила волчьи ягоды в его еду.
Твисл кивнула, помешивая капусту в замковой похлебке.
— Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда его не станет, — спокойно ответила она.
— Я же тебе приказала не травить его еду.
— Это было раньше, — заметила Твисл, пробуя кусок мяса из похлебки.
Сердце Пэн забилось.
— Твисл, разве не ты мне говорила, что волчьи ягоды смертельны?
— О, да, госпожа. — Круглое, словно яблочко лицо Твисл застыло в мечтательном выражении удовольствия. — Сначала он почувствует жар и дрожь, а его язык, горло и лицо онемеют. Потом его стошнит, и он сможет видеть только неясные пятна, а также возникнут трудности с дыханием. Затем его зрение пропадет, а грудь заболит.
Твисл замолчала, предвкушая перспективу, и улыбнулась. — Затем ему станет хуже. У него начнутся приступы, а потом он настолько замерзнет, как будто его плоть превратилась в лед. А вот потом начнется настоящая боль, госпожа. А самое лучшее во всем этом, что он будет в сознании все это время.
— Нет.
Пэн услышала свой крик, но ей было все равно. Ей стало все равно, какую боль испытала сама Твисл. Схвати кочергу из камина, она взяла котелок и вылила содержимое в огонь. Кухня наполнилась запахом горящей плоти и шипением, треском угасающего пламени. Пэн оттолкнула Твисл в сторону и подошла к шкафчику с травами.
Смаргивая слезы, она схватила белую кастрюлю, открыла и высыпала содержимое в огонь. Сухие листья и корешки затрещали и загорелись. Пэн поставила кастрюлю на кухонный стол и посмотрела на Твисл.
— Ты его не тронешь, — она глянула на Нэни. — Никто не причинит ему вреда.
Твисл выругалась.
— Но он с Вами такое сотворил…
— Мне все равно! — Пэн почувствовала, что ее голова сейчас расколется от боли. Она приложила руки к вискам.
— Мне все равно, Вы слышите? Я не могу вынести его страданий. А вы мне не помогаете. Вы это понимаете? Здесь поставлено на карту больше, чем мои счастье и добродетель. Это касается королевы, и не имеет значения то, что я бы хотела, чтобы все было иначе. Тристан должен попасть в Англию, чтобы признаться во всех делишках, которые он замышлял против ее Величества.
Нэни опустилась на табурет, держа в руке чашку с элем, а по ее пухлой щеке катилась слеза.
— Но мы были счастливы, пока не появился он, и не уничтожил Вас, госпожа. Он обязан заплатить за то, что разрушил наше счастье.
— Если мы его не убьем, он причинит больше вреда, — тихо заметила Твисл.
Пэн повернулась к ней.
— Или ты обещаешь не причинять ему вреда, или я отсылаю тебя сейчас же из замка.
В ответ на вызов Твисл, Пэн собрала в своем взгляде весь командный дух — и выиграла. Твисл промямлила согласие и присела в реверансе.
— А чтобы помочь вам сдержать обещание, — продолжала Пэн. — Я сама отнесу Тристану его ужин.
Несколько минут спустя, Пэн вышла из кухни, неся поднос, туда, где на страже с пиками стояли Дибблер и Эрбут. Они направились впереди нее в имение, а Нэни шла позади, неся одеяла и одежду Тристана. Они все погружались в темноту, пока не дошли до факела, испускающего слабый свет.
Там их ждал Сниггс. Пэн кивнула ему. Дибблер и Эрбут держали наготове свои пики. Сниггс поднял засов, открыл ее и отпрыгнул, держа в руках нацеленную пику.
Тристан появился на пороге и нахмурился, глядя затуманенными глазами на три пики, которые упирались ему в грудь. Он раскинул руки в знак покорности. Пэн прошла между двумя пиками. Она не желала его больше видеть. Видеть его значило напоминать себе о своем позоре.
— Отойди, — приказала она.
Он отошел подальше в камеру, когда Дибблер толкнул его. Пэн подошла поближе, поставила поднос, и отошла. Нэни кинула свой узел внутрь, а сниггс захлопнул дверь, когда Тристан последовал за ними. Пэн убежала, когда он стал барабанить в дверь. Почти достигнув лестницы, она услышала его слова.
