– Dead man (покойник –
Выйдя из автобуса, остановившегося перед отелем, я сначала замечаю у входа полицейскую машину, а потом, у служебных ворот, машину Метина. Я уже готова запаниковать, решая, что полиция тут по нашу с Бебеком душу – ведь мы с ним нелегалы, – но тут ко мне подходит Ильхам.
– Быстров умер, – тихо говорит он и по ворачивается к высыпавшим из автобуса тури стам. – Добро пожаловать! Проходите на ресепшен, ваш багаж сейчас принесут.
Втроем мы быстро, быстрее, чем обычно, расселяем новую группу и, не дожидаясь возвращения недовольных туристов, скрываемся в офисе.
– Что случилось? – нетерпеливо спрашиваю я Ильхама.
– Сердце. Умер возле бассейна. Позавтракал, присел покурить и…
– Его уже увезли? А жена?
– Не знаю я, где его жена! – вдруг раздражается Ильхам. – Туристы уже достали! Всем надо знать что и как! Отдыхайте, блин!
– Dead show, – бормочет Бебек, перебирая бумаги на чужом столе.
– Что?
– Да это мы на курсах смеялись. Драгович рассказывала о том, что делать, если умер турист, а кто-то придумал: лишний турист – это go show, недостающий турист – no show, мертвый турист – dead show. Тогда мы смеялись, а сейчас как-то не очень смешно.
– Ну и что делать, если умер турист?
– Бумаги оформлять, гроб заказывать. А гроб должен быть в деревянном ящике, чтобы все было похоже на багаж.
– Это все офис делает. Нам ничего не надо, – устало говорит Ильхам, – только любопытным на вопросы отвечать.
– А у тебя уже было такое раньше? – спрашиваю я.
– Да, три года назад. Тогда проблемы со страховкой были – туристы пьяные, полезли вдвоем в один парашют на парасейлинге[21]. Но в этот раз, по-моему, все понятно.
– Ильхам-бей, – в дверь просовывается голова новой девочки с ресепшена, – Метин-бей спрашивает, где гиды. Сказать?
– Конечно, сказать! Это туристам говорить не обязательно, а начальнику нашему надо! – сердито восклицает Ильхам и добавляет на русском, покачивая головой: – В каком селе ее нашли?
Следом за девочкой с ресепшена появляется Метин. Он входит быстро, пожимает нам по очереди руки, заглядывает в глаза:
– Как дела? Все нормально?
– Ну-у-у, – тянет Ильхам. – Да, нормально.
– Понятно. Слушайте, этот турист… как его фамилия? Быстров? Он как? Пил много, как се бя вел?
Ильхам с Бебеком поворачиваются в мою сторону, ожидая ответа от меня.
– Нет вроде. Не больше других, – пожимаю я плечами.
– Так, ну все ясно. Мы его послезавтра отправим, жену тоже. Хорошо, что он утром умер, половину бумаг сегодня успеем сделать.
Я опускаю взгляд на пол. Бедный Быстров. Метин тем временем задает следующий вопрос, раскрыв обтянутый кожей блокнот:
– Да, кто у вас тут кино про «Арейон» снимает? Как его фамилия, когда улетает?
– Лысенко. Десятого утренним рейсом, – тут же докладывает Ильхам. Он всегда все помнит.
– Дашь мне потом еще номер его паспорта… на всякий случай, – говорит Метин, записав фамилию, и захлопывает блокнот. – Завтра сдаете деньги, не забыли?
– А что они с этим Лысенко делать будут? – спрашивает Бебек, когда за Метином закрывается дверь.
Ильхам опирается спиной о косяк и устало трет лоб:
– Потрахают ему мозги на вылете, чтобы расхотелось лезть к «Арейону». Для профилак тики. Хотя уверен, что суд он в любом случае не выиграет, до него и дело не дойдет. Ладно, я в лобби пошел.
О том, что умер ее муж, Оксане сообщил гид. Он позвонил в номер около восьми и попросил ее спуститься на ресепшен, добавив что речь идет о ее муже. Она торопливо оделась, почистила зубы и поспешила вниз, еще не чуя беды, а лишь желая узнать, куда подевался не ночевавший в номере Вадим, который к тому же не отвечал на ее звонки.
Гид сообщил, зачем он позвал ее, сразу после того, как поздоровался.
– Ваш муж умер, – сказал он. – Вам надо пойти сейчас в кабинет врача и подтвердить, что это он.
– Значит, вы не уверены, что это он?
– Уверены. Это нужно для полиции, – вздохнул гид и кивнул в сторону медицинского кабинета, мимо которого она быстро прошла всего минуту назад.
Они вошли без стука. Гид просто толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская ее вперед. В кабинете толпились люди, неожиданно много людей, как показалось Оксане: толстенькая светловолосая медсестра, мужчины в темно-синей форме – наверное, полицейские – и мужчины без формы. Тело лежало на кушетке, накрытое простыней.
«Зачем их всегда накрывают? Кино какое-то», – подумала Оксана раздраженно.
К ней приблизился невысокий мужчина в легких очках с металлической оправой. Он тихо, едва слышно заговорил, разводя руками. Оксана уставилась на его тонкие бледные губы, не понимая ни слова.
– Что? – сипло спросила она и перевела взгляд на кушетку.
– Надо подписать документы. Послезавтра мы отправим тело в Москву, – сказал мужчина.
– А вдруг это не мой муж?
Мужчина повернулся к медсестре, та ступила к кушетке и откинула торопливо простыню, взявшись за самый ее кончик. Боясь подойти ближе, Оксана вытянула шею и посмотрела на лицо. Лицо Вадима.
«Что же у него щетина такая седая? Как у старика. И кадык такой острый. Острый кадык. Острый кадык… – забились, застучали слова о ее виски. – У Вадика ос-с-стрый кадык».
Потом она сидела на мягком стуле, кажется уже в другом кабинете, без Вадика, и, крепко сжимая в руках невесть откуда взявшуюся бумажную салфетку, кивала в такт словам тонкогубого мужчины. Тот говорил что-то про страховку, а Оксана думала, что надо позвонить Игорю и попросить его приехать, разобраться – непонятно же ничего.
– Вот вещи вашего мужа. То, что у него было в кармане. – Мужчина протянул ей телефон и бумажник Вадима. – Пока из отеля, пожалуйста, не уезжайте, – сказал мужчина и, встав, распахнул перед ней дверь.
Оксана медленно вышла из кабинета, ведя пальцами по стене, и обнаружила себя в атриуме. Подняв голову, она посмотрела на дверь своего номера на третьем этаже и, испугавшись вдруг комнаты, разбросанных в ней вещей Вадима, медленно опустилась на скамейку. Посмотрела на телефон в руке – три пропущенных вызова, – подумала: «Мои, наверное» – и отключила его, не проверяя. Раскрыла бумажник, в который никогда раньше не заглядывала: турецкие купюры смяты, перемешаны с долларами и евро, визитки, кредитки… Захлопнула его легким шлепком.
«Значит, вот так это происходит… Но поче му нет слез? Все стало каким-то ватным».
Ильхам оказался прав. Сегодняшняя наша отсидка в лобби посвящена смерти Быстрова – о ней хотят узнать из первых рук чуть ли не все туристы, как старые, так и новые. Развлечение почище анимации. Редкое событие. Будет о чем рассказать друзьям дома.
А второй по популярности вопрос сегодня: «Почему не работает кондиционер?»
– В отеле центральный кондиционер, его включают вечером. Днем он работает как вентилятор, – честно сообщаю я усевшейся передо мной негодующей женщине, похожей на бухгалтера.
– Но мне-то жарко и днем! Зачем тогда говорить, что в каждом номере есть кондиционер!
Женщина распаляется, ей, видимо, хочется ругаться и спорить. А может, она думает, что кондиционер включат.
– Он там есть.
Туристка брезгливо морщится:
– Не надо демагогии! Ваша задача решать проблемы клиентов!
Я рассеянно киваю, глядя сквозь женщину, в окно. Наша задача заключается еще и в том, чтобы оградить отель от проблем клиентов. Мы первые, на кого падет гнев туриста, и будет лучше, если мы станем и последними – такова неписаная должностная инструкция.
– Знаете… – начинаю я. – Извините, как вас зовут?
– Наталья.
– Наталья, я, конечно, не могу пойти сейчас и включить кондиционер. Даже не могу потребовать, субординация и все такое, понимаете? Но вот если вы напишете жалобу, подпишете ее, укажете дату, номер ваучера, комнаты, то я отнесу жалобу менеджеру – он гидов принимает в определенные часы – и постараюсь сделать все возможное, чтобы решить эту проблему. Вы же понимаете, всем нужны бумаги.
– И что, я должна на отдыхе писать всякие бумаги?
– Ну, что поделать! Отель тоже организация, и тут есть свои правила. Ведь один клиент просит кондиционер включить, а другой жалуется, что ему холодно. А угодить надо всем, – развожу я руками, изображая сочувствие.
– Хорошо. Я сейчас посмотрю номер ваучера и принесу вам заявление.
Женщина уходит, Ильхам смотрит ей вслед, потирая заросший щетиной подбородок:
– Почему русские туристы понимают только такой дебильный язык? Заявление, организация, субординация?
– Ну они же в конторах работают. А там так разговаривают.
– Все, что ли, в офисах работают?
– Я думаю, что свободные художники к нам не ездят. Они к туроператору не пойдут, будут самостоятельно искать приключений. Не круто им через туроператора.
Ильхам отвлекается на Бебека:
– У тебя галстук уже как тряпка, хватит мотать им тут. – Он хватает за кончик галстук, который Бебек крутит перед своим лицом, как пропеллер.
– Мне жарко, – огрызается Бебек и прикладывает серую тряпочку с логотипом ко лбу.
– Напиши заявление. Может, Мехмет тогда включит наконец этот долбаный кондиционер, – советует ему Ильхам и утыкается в газетную страницу «Спорта».
Я тоже опускаю голову – к отчету – и вписываю в графы номера билетов, даты и суммы, а из головы не идет Быстров, вернее, его смерть, такая неуместная в курортном отеле, где «праздник каждый день». Она словно разорвала череду всех этих солнечных дней, наполненных блаженством и удовольствием, которое вполне можно осязать, если только захотеть присмотреться и прислушаться. Сквозь цифры прорываются мысли и о его жене – какой она стала маленькой и сухой, словно старушка, вый дя из кабинета врача. Кивала только послушно, а взгляд забитый, ничего не понимающий. Вот так: сначала он мучился, переживал измену в одиночестве, а теперь она осталась одна, и ей кажется, что быть одной гораздо тяжелее.
Спустя час, так и не дождавшись Натальи и ее заявления, мы отправляемся на обед и сталкиваемся на дорожке с всегда улыбающимся, если только не после встречи с генеральным
