директором, фронт-офис-менеджером «Голден Бич».
– Ну, как дела? – улыбается он.
– Все хорошо, Мехмет-бей. Если бы еще туристы не жаловались, – отвечает за всех Ильхам.
– А что жаловаться? Море, солнце…
– Да вот на солнце и жалуются. Жарко им в номерах.
– Ну, у нас в Анталии жаркое лето, да. Много жалоб?
– Сегодня человек сорок подходило, – преувеличивает Ильхам, глядя на Мехмета открыто и честно.
– Да, понятно. Ну, приятного аппетита. Увидимся, – улыбается Мехмет и ступает на лестницу.
И мы идем дальше, с чувством почти выполненного долга.
– Надо, чтобы приехал хозяин отеля. Тогда кондиционеры будут работать везде, даже на пляже, – резюмирую я переговоры.
Бебек тут же озвучивает мелькнувшую у каждого из нас мысль:
– И туристы будут жаловаться, что мерзнут.
После обеда, быстрого и легкого из-за жары, мы напоминаем туристам о себе – обходим бассейн и бар, поднимаемся на террасу и смотрим с нее на пляж, как капитан со своего мостика. Пляж усеян, утыкан, заполонен телами даже в этот ядовито-солнечный час. Если учесть, что у нас неплохие продажи, так же как и у Заура за углом, то многие туристы сейчас должны быть на экскурсиях. А Мехмет все просит нас продавать больше – чтобы туристы не сидели в отеле, не ели и не пили тут, не толпились на маленьком для такого отеля пляже и не жаловались, что им жарко в номерах с неработающими кондиционерами.
Лобби-бар, в отличие от пляжа, тих и пуст, только позвякивают в подсобке стаканы и мурлычет песню бармен. Едва мы усаживаемся за свой стол, как к нам подходят две ухоженные девушки с дорогими сумками и покупают экскурсии на четыреста двадцать долларов. Когда одна из девушек достает из сумки деньги, на стол выпадает буклет «Tez Tour», и Ильхам настороженно спрашивает:
– А вы с Тезом приехали?
– Да, но наш гид не пришел. Мы ждали его на ресепшене, а потом решили к вам подойти.
А что?
– Нет, ничего, – отвечает Ильхам и убира ет деньги девушки в свой бумажник.
Спросив про Кемер и цены на такси, девушки уходят, а Ильхам закуривает, глядя им вслед:
– Но мы ж не знали, что они с Тезом, пра вильно?
Я коротко взмахиваю рукой:
– Можно подумать, Хасан наших туристов не пишет.
– И вообще он с нашей Олечкой спит, – добавляет Бебек.
– Ты знаешь, вот как раз Олечки мне для него и не жалко, – усмехаюсь я.
Он вздыхает:
– А мне жалко.
Я встаю и становлюсь у окна, глядя на каменную макушку горы, которую наши экскурсионные гиды представляют туристам как Олимп. Да, Олимпов по свету разбросано великое множество: где море и туристы – там обязательно Олимп. И еще Клеопатра везде в изобилии. Посмотришь на географию ее путешествий, и удивительно становится – как челночницу мотало по белу свету. Бассейны Клеопатры, пляжи Клеопатры, ущелья, пещеры, бухты, лески, горки… Но ведь и туристам приятнее купаться в бассейне Клеопатры, а не просто в каком-то бассейне. С легендой намного больше смысла.
Услышав мягкий хлопок двери бара, я оборачиваюсь. К нашему столу подходит жена Быстрова. Ее глаза скрыты очками, но даже через них видна припухлость.
Она садится, тянет руку к очкам, но тут же отдергивает ее и спрашивает торопливо:
– Здесь есть православная церковь?
Я бросаю взгляд на Ильхама, он пожимает плечами.
– Храм Святого Николая? – размышляю я вслух. – Но это далеко, и он не…
– Отвезите меня, пожалуйста, я заплачу сколько надо, – хрипло шепчет она и, сняв очки, смотрит на меня.
– Ты туда не поедешь, – говорит Ильхам по-турецки. – Ты знаешь, какая там дорога.
Я качаю головой:
– Оксана, мы не сможем сегодня. Может, завтра. Мы постараемся найти машину и…
– Пожалуйста-а-а. – Ее лицо кривится. Она всхлипывает, прижимает сжатую в кулак ладонь ко рту.
Я тянусь к ее плечу, но опускаю руку, не донеся. Бебек вздыхает и ерзает на стуле, глядя в сторону бара.
– Хорошо. Утром. Мы позвоним вам в но мер, скажем когда. Или оставим записку.
Она кивает часто-часто и встает:
– С-с-спасибо. Я буду ждать.
– Ильхам, мне все равно, что ты думаешь. Это надо сделать, – говорю я, когда мы остаемся одни. – Билет мы мужу ее не нашли, надо помочь хотя бы ей.
– Посмотрим, – бурчит Ильхам, не глядя на меня.
Бросив взгляд на часы – сколько там времени осталось до коктейля? – я спрашиваю:
– Вам простыни надо поменять? Хочу в ложман сходить.
– Ты думаешь, там есть чистые простыни? – фыркает Бебек.
Ильхам достает ключ от их комнаты:
– На. Попробуй. У тебя коктейль, помнишь?
– Конечно. Через двадцать минут вернусь.
В ложмане я долго препираюсь с сальноволосым, похожим на крота охранником, который заодно работает кастеляншей. Мы же по делу зовем его стукачом.
– Слушай, дай мне чистое белье, пожалуй ста, – настойчиво прошу я. – Последние же простыни остались, разберут, пока я грязные снимать буду! А мы уже три недели не меняли!
Ты дай, а я тебе прямо сейчас принесу грязные.
Наконец он уходит в подсобку и возвращается через пару минут со стопкой сероватых простыней. Он нехотя протягивает мне ее.
– Еще не совсем сухие, – говорит он. – Грязные прямо сейчас же неси. Я жду.
– Да принесу, принесу! Нужны мне твои тряпки, – отмахиваюсь я и скрываюсь в темном коридоре.
Зайдя в комнату Бебека и Ильхама, я, как обычно, ужасаюсь беспорядку и сдираю с их кроватей простыни, гораздо более серые по сравнению с принесенными. От очередного рывка я теряю равновесие, задеваю пачку газет и журналов у кровати Ильхама, и они тут же расползаются под ногами ленивой лавой. Я раздраженно приседаю и складываю их, сминая страницы, но тут из журнала выскальзывает красная книжица паспортного формата, и я останавливаюсь. Я беру ее в руки, и она оказывается немецким паспортом, с первой страницы которого на меня смотрит лицо Ильхама. В графе «
Кое-как собрав газеты с журналами, я засовываю паспорт примерно туда, откуда он выскользнул, подхватываю с пола грязные простыни и торопливо выхожу из комнаты.
Уже у самого отеля мне приходит в голову мысль, что я не посмотрела в паспорте страницы с визами и штампами, и тогда я замедляю шаг, думая вернуться в ложман.
– Тамара! Привет! – неожиданно окликает меня голос, который кажется знакомым. Я поворачиваюсь и вижу на обочине Лизу, нашего гида. Она стоит, приобняв руками туго обтянутый форменной рубашкой свой беременный живот.
– Привет! Ты чего здесь? – откликаюсь я.
– Да я из «Жасмина». Туристов завозила, а водитель не подождал. Жду теперь долмуш.
– Каких туристов? Из аэропорта?
– Да нет. Замена отеля. Слушай, у вас можно в туалет сходить? Не доеду до Кемера.
– Конечно. Пойдем.
Мы поднимаемся по лестнице в отель, охранник на входе вопросительно вздергивает бровь, на что я говорю:
– Гид «Арейона». Мехмет-бей разрешил. Лиза останавливается у дверей, сразу за по рогом, и восторженно оглядывает ресепшен:
– Ой, как у вас тут классно! Туристы тоже хорошие?
– Всякие. Слушай, Лиза, а почему ты до сих пор работаешь? Трудно же.
– А где деньги брать? На какие шиши рожать?
Лиза приехала в Анталию семь лет назад, выйдя замуж за турка, найденного ею где-то на просторах Казахстана. Но турецкий муж, увы, обещанного счастья заграничной жизни Лизе не обеспечил. Он мало того что пил совершенно по-русски, так еще и начал побивать жену а вместе с ней и ее пятнадцатилетнюю дочь, приехавшую к матери вскоре после свадьбы. Лиза терпела в ожидании гражданства и устроилась на работу в «Арейон», где сошлась с водителем, да так сошлась, что решила в свои сорок два года рожать от него. А первому мужу она платила отступные, в ожидании теперь уже развода.
Глядя на Лизу, я вспоминаю ее рассказ о том, как она в первый сезон работы отельным гидом, изучая турецкий на слух, долгое время подходила к ресепшен со словами „Bekar m?s?n?z?“[26], пока какая-то добрая душа не подсказала ей, что вежливее начинать разговор все же с „Bakar m?s?n?z?“ [27], а семейное положение можно выяснить позже.
– А что, Лиз, дорого здесь рожать?
– А что здесь дешево? Счет вчера пришел за электричество. Я просто офигела. Я дуре своей, дочке, запрещаю пользоваться кондиционером, но не уследишь же! Работа.
– Понятно, – киваю я. – Ладно, Лиз, извини, у меня коктейль сейчас. А туалет вон там.
Расставшись с Лизой, я прохожу атриум и сворачиваю к зимнему ресторану, в котором мы проводим инфококтейли. Захожу в темный зал – в нос ударяет пыльный, спертый воздух – и, тихонько притворив дверь, присаживаюсь за ближайший стол. Мне грустно. Мне очень грустно. Еще не израсходовала я вчерашнюю хандру, а уже копится, густеет новая. Лезут в голову партийно-советские слова про атмосферу недоверия, в которой приходится работать. Я говорю себе, что не произошло ничего удивительного и каждый имеет свою тайну и право на нее, но все же чувствую себя облапошенной, думая о том, что Ильхам оказался не тем, к кому я привыкла, и не тем, за кого он себя выдает. Бедный бакинский студент? По меньшей мере, не такой уж и бедный. Немецкий паспорт обходится очень дорого, независимо от способа, которым его приобретаешь.
Интересно, он мне в Европу предложил поехать потому, что я знаю немецкий?
