коротко рассмеялся. — Верно, я вовсе не злодей. Я просто делаю работу, которая очень хорошо вознаграждается.
— Почему бы тогда не делать то же самое на службе… ну, хотя бы, у Гондора?
— Нет, спасибо, в гондорской армии я уже был, — рассеянно сказал Норт.
— Ты был воином Гондора?
От удивления эльф даже сел, не сводя широко раскрытых глаз с человека. Ему не приходило в голову, что Норт мог когда-то служить светлым силам. Впрочем, он никогда не задумывался над тем, откуда Саурон берет своих слуг, будто они сами собой появляются в Мордоре. Будто бы Гортхаур выращивает их, как грибы, в подземельях…
— А что тут удивительного? Я родом из Южного Итилиена, мой край испокон веков поставлял воинов в гондорское войско.
— Ты воевал с Мордором?
— И с Мордором, и с Умбаром, и с Харадом. Три года я бил орков, пиратов, кочевников, вешал мародеров и грабителей, охранял обозы, нес караул во дворце наместника — в общем, развлекался, как мог.
В голосе смертного звучал горький сарказм. Было совершенно ясно, что гондорская служба оставила у него мало приятных впечатлений.
Гилморн решился спросить:
— Что же заставило тебя перейти на другую сторону? Гондорские властители причинили тебе обиду?
Человек зло усмехнулся.
— Ты, наверное, ожидаешь услышать слезливую повесть о том, как со мной несправедливо обошлись, оскорбили и унизили, как я был захвачен жаждой мести и потому обратился ко злу? — Норт взял эльфа за плечо, притянул к себе и, приблизив свои губы к его уху, произнес раздельно и четко: — Нам, людям, Эру дал свободную волю, право выбора между добром и злом. И я выбрал Саурона Гортхаура сознательно, в здравом уме и твердой памяти, потому что я стремился к богатству и власти, которых Гондор не мог — и не хотел мне дать.
— Я не понимаю, — беспомощно сказал эльф. — Предпочесть работу тюремщика и палача доблестной службе на благо человеческой расы, на благо всего Средиземья, в армии величайшего королевства, основанного потомками эльдар…
— Ты был бы поражен, узнав, как мало волновало благо всего Средиземья верхушку армии этого самого величайшего королевства. Командование грызлось между собой и плело интриги, заигрывая то с Роханом, то с Умбаром, то с Харадом, простым воинам приходилось заниматься грабежом, потому что им не хватало продовольствия, а быть палачом мне приходилось и на гондорской службе.
— Я слышал и о более вопиющих случаях, — пожал плечами Гилморн. — Дисциплина — отнюдь не самое сильное место людей, и бескорыстие вашей расе не свойственно. Но все-таки армия всегда делала свое дело — оберегала мирных жителей от врагов.
— Мирные жители — быдло, которое будет поддерживать того, кто пообещает снизить налоги. Они привечали сауроновых шпионов и посылали гонцов в Мордор с докладом о наших передвижениях, — проворчал Норт. — А когда я приказал повесить парочку из тех, кто был пойман на горячем, в назидание прочим, командир отменил мой приказ и засадил меня под арест на неделю.
— Зверство никогда не приводит ни к чему хорошему, — возмущенно возразил Гилморн. — Лишь единицы подпали под темное влияние Врага, это еще не повод клеймить позором всех, кто занимается мирным трудом! Разве они не были вам благодарны за то, что вы были щитом между ними и враждебными силами?
— Спасибо на хлеб не намажешь, — снисходительно сказал Норт. — В моем возрасте не берутся за меч ради одних моральных принципов. Я покинул родной дом без гроша за душой и поступил в войско, думая, что это лучший путь для энергичного человека добиться высокого положения, заслужить почет и славу. Однако скоро я понял, как был наивен. Богатство и знатность рода значат там больше, чем воинское умение и опыт, и командиры в своих шитых золотом плащах и сверкающих доспехах в бою прячутся за спины своих солдат.
— Просто твои заслуги не заметили, и ты… — попытался возразить эльф, но человек его перебил:
— Заметили, еще как заметили. Через месяц я уже был сотником, неплохая карьера для сына захудалого лорда. Под начало мне дали жуткий сброд, собранный со всего Средиземья: мошенников, воров и убийц, которые сбежали в армию от тюрьмы или виселицы. Предыдущего сотника нашли зарезанным в канаве, и мне предоставили честь занять этот пост. Ждали, вероятно, что я облажаюсь. Черта с два! Через три месяца эти ублюдки стали как шелковые. Я им привил и дисциплину, и послушание, и храбрость в бою, таких образцовых вояк было еще поискать по всему войску. И что же? В одном из боев наш бездарный капитан отправил нас на верную смерть, и все мои воины полегли, как один, не сделав ни шагу назад. Со мной спаслось лишь трое. После боя я, как был, в крови и грязи, явился к капитану требовать объяснений. Тот рассмеялся мне в лицо и сказал: «Воры и жулики, расходный материал, что о них жалеть!» Я избил его до полусмерти, прежде чем меня смогли оттащить. Тогда меня в первый раз разжаловали и засадили под арест.
Голос Норта был спокоен, он говорил о былом хладнокровно, без эмоций, и от этого его рассказ странным образом казался только более убедительным. Отдавшись потоку своих воспоминаний, он словно забыл о существовании Гилморна, и эльф не решался проронить ни слова, чтобы не спугнуть несвойственный человеку разговорчивый настрой. Тот Норт, который вставал за его рассказом, был ему совершенно незнаком…
— Потом капитан наш получил-таки в бою орочью стрелу в горло, я занял его место, и моя карьера пошла в гору. Вот тогда я вдоволь насмотрелся на идиотизм, интриганство, склоки, взятки, казнокрадство, пьянство… Армия прогнила насквозь, там процветали все возможные пороки. Почти все, — Норт усмехнулся. — Проводить ночи с мужчинами в гондорской армии было не принято.
— Значит, ты уже тогда отличался… эээ… такими склонностями? — не удержался от вопроса эльф.
— Сладкий мой, женщины меня никогда особенно не привлекали. Я всегда предпочитал мужчин, с тех пор как лишился невинности, — невозмутимо ответил человек.
Гилморн прикусил язык, чтобы не задать тот вопрос, который напрашивался сам собой: при
Вместо этого он сказал, сдерживая улыбку и опуская ресницы, чтобы ехидный взгляд его не выдал:
— Тебе, наверное, тяжело приходилось.
Норт снова усмехнулся.
— Да уж… Все смотрели на мои развлечения сквозь пальцы, пока я таскал в свою палатку пленных якобы для допроса. Или деревенских юнцов, которые позволяли все, что угодно, за красивый кинжал или золотой браслет. Зато был большой скандал, когда я затащил в постель младшего сына одного… хм… высокопоставленного лица. Наутро этот мальчишка не придумал ничего лучше, чем устроить истерику и обвинить меня в том, что я взял его силой.
— Вряд ли он был так уж неправ, — ехидно отметил Гилморн.
— Изнасилование — не мой стиль, красавчик. Там все было по доброму согласию. Я, конечно, напоил парня как следует, но даже бочонок вина не заставит пойти в постель с тем, кто не нравится. А я ему нравился. Он меня хотел до дрожи в коленках, хоть и страшно стыдился своих желаний. Вино, уговоры, ласки, пара поцелуев, и он уже страстно подставлял мне губки и все остальное, стонал от удовольствия и в самых непристойных выражениях умолял его оттрахать. А утром протрезвел, вспомнил про свою родовую честь, про мораль и нравственность, и давай рыдать и кричать, что я, свинья такая, его изнасиловал. За такое меня бы вздернули. Но отец его то ли не хотел афишировать это дело, то ли не поверил до конца сыночку, так что ограничились очередным разжалованием и арестом. Месяц я просидел в тюрьме, а потом меня отправили к Мораннону. Заслужить, так сказать, прощение кровью. Вот я и проливал там орочью
