Носач, стоявший сразу за первой линией построившихся когорт, рядом со знаменосцем-аквилифером, сунул в рот свисток, всегда висевший у него на шее, и засвистел. Остальные центурионы подхватили команду старшего. Легионеры первой линии сомкнули щиты. Аквилифер высоко поднял золотого Орла, отливавшего красным в лучах клонившегося к закату солнца, и дружный рев легионеров 'Бар-ра!' перекрыл грохот налетающей конницы.
Понтийцы не собирались ломиться в стену щитов, длина фронта которых была не велика. Лава раздвоилась, нанося удары по флангам. Север пустил коня вскачь. Еще не разогнавшись, через пару ударов сердца, нырнул к гриве, уходя от просвистевшего над головой меча. Взмахнул своим, в пустоту. Бросил коня влево, пропуская очередного врага, снова взмах мечом, встреча с железом, глухой лязг, еще взмах, чавкающий звук, меч погружается в тело, рывок и через мгновение столкновение с летящим на него варваром. Трибун чуть не оказался на земле, но удержался. Дух переводить было некогда, удары сыпались со всех сторон. Разогнавшаяся понтийская конница легко отсекла конные фланги римлян от пехоты и последняя, дабы не быть окруженной, по сигналу Тита Сергия начала отходить к реке. Фимбрия, стоявший во второй линии, скрипел зубами, но прекрасно понимал, что примипил прав и позицию удержать невозможно. Это стало ясно уже в первые минуты боя. Понтийцы сбрасывали их в реку, реализуя худший для римлян вариант развития событий.
Прошло не более десяти минут. Перед стеной римских щитов кружились два огромных колеса, состоящих из всадников, не рискующих вступать в ближний бой и заваливающих строй легионеров дротиками и стрелами. На флангах дела обстояли иначе. Пельтасты ворвались в созданные конницей разрывы и создали там хаос. Легковооруженные понтийцы заметно проигрывали римлянам в броне и вооружении, но в условиях образовавшейся свалки, легионеры не могли воспользоваться своим главным преимуществом -- монолитностью строя. Линия пехоты изогнулась полумесяцем, рога которого уперлись в реку. Крайние солдаты бились уже по колено в воде. Скоро и по пояс. Где собственная конница, Фимбрия не видел. Ему оставалось лишь надеяться, что Север спасет хоть кого-нибудь. Легат был полностью поглощен поддержанием организованного отступления, понимая, что стоит показать спину, как начнется избиение и понтийцы мигом окажутся на противоположном берегу. Потери были пока не очень велики, но существовала еще одна проблема: брод был не слишком широк, и местами человеку вода была по грудь -- пешему драться невозможно, а конному легко. Носач тоже это понимал, стремительно отдавая команды сузить фронт и построить 'черепаху', закрывающую брод. Для этого большей части войск нужно было быстро убираться с левого берега, и Фимбрия в отчаянии отдал команду:
-- Отходим бегом!
Вторая линия, сбившаяся в бесформенную кучу, развернулась и ринулась в воду. Именно в этот момент количество убитых стало расти, как на дрожжах.
Легат быстро выбрался на правый берег. Не переправившиеся ранее когорты стояли, сомкнув щиты. Стрелков во вспомогательных когортах было не много и все они уже были в деле: били из луков, стараясь хоть как-то поддержать отступающих легионеров. Фимбрия увидел, что его конница на правом фланге, где был Север, все еще существует, как боевая сила, хотя вся уже сражается в воде, постепенно выбираясь на свой берег.
Наконец, почти неуязвимая 'черепаха' Тита Сергия, в центре которой был Орел, медленно пятясь, вошла в воду. Все остальные легионеры, кто уцелел, уже были на правом берегу. Лучники Фимбрии стреляли теперь гораздо эффективнее и понтийцы вынуждены были откатиться, огрызаясь стрелами.
Носач ступил на правый берег. Сражение закончилось. Длилось оно около получаса.
Понтийцы гарцевали на левом берегу, пуская стрелы и выкрикивая оскорбления. Насаживали на копья отрубленные головы римлян. Римляне молчали и сохраняли строй. Так продолжалось почти два часа.
Север протолкался к Фимбрии. Он был весь в крови, но кровь была чужая, сам Квинт не получил даже царапины.
-- Ты жив! -- обрадовался легат.
-- Да, есть немного. У меня потери шестьдесят человек, две турмы. У Азиния больше, почти девяносто, сам он убит. И трибун Петроний тоже. Много лошадей потеряно. Носач потерял двести тридцать человек. По перекличке определили. Сколько раненых пока не сосчитано.
-- Всыпали нам.
-- Да, досталось, -- Север снял шлем, размотал шарф, когда-то белый, и начал оттирать кровь с лица.
-- Но больше они сейчас не полезут, -- уверенно заявил легат, -- надо держать тут заслон, а самими отойти и строить лагерь. Вечереет, да и тучи вон, смотри какие, ходят.
-- Да, но завтра, а скорее уже сегодня, я думаю, они тут все будут стоять. С тяжелой пехотой.
-- Вот завтра и посмотрим, -- задумчиво проговорил Фимбрия, поглядывая на небо, -- ты только один брод нашел?
Но на следующий день, хотя все силы молодого царевича подошли к безымянной речушке, ни он, ни Фимбрия форсировать ее не решились.
Все небо затянуло тучами. С утра зарядил дождь, не сильный, но весьма досаждающий. Понтийцы не знали, сколько войска у Фимбрии, поскольку тот активно пускал им пыль в глаза еще с высадки в Халкедоне, изощренно демонстрируя, что римлян гораздо больше, чем есть на самом деле. Легионеры носили воду из реки, жгли костры в количествах, двое больших, чем требовалось. Еще в Халкедоне, выступая навстречу Митридату, легат заставил своих кавалеристов проехать по городу трижды. В конные разъезды, патрулирующие берег в окрестностях лагеря, он отправил всех уцелевших всадников, хотя понтийцы, занимающиеся тем же на своем берегу, выставили гораздо меньше людей. И наконец, ров и вал с палисадом, сооруженные привычными к строительным работам легионерами, позволяли вместить в себя не менее четырех легионов. Поскольку оба войска полностью главенствовали, каждое на своем берегу, разведка позиций противника была весьма затруднена.
Понтийцы также выкопали ров вокруг лагеря, но палисад сооружать не стали, поскольку местность была безлесная, и кольев взять было неоткуда. Каждый легионер в походе тащил по два кола для палисада на себе, понтийцы же так не делали, поэтому они ограничились тем, что поставили за рвом обозные повозки (которых, в свою очередь, почти не было у римлян).
Разноплеменный лагерь понтийского войска гудел, как растревоженный улей. То тут, то там раздавался громкий хохот и возбужденные крики: каппадокийцы похвалялись вчерашним 'избиением' римлян. Шумно было и в шатре царского сына.
