образ жизни, поступил с точностью наоборот, вызвав на себя ненависть своих вчерашних соратников, по большей мере тайную, но иногда и явную. Однако, брошенное в пашню семя проросло. Царства последователей возводились и рушились, создавая другие, но они уже не были эллинскими, не были и азиатскими. В царских династиях эллинские имена чередовались с персидскими и это давно уже никого не удивляло. Люди, рядящиеся в штаны, когда-то атрибут варвара, соседствовали с носящими хитоны. И это никого не раздражало. В Азии стена национализма рухнула, но она все еще стояла в Европе и на островах Эгейского моря.
Человек, которого царь назвал Киаксаром, носил персидское имя и персидскую одежду, но ни один чванливый афинянин никогда не опознал бы в нем чужеземца. Как и какой-нибудь сириец или фракиец. Бритоголовый смуглый египтянин подивился бы внешнему виду странного бородача, не просто говорящего на одном с ним языке, но несомненно бывшего его соотечественником. Неприметный человек в неброской одежде, он мог быть любым, своим для всех. Он был ценнейшим из подданных Митридата, ценнее всех его полководцев и казначеев, вместе взятых.
-- Я вижу, государь, это вифинцы, -- сказал Киаксар, -- Потеря Кизика печальна, государь, но Лампсак и Дардан остались за тобой, а значит, флот Неоптолема всегда найдет приют у Пропонтиды.
Многие из присутствующих почти со священным трепетом взирали на человека, который столь спокойно и уверенно излагал вещи, бывшие для прочих новостями. Киаксар между тем продолжал:
-- Фимбрия знает, что сил у него всего на один мощный рывок. Но он торопится не спеша, весьма успешно совмещая несовместимое. Все повторятся, как с твоим сыном: быстрая неудача, продуманный ответ. Он горяч, но не глуп, этот Фимбрия.
Митридат уже знал имя полководца, противостоящего ему. Киаксар сообщил ему имя вскоре после того, как побитый сын прибежал под отцовскую защиту. А следом и сам Фимбрия, желая соблюсти формальности, хоть и не надеясь на успех, представился и предложил вступить в переговоры. Митридат ответил отказом.
На этот раз, сидящие на стенах понтийцы более преуспели в подсчете численности вражеского войска. Результаты были тревожными. Даже самый грубый подсчет говорил, что римлян и их союзников не менее тридцати тысяч. В Пергаме собралось всего девять тысяч воинов, из которых около пяти были бойцами Диофанта. Они сохранили организацию и порядок, но были весьма деморализованы поражением и грандиозностью потерь. Остальные бойцы были телохранителями царя. Отборные воины, они в любом случае будут биться до последней капли крови. Такое незначительное количество войск в Пергаме объяснялось тем, что царь и его стратеги не предполагали столь быстрого появление в Азии крупных сил противника. Лучшие стратеги Митридата с многотысячными армиями находились в Греции.
Митридат видел, что нанести противнику существенный урон не получается и поэтому соотношения один к трем для обороны недостаточно. Было собрано ополчение из горожан, но им не очень-то доверяли. В конце концов, еще два года назад все они в течение весьма продолжительного времени, практически двух поколений, были подданными Рима. Хотя, собственно римлян и италиков в городе не было, они были перебиты.
Отбыв в Акрополь, царь созвал совет, далеко не первый за последние дни, для обсуждения сложившегося положения.
Царь начал речь первым:
-- Все вы видели, насколько тяжело наше положение. Римляне начнут штурм в ближайшее время, и нет надежды, что мы его отразим. Пока еще есть время, нужно решить, как нам поступить. Оставить ли город, пройдя через северные ворота, где римляне явно создают лишь видимость заслона? Или сражаться на улицах, цепляясь за каждый камень?
Поднялся Таксил:
-- Государь, нужно прорываться в Питану.
-- Питана не выстоит, если уж падет Пергам, -- возразил Митридат-младший.
-- Но Питана -- порт. У римлян флота нет и государь, легко доберется в безопасное место.
-- У римлян есть флот, -- подал голос Киаксар.
Таксил изумленно поднял брови:
-- Откуда он у них взялся?
-- Это не важно, -- отрезал Митридат.
Таксил потупился и сел.
-- В Питане нет сейчас нашего флота, -- сообщил Киаксар, -- быть может, только пара кораблей.
-- Так надо послать сообщение Неоптолему, -- вставил Фрасибул, - пусть он прибудет.
-- Ты сообщишь, почтеннейший? -- спросил Киаксар, -- пройдешь через заслоны римлян?
-- Это не мое дело, -- с достоинством пригладил бороду Фрасибул.
Тиссаферн насмешливо дернул щекой, но ничего не сказал. Киаксар ответил:
-- Я отправил вестников пятнадцать дней назад. И к Неоптолему, и в другие места, откуда можно ждать помощь. Царский флот стоял в Митилене, рукой подать. Но Неоптолем не прибыл. Значит, флот вышел в море раньше. Наварх не знает о нашем положении.
-- Но как он мог уйти?! -- возмутился Фрасибул.
-- Он ведет войну, -- спокойно ответил Митридат, -- с Родосом. Как приказал ему царь.
-- Неоптолем не придет, -- подытожил Киаксар, -- мы не знаем, где он. Стена продержится пять-шесть дней. Помощь прибыть не успеет.
-- Ловушка... -- прошептал царевич.
Митридат грозно взглянул на сына и произнес:
-- Прорываемся в Питану. Нужно, чтобы корабли там были.
