Наследница Единорогов

— Мы проведем регрессию и вернем ее в то время, когда ее только что обнаружили, разумеется, — ответил Форелль таким тоном, словно эта процедура была чем-то само собой разумеющимся. — Техника этого процесса довольно проста; если правильно подобрать наркотические вещества, никто не сможет сопротивляться процессу регрессии. Судя по количеству и последовательности издаваемых ею звуков, в тот момент, когда ее нашли, она уже в определенной степени владела своим родным языком. Информация все еще хранится в ее мозгу под наслоениями недавнего опыта. Нам нужно всего-навсего убрать эти наслоения.

Джудит невольно вздрогнула. Даже взрослые, добровольно соглашавшиеся на этот процесс, находили полную регрессию ужасающей. А что будет, если процессу подвергнется маленький ребенок?

— Но вы, разумеется, остановите процесс, если увидите, что он травмирует девочку?

— Разумеется, — уверил ее Форелль. — Но вы, однако, слишком уж чувствительны и сентиментальны. Для того, чтобы должным образом подтвердить сделанное открытие, нам нужно собрать как можно больше фактов. Если она — разумное инопланетное существо, говорящее на языке, принципиально отличающемся от любых человеческих языков, то все, что нам удастся узнать об этом языке, будет представлять невероятную научную ценность. Мы не можем позволить нашим эмоциям стоять на пути Науки…

— И публикаций, — сухо закончила Джудит.

— О, об этом можете не беспокоиться, — ответил Форелль. — Если вы поможете мне в работе с этим ребенком, я, разумеется, упомяну вас как моего соавтора. Однако вы не должны забывать и о другой возможности. Если она — результат какой-то мутации, и издаваемые ею звуки — всего-навсего искаженные слова одного из земных языков, которые мы не сумели распознать в записи, представьте себе, как глупо мы будем выглядеть, объявив во всеуслышанье об открытии первого внеземного языка! Ведь мы же не можем так рисковать, верно? — он улыбнулся в пространство и продолжил, обращаясь скорее к себе самому, чем к Джудит: — Пришло время, когда лингвистика должна занять свое место среди научных дисциплин. Все это время мы вели себя до смешного глупо, мы проявляли нелепую щепетильность, отказываясь проводить эксперименты на людях. Теория критического периода в освоении языка могла быть проверена и подтверждена много лет назад, если бы у кого-нибудь хватило решимости изолировать несколько десятков младенцев на срок от десяти до двадцати лет, лишив их постоянного контакта с другими людьми. Это был бы прекрасно контролируемый эксперимент: представьте себе, что каждые шесть месяцев одного ребенка помещали бы на время в нормальную языковую среду; как только дети перестали бы усваивать язык, мы поняли бы, что критический период окончился. Разумеется, никто не стал бы портить исследовательский материал, возвращая детей, уже побывавших в языковой среде, в подопытную группу; не следует забывать возможности заболеваний и о том, что требуется тщательная проверка результатов, включающая повторные опыты, так что нам нужна была бы большая группа испытуемых. Я уверен, именно это и послужило причиной отказа в моей просьбе о финансировании этого проекта. Правительственные чиновники крайне близоруки в вопросах научных исследований. Однако на этот раз мне не нужно ждать разрешения. Объект исследования уже здесь — по крайней мере, я заполучу его, как только эта девица Глатт покончит со своими дурацкими бесполезными тестами. Психосоциализационная лаборатория “Объединенных Производителей” прекрасно оснащена для такого рода опытов.

Джудит Кендоро закусила губу и напомнила себе о том, что ей повезло: повезло вырваться с фабрик Кездета, повезло выиграть стипендию техношколы для неимущих студентов… и еще больше повезло в том, что она получила хорошую работу в “Концерне Объединенных Производителей”. Эта работа позволит ей освободить сестру, все еще прозябавшую на Кездете, а через несколько месяцев ее брат смог бы окончить школу и найти себе приличную работу. Даже если забыть обо всем остальном, нелепо было бы думать, что она может перечеркнуть все, чего добилась за долгие годы тяжкой работы, из-за какого-то ребенка- найденыша — из боязни того, что этот ребенок может получить психологическую травму, если вернется к своим первым воспоминаниям. Кроме того, что она могла бы сделать для этого ребенка?

— Я пока посмотрю, как идут дела с этим ребенком в ТТиА, — сказала она.

Доктор Форелль улыбнулся:

— Прекрасная мысль! Она у них уже довольно долго. Вы можете также прихватить с собой результаты тестов… впрочем, я не жду от них ничего особо толкового, памятуя о тех устаревших неуклюжих инструментах, которыми пользуется эта девица Глатт.

— Ну вот, мы заполнили все формы, — Гилл оперся ладонями на стол Эвы Глатт, — и пришли за Акорной. Может быть, вы покажете нам дорогу к детскому садику?

Эва выглядела удивленной:

— О, но вы не можете забрать ее сейчас!

— Почему? Конечно, ей, наверное, интересно было поиграть с другими детьми, но я уверен, что сейчас она уже скучает по нам.

— Поиграть? Другие дети?.. Боюсь, вы неверно меня поняли. Мы только что начали исследовать ее ментальные и физиологические возможности. Тесты займут у нее большую часть дня. Возможно, большую часть недели. В любом случае, вы больше не будете ею заниматься.

— Не будем? — повторил Рафик. — Прошу прощения, но это неприемлемо.

— Она к нам привыкла, — поспешно проговорил Гилл, пытаясь загладить впечатление от показавшегося ему слишком категоричным высказывания Рафика, — и… мы тоже, в некотором роде, к ней привязались. Мы решили, что, если вы не обнаружите ее народ, она может просто остаться с нами. Девочка уже потеряла своих родителей. Нельзя, чтобы она потеряла и нас тоже.

Эва Глатт весело рассмеялась:

— Как мило! Но вы же не думаете, что сможете по-прежнему опекать ее, верно? Три горных инженера, иногда проводящих в космосе по несколько лет… Я уверена, вы делали все, что могли, но у вас навряд ли хватит опыта и подготовки, чтобы справиться с ее особымипроблемами .

— У Акорны нет никаких “особых проблем”, — гневно заявил Калум. — Она — совершенно замечательная маленькая девочка, и нам нравится заботиться о ней. О, конечно, я не говорю, что мы не поместили бы ее в ясли или в садик здесь, на Базе, если бы в самом начале у нас была такая возможность. Однако получилось так, что она провела с нами целых два года. Мы — ее семья. И, разумеется, мы полагаем, что продолжим заботиться о ней.

Эва снова засмеялась:

— Ох, не будьте смешным! Даже если бы подобная ситуация не была совершенно невероятной, ваши ППП не дали бы вам получить официальное право опеки.

— ППП? — озадаченно повторил Рафик.

— Персональный психологический профиль, — любезно объяснила Эва. — Я подняла файлы КОП с вашими психологическими данными. Вы все трое классифицируетесь как плохо адаптабельные личности, которых в силу комбинации деструктивных черт характера и романтического стремления к опасности привлекают такие виды деятельности, как разведка полезных ископаемых на астероидах, связанные с высокой степенью риска…

— Прошу прощения, — перебил ее Рафик, — но лично я не помню, чтобы этак компания заставляла меня проходить какие-либо психологические тесты. Калум? Гилл?..

Оба отрицательно покачали головами.

— Вы только что заполнили формы и анкеты служащих корпорации, — терпеливо объяснила Эва. — Компьютерный анализ был немедленно переслан мне, поскольку ваши личностные проблемы могли оказать отрицательное влияние на психологическое состояние ребенка. Результаты оказались именно такими, каких я и ожидала.

— Психология! Когда мы заключали контракт с КРИ, — заговорил Гилл, — мы предоставляли отчеты директору отдела рудных разработок, а того больше интересовало, знаем ли мы, как работать с вакуумным взрывателем при ультранизких температурах, чем то, какие картинки мы видим в чернильных кляксах.

— Устаревший подход, — ответила Эва. — “Объединенные Производители” полагают, что в суровых условиях космического пространства должны работать только люди с хорошей социальной адаптабельностью.

— И как же именно, — вкрадчиво поинтересовался Рафик, — вы пришли к подобным… заключениям относительно наших личностей?