Техническая сторона нашего времени уходит все дальше вперед, а искусство стараются подвинуть НАЗАД.
Туда к Рафаэлям, туда к примитивам, старым индийцам, персам, импрессионистам, передвижничеству зовут вас муллы с башен АКАДЕМИИ.
Но устарел их маяк, рухнули фундаменты и потух огонь Рафаэлей.
В 19 веке художники вышли на воздух с холстами и стали изучать его, взялись за то, что не было доведено, что не было найдено мастерами Возрождения. Это последнее усилие художников прийти к лицу земли, здесь конец идеи дикаря.
[Как] ни достигали яркости солнца в картине, ничего не достигли.
Солнце их картин потухло с ночью, а бегущий дискобол стоит на месте десять тысяч лет, <хотя> дикарь думал достигнуть живого бега. Так и в 19 веке художники тоже думали об этом.
Но дикарю — было занятно и забавно достигнуть изображения видимого, тоже интересно обезьяне передразнить видимое, тоже малому ребенку хочется быть папой.
Но мы в 20 веке должны подумать о чем-нибудь посерьезнее; быть мастером копировки или же украшать реальную форму по своему вкусу — <это всего лишь> ремесло украшать стены <с целью> обставить жизнь свою возможно <более> комфортабельно.
К этой обыденности и привели Ваши авторитеты — любители красивых уголков, милых лич<иков>, лунных ночей эротик<и>.
Эту домашнюю утварь великие маэстры прикрывают гениальностью, овеянной сверхчеловечеством.
И в ваших глазах горит великой жемчужиной тыква13.
Ни дикарь, ни классики, ни современные академисты — не развивали волю творить формы, а развивали способность уметь передать натуру, шли к Искусству.
Дикарь не думал о<б> Искусстве, он думал о<б> изображении реальных форм. Теперь же тыквы, Венеры и всякую рухлядь стали возвышать до Искусства, а Искусство сделали недосягаемым. И к этой недосягаемости подымаем обыденную нашу жизнь.
Став на эту точку, никогда не сдвинемся, «пройдет небо и земля», но мы Искусство не двинем по-за вещи.
По-за вещью наступает момент, когда мы выходим на главный путь нашей жизни — ТВОРИТЬ наше существование. По-за землею лежит творческий наш путь. [Чем богаче сознание наше, тем больше существуем.]
В живописном искусстве не было дано больше — <в нем были всего лишь> копии натуры и уродства ее творчества, оба эти случая основывали <искусство> на эстетизме, вкусе, красоте и композиции распределени<я> вещей.
Построенная на этих основаниях картина называлась творческим Искусством; если это верно, то распределение мебели по комнатам тоже можно считать за творчество.
Скопированный арбуз тоже творчество; написанный змей творчество, но только мистическое.
Думаю, что между искусством ТВОРИТЬ и искусством ПОВТОРИТЬ большая разница.
ТВОРИТЬ — увеличить жизнь новыми конструкциями. Но сколько бы мы не распределяли по комнатам мебель, мы не увеличим <жизнь> и не создадим новых форм.
Также новая развеска картин в Третьяковке не увеличит их ценности14. И сколько ни пиши лунных пейзажей, коровок на зеленом лугу, сколько бы ни урод<уй> скелеты натуры, всё будут пейзажи и те же коровки — <и это> будет только напоминание о живом.
Вы называете гениальным того, чьи картины больше <других> напоминают живые лучи солнца.
БЛОКНОТ — гениальная книжечка!
Картины собраны в музеях — протоколы прошедшей и настоящей вашей жизни, остывшие зеркала. Блокноты прошлых заметок.
В этих зеркалах отражено творчество жизни. НО ТВОРЧЕСТВА ХУДОЖНИКА НЕТ.
Творчество технической жизни — создание новых живых конструкций — перерождение кристалла железа — [в автомобиль]. Жизнь перешла в новую оболочку.
Но мысль техника превращает жизнь <в новую конструкцию> Трепещет ли <жизнь> живым порывом в картине, пейзаже?
В живописном творчестве картина живет тогда, когда краска не служит чернилами для выражения мыслей и начертания букв.
И в природе сила движущейся энергии рождает форму, и сама движуща<яся> форма окрашивается.
Живопись <возникает> только тогда, когда краска пройдет через творческую волю в форму своего количества, зарожденн<ую> внутри красочного скопления.
Цветовые массы природы должны быть только для построения новых живописных конструкций, независимо от той формы, которую окрашивают.
Снятые краски с живого — перевоплотятся в новую самособойную жизнь.
Художник — живописец тогда, когда краски дают чисто живописную форму, и <он> перестает быть живописцем, когда посредством краски изображает лицо и вещи.
Живописная картина должна говорить только о живописи; всякое же лицо, пейзаж вызывает у вас ассоциацию совершенно другого порядка и затемняет то, что хотел сказать художник.
И кроме этого, из чисто живописного двухмерного закона — живопись переходит в область скульптурного искусства, т. е. трехмерному объему.
Природа живая картина, можно ею любоваться.
Мы живое сердце природы, ценная конструкция гигантской картины Земли и звезд.
Берем живые формы и умерщвляем на холстах.
Повторять — значит умалить творчество, сделать пародию. Обнаружить слабость своего сознания и уподобиться обезьяне.
Величайшие произведения греков, Венеры, — безжизненный, бескровный камень с потухшими глазами.
Джиоконда и Сикстинская мадонна должны нас перенесть в область загадок; первая — загадочная женщина, другое — загадочное царство.
Если вам необходимо запечатлеть милое личико и написать пейзажик для воспоминания —
Пишите, запечатлевайте!
Но никогда не говорите, что это великое Искусство-творчество. Ибо оно столько же напоминает вам о живом, сколько сшитая портнихой юбка о женщине.
Художник должен утвердить творчеством своим новую конструкцию движущихся масс живописи — цели которой выше простого оперения-красивости.
Сила мирового творчества вложила волю свою в художника и через него отмечает себя.
Наше сознание есть трон великой силы, к чистому творчеству мы выйдем, когда сознание наше очистится от привычки видеть природу не как сюжет, а как живой материал, жизнь которого возрастает в новом построении, ничего общего не имеющего с сущност<ью> назначения прежнего.
Цвет — элемент живописи. Элементом цвет считается до момента переработки его в фактуру на холсте.
Фактура — тело цвета, уже результат, прошедший <через развитие> в сложных путях сознания. От фактуры зависит сила живописного пространства.
Фактура — сущность живописная.
В живописном смысле мастера Возрождения были ценны по фактуре, их фактура — сила их таланта.
Но толпа ценит <в картине> выразительность сюжета, восхищается переданным материалом, выраженной <в живописи> психологией субъекта.
Восторгается тем, что наименьше ценно для живописца.
