убить парня наповал, но тут же получил короткий и чувствительный удар под дых. Скорчившись, пытаясь перевести дыхание, Макс ясно понял одно: происходит нечто дикое и непонятное, его, Макса, бьют возле родного дома. Он выпрямился и в свою очередь нанес парню довольно бестолковый и плохо направленный удар, на который парень среагировал довольно странно — повернулся и бросился бежать. Макс был поражен его отступлением куда больше, чем нападением: он дрался первый раз в жизни. Рядом с ним остановилась патрульная машина. Из нее вылезли двое милиционеров и направились к Максу.
— Дрался? — лениво произнес старший и по званию, и по возрасту.
Макс только помотал головой.
— Так. Молчим, значит, — заметил старший. — Документы!
Документов у Макса не оказалось. Ему бы и в голову не пришло запасаться ими, чтобы сходить за хлебом.
— Почему без документов? — спросил старший. Не иначе как сам черт надоумил Макса, но он ответил милиционеру на чистом английском языке;
— Ай донт епик рашен.
— Что? — удивился старший. — Отвечай, дрался? А ну дыхни!
Это требование возмутило Макса, и он храбро продолжал:
— Ай донт андестенд ю.
— Так, набрался, — заметил милиционер, внюхиваясь для вида в младенчески невинное дыхание Макса. — Идем в машину!
Этого Макс не вынес, и его ответы стали куда менее международными.
— Фак ю! — раздалось на бульваре. Милиционер повернулся к своему напарнику, и тот, понизив голос, заметил:
— Он же тебя посылает по-английски!
— Ах так?! Оскорбление властей?!
Макса схватили за рукав, и он, следуя уже закрепившемуся рефлексу, нанес милиционеру удар — второй в своей жизни удар по живому человеку. Человек от этого пострадал куда меньше, чем сам Макс, которого, наряду с угрызениями совести, стали мучить куда более материальные ощущения: ему заломили руки за спину, пару раз дали по голове, и вокруг Макса стало совершенно темно.
Очнулся он тоже в темноте. Темнота неприятно пахла, подрагивала, шумела, и, прислушиваясь к этим звукам, Макс понял, что он находится в машине, а машина куда-то едет.
Кроме того, он выяснил источник окружающей его беспросветной тьмы — на голове у него был черный матерчатый мешок, и это от него так отвратительно пахло.
'Что мне могут пришить? — соображал он. — Шел по бульвару без документов? Ладно, согласен, шел. Дрался? Нет, буду отрицать. Что еще?
Оскорбил власти, как сказала та красная морда в погонах? Ну, оскорбил… Так ведь по-английски.
Вот повезло-то, что второй знал английский.
А то, может быть, обошлось бы… Что же еще?'
И тут Макс вспомнил ужасную вещь, которую он совсем упустил из виду: свой второй в жизни удар. Он чуть не застонал, когда до него дошло его значение. «Говорят, это хуже некуда! — бить милиционера. Сколько же мне дадут? Год? Два? Пожизненное?»
— Приехали, вылезай! — сказала ему темнота, которая вдруг исчезла — он находился в неуютном помещении с низким потолком и стенами, выкрашенными желтой краской. Здесь его допросили и предложили подписать протокол. Ему вменялись следующие преступления: нахождение на территории Москвы без документов, драка в нетрезвом виде, оскорбление властей и сопротивление при задержании вкупе с избиением офицера.
— Я не подпишу! — упрямо сказал Макс, хотя сам себя не помнил от страха. — Я согласен, что был без документов. Я действительно оказал сопротивление, но меня ведь схватили и потащили… А насчет драки я вообще подписывать отказываюсь. Тот парень на меня напал, первый ударил, я только защищался.
— Подпишешь? — спросил его человек в форме, на которого возражения Макса не произвели никакого впечатления.
— Нет, — твердо отказался Макс.
— Ладно, в камеру его, — последовал приговор, и Макса увели.
— Ну и как? — расспрашивал Сергей Павлович своего юного друга Антона.
Антон пожимал широкими плечами и смущенно улыбался:
— Да все, как и договаривались, Сергей Павлович. Я ему врезал, а он, паршивец, тоже мне дал. Драться не умеет, а лезет…
— Машину видел?
— Из подворотни видел. Сразу подъехала.
— Не подвел. — Сергей Павлович похлопал Антона по кожаному плечу. — Ладно, свободен.
Понадобишься еще — я тебя позову…
— А за девушкой больше не следить? — оживился Антон.
Сергей Павлович видел, что ему трудно устоять на месте — полученные деньги буквально жгли карман его куртки.
— Не надо, — поморщился Сергей Павлович. — И вообще, забудь про нее.
Дождавшись, когда Антон выйдет, Сергей Павлович набрал номер адвоката.
— Коля? — Сергей Павлович представил себе, как трясется его приятель, в который раз за этот день общаясь с ним — лично и по телефону. — Колечка, все прошло нормально. Мерси тебе за рекомендации. Ребята приехали те самые. Я, конечно, плачу.
— Ладно, — сухо ответил адвокат. — Ты доволен результатом?
— Все прошло по плану, — беззаботно хмыкнул Сергей Павлович. — В самом деле, сколько можно было этому парню там болтаться? Ведь не вылезал же от девушки!
— Женя говорит, это был ее приятель, больше ничего, — возразил адвокат. — И он болтается рядом с ней уже много лет. До сих пор ничего не случилось.
— Ну, сейчас у нашей девушки такой период жизни, когда с ней будет много чего случаться… — засмеялся Сергей Павлович. — Причина-то есть! Так что не переживай, Коля, все мы сделали нормально.
— С ним не стоило так, — тихо сказал Николай Степанович. — Он безобиден.
— Ну, осторожность не помешает. — Сергей Павлович пожал плечами. — Надо вести осаду по всем правилам. И торопиться, Коля, торопиться. Ладно, все! Больше сегодня не звоню.
Он положил трубку и позвал Веру, все это время тихонько сидевшую на кухне, Сегодня он вообще ее не узнавал — мягкая как шелк, ласковая, предупредительная, она вьюном вилась вокруг дорогого Сережи, называя его разными ласковыми именами. Сергей Павлович диву давался и печалился только по одному поводу: эта благая перемена в ней произошла из-за обещанного подарочка. Но даже эта печаль не отравила ему в тот вечер хорошего настроения.
Юлька уже засыпала, когда позвонила Ольга Петровна.
— Юлечка, здравствуй! — торопливо сказала она. — Макс случайно не у тебя?
Юлька заморгала сонными глазами.
— Нет… — протянула она. — Разве он не домой пошел?
— Его нет до сих пор, — в тревоге говорила Ольга Петровна. — А должен был прийти к ужину. Сказал, что пойдет сначала к тебе, а потом в булочную. И вот — не пришел… Я думала, он у тебя сидит, потому не звонила. Хлеб-то еще оставался. Мне хватило. Господи, ведь уже первый час! Он редко приходит так поздно.
Юлька выслушивала ее излияния, лихорадочно соображая, где может быть ее друг. «Я ведь его выгнала! — ругала она себя. — Может, он решил прогуляться, тоску развеять? Нет, он хотя бы хлеба матери принес. Да и поздно уже, до такого часа он вполне мог развеять что угодно… Может, к тетке поехал? А зачем?»
— Простите, Ольга Петровна, — прервала она ее. — А не мог ли он поехать к своей тете?
— Уже проверила — его там нет, — немедленно ответила Ольга Петровна. — У меня нервы уже на пределе, а завтра круглосуточное дежурство…
