кольца с надписью «Спаси и сохрани» режут им ладони в кровь. Пять шагов вперед, и Вадим понимает причину страха: на камне помазания, залитом розовой миррой, где лежало тело снятого с креста Иисуса, ворочается, похрапывая, сумасшедшая старуха из уральского городка, бывшая связистка Генштаба…
Коснувшись плиты, они взмывают в небо, как пророк Мухаммед, и вот уже мчатся по хайвею на мини- вэне с лысым таксистом за рулем. На каждом светофоре таксист раскрывает Тору и, пользуясь минуткой, вдохновенно покачиваясь, бормочет под нос слова на иврите. Кондиционер не работает. Пустыня дышит им в лицо, будто сексуальный маньяк. У камней Соломона таксист тормозит. Оливковые деревья и три бедуина возле палатки составляют убогую картину мира. Ларчиков оглядывается – Дашеньки нигде нет. Наконец он замечает возле камней черную рыбу, прокопченную солнцем, с вытаращенными костями. Она, бедненькая. Вадим подходит и, стряхивая соль с плеч, говорит: «Не дам тебе воды. Не дам тебе воды, ты много обо мне болтаешь…»
– Ты видел, видел, как я этих верблюдов закодировал?! – Крик Фрусмана вырвал его из пьяного сна.
Зал быстро опустел.
– Представляешь, я отрубился.
– Эх ты, алкаш!
Рассказ компаньона был эмоционален. Папардю, исцелив больного гиппофобией (боязнь лошадей, этим недугом страдал сам Наполеон!) грудного младенца, питающегося одной шаурмой, супермодель, помешанную на цифре 5 и отдающуюся каждому пятому встречному, вызвал затем на сцену десять добровольцев. Странным образом мужчин и женщин оказалось поровну. Стульев всем не хватило, и некоторые соискатели разместились как на большой семейной фотографии: кто на полу, кто за спинами сидящих, в строгой солдатской позе. Папардю, туже подтянув набедренную повязку, стал делать круговые пассы руками, повторяя монотонным голосом: «Сейчас вы уснете. Вы уснете. Уснете…» Через минуту на «кроликов» накатила первая стадия гипноза, стадия сонливости, когда в теле возникает необычная тяжесть и трудно открыть глаза.
Прежде чем вводить добровольцев во вторую стадию – гипотаксию, Юрий Андреевич ушел за кулисы и маханул здоровенную кружку бодрящего аргентинского мате. Сделав пару интенсивных приседаний, он плавно втянул добровольцев во вторую, а затем, не прерываясь, в третью стадию гипноза, в сомнамбулическое состояние, когда внушаемые становятся податливы и послушны, словно резиновые куклы из интим-салона.
Будущие паломники застыли в весьма причудливых позах, Фрусману эта композиция напомнила заросли кактусов в его холонском елово-пальмовом сквере. Отгороженные от всех внешних раздражителей, «кролики» были готовы к любому словесному внушению. И тут Юрий Андреевич позвал на сцену Льва Мордэхаевича.
Фрусман торопливо поднялся.
– Что говорить? – тихо спросил Папардю.
– Что говорить? А можно я сам?
– Нет, они в контакте только со мной. Ты давай шепотом, я озвучу.
– Хорошо… «Мы вошли в город через яффские ворота, где стоят башни турецкой цитадели, и долго бродили по солнечным переулкам…»
Папардю добросовестно повторял за Левой складный текст, но вдруг осекся.
– Надо конкретней, – пробормотал он. – Я чувствую, что теряю контакт.
Лева сверкнул глазами-шиповниками, затянул другое:
– «…С волнением приближаешься ко Гробу Господню. Ведь тысячу лет наши предки считали это место одним из самых священных мест на земле, может быть, самым святым…»
– Теряю контакт, – прошипел Юрий Андреевич.
Фрусман хрустнул пальцами, будто сушками, и рявкнул:
– Фирма «Фрегат» ждет вас завтра к 12.00 в своем офисе на Остоженке, 17. Предлагается «карта паломника» стоимостью четыреста долларов США.
Слегка ошарашенный колдун повторил все слово в слово. Многие зрители в зале стали спешно фиксировать информацию. Добровольцы же выглядели будто головешки на пепелище. Папардю и сам испугался их вида, быстро вывел «кроликов» из гипноза…
Стоя на пороге квартиры, Вадим дремотно целовался с Дашей.
– Пили, что ли? – с тревогой спросила лисичка.
– А, отмечали день рождения Бернгейма.
– Кого?
– Гипнотизера из Франции. Приехал тут к Папардю.
Ларчиков прошествовал в комнату со скоростью восьмиместной лодки и чуть было не рухнул в воды мутной Копрючай, но Дашка успела зацепить его за рубаху.
– Слушай, я тут сон сегодня видела, не успела тебе рассказать. Мы в Иерусалиме, стоим перед какой-то ужасной пещерой…
– Это не пещера была, – пробормотал Вадим. – Храм Гроба Господня. Да видел я твой сон! Вещий…
– Как это видел? Где? В смысле, когда? – изумилась лисичка.
– Камни Соломона, ты – черная рыба, прокопченная… Большая лажа все это! Большая лажа!
Глава 24
С первого сеанса Папардю прошло всего несколько дней, а «Фрегат» уже чуть не затонул от наплыва посетителей. Работали бригадой: Ларчиков, Фрусман, Верочка и еще один менеджер, у которого нервно дергались помидорные щечки. И все равно не справлялись. Лева каждые полчаса убирал в сейф пачки денег, словно посуду в мойку, но даже в последний час перед закрытием явился целый полк: Мяучинский, повар ресторана «Суши весла», некто Полторатов, топ-менеджер компании «Мегафон», Гришин, выпускник интерната номер 15 имени Юрия Никулина, лермонтовед Слепаков, доктор лечебной физкультуры и натуропат Сергей Пьяник…
На Пьянике дверь и закрыли, потому что компаньонам было интересно узнать у клиента, чем, кроме инжира, можно лечить гастрит и что, кроме настоя кураги, употребляют для профилактики сердечно- сосудистых заболеваний. Натуропат посоветовал Вадиму картофельный сок (три раза в день по 2/3 стакана), а Леве – свежетертый хрен с чайной ложкой меда (натощак один раз в день). Отпустив Пьяника, Веру и помидорные щечки, выпили по пятьдесят коньячку.
Говорить особенно не хотелось, гора денег, запертая в сейфе, действовала как гипноз: конечности скованы, язык онемел, глаза – две жестяные крышки для закручивания солений… Ларчиков вообще-то всегда боялся больших денег. И всегда жаждал их иметь. (Как жаждет зашуганный отец семейства, лежащий пузом вверх на пуританском пляже, с дебилкой женой и детьми-упырями, туда, за забор, на пляж нудистский.) Парадокс, о котором он зачем-то сообщил Леве. Тот хохотнул:
– Чего их бояться? Купишь квартиру в Белокаменной.
– Ты же знаешь, мы с Дашей мечтаем уехать в Израиль.
– Значит, в белокаменном. В смысле в Иерусалиме. Лажовая у тебя все-таки болезнь – «иметь или не иметь».
Ларчиков, чуть подумав, рассказал компаньону одну историю из детства. В шестом классе его охватила страсть к накопительству. Тогда была популярна игра в «трясучку». Монетки зажимаются в ладонях, интенсивные вибрации, противник кричит: «Стоп, орел!» или «Стоп, решка!». Сундучок открывается и…
Начинали по пятачку, по пятнадцать – двадцать копеек. Потом ставки выросли до пучеглазых совдеповских рублей. Трясти их было неудобно, скользкие, верткие, словно аквариумные рыбки. Но Вадим упорно тренировался, и вскоре полшколы пялилось на его лихие вскидывания рук с резким ударом о коленку (приемчик назывался «молотом по наковальне» или «серпом по яйцам»), на круговые мельничные вращения, на фокус-покус с левого боку, с правого – будто в зажигательном танце самбо он безумствовал с погремушкой-маракас…
Игра эта затмила все в тогдашней жизни Вадима. Но ведь она приносила и неслыханные барыши. В хорошие дни – суммы, сопоставимые с тогдашней родительской зарплатой: сто – сто пятьдесят рублей. Чтобы не тратить деньги попусту, он купил в универмаге метровую керамическую копилку в виде
