Две маски

Уже н?сколько времени спустя, когда я вступилъ въ періодъ настоящаго выздоровленія, я узналъ эту женщину.

Это была Roschen, Н?мка Маргариты Павловны, которую добрая кузина оставила ходить за мною, по случаю отъ?зда своего въ Москву.

Еще поздн?е, Roschen р?шилась сообщить мн?, какъ 'плакалъ б?дный Маргаретъ Пауловна', оставляя меня, и для чего она у?хала въ Москву.

У?хала она потому, что Мирра выходила замужъ — за Свобельцына!…

Она сама этого захот?ла, сама предложила это Скобельцнну, предполагала Н?мка, — потому что самъ онъ никогда бы не р?шился, 'er hatte sich niemals entschieden!…'

— Не знаю, что было между ними сказано, передавала она мн?,- только разъ вечеромъ, когда Маргарита Павловна вернулась отъ васъ, — это было дня черезъ четыре посл? того, какъ вы забол?ли, и она почти ц?лый день, die gute, gute Frau von Ossovitski, сид?ла у васъ, — Скобельцынъ und nu war er glucklich wie ein Taubchen, какъ голубокъ счастливый, — сталъ просить у нея руки Fraulein Миррочки. 'Маргаретъ Пауловна очень перепугалъ себя', но Мирра объявила, что и она этого желаетъ, и проситъ только, чтобъ он? сейчасъ же, сейчасъ собрались въ Москву, и чтобы тамъ была свадьба, и до поста, настаивали они оба со Скобельцынымъ… Маргарит? Павловн? очень этого не хот?лось, очень не хот?лось особенно оставить своего Vetterchen, sein Mitia (то-есть меня, своего 'Митю'), положеніе котораго внушало ей въ то время самыя серьезныя опасенія. Но Мирра зав?рила ее, что опасаться нечего и что вы будете здоровы, и Frau von Ossovitski ей пов?рила, 'потому Fraulein Миррочка всегда напередъ можетъ угадайть', — говорила Roschen какъ о чемъ-то совершенно простомъ и естественномъ, — и согласилась. И он? очень скоро, и съ женихомъ, отправились въ Москву, а меня оставили ходить за вами, пока доктора не скажутъ, что вы вн? опасности и я вамъ больше не нужна… И, вотъ я за вами ходила, какъ ум?ла, можете den Herrn Doktor спросить, и вы, слава Богу, совс?мъ, совс?мъ выздоравливаете, и я — Roechen при этомъ скорчила препротивную заискивающую рожу, — я теперь очень бы желала скор?е ?хать въ Москву, потому безъ меня Frau von Ossovitski нав?рно забудетъ, что въ приданомъ Fraulein Миррочки ц?лая дюжина сорочекъ еще не пом?чена ея вензелемъ…

Я тутъ же отпустилъ ее, далъ денегъ, вел?лъ благодарить кузину, и она, тоже счастливая 'wie ein Taubchen', отправилась немедля восвояси.

Я широко вздохнулъ съ ея отъ?здомъ. Непріятное впечатл?ніе, которое присутствіе ея у моей постели произвело на меня въ первую минуту воскресавшаго сознанія, переходило въ этомъ фазис? моего выздоровленія въ чувство близкое къ отвращенію. То, что она разсказывала, раздражало меня, какъ что-то назойливое, томительное и вм?ст? съ т?мъ какъ бы совс?мъ чуждое, далекое, до чего уже мн? не было никакого д?ла. Странная перем?на совершалась со мною: новая приливавшая въ организмъ мой волна жизни какъ бы несла съ собой отр?шеніе отъ вс?хъ узъ, заботъ и связей прошлаго. Прежнее, недавнее, то, что еще три нед?ли назадъ такъ всец?ло наполняло, волновало и терзало мою душу, было словно все забыто въ страданіяхъ и бреду моей бол?зни. Съ т?хъ поръ словно прошли года, и все это представлялось мн? ч?мъ-то въ род? когда-то читанной, но на половину уже истертой надписи… А то, что еще хранилось въ моей памяти, эта бл?днолицая, непонятная, фантастическая Мирра, представлялось мн? ч?мъ-то жуткимъ, мрачнымъ, чуть не страшнымъ, — именно страшнымъ, на чемъ мен?е всего хот?лось мн? останавливать, удерживать мысль…

   — Я ищу свободы и покоя,
   Я бъ хот?лъ забыться и заснуть…

   Но не т?мъ холоднымъ сномъ могилы,
   Я бъ желалъ нав?ки такъ заснуть, —
   Чтобъ въ груди дрожали жизни силы, и пр.

повторялъ я себ? въ то время, помню, съ какимъ-то запоемъ эти стихи Лермонтова въ т? р?дкія минуты, когда полковые товарищи, усердно, слишкомъ усердно выражавшіе своими пос?щеніями участіе свое во мн?, оставляли меня одного…

— Vous faites peau neuve, mon cher, comme les coleopteres [3]! см?ялся остроумн?йшій изъ нихъ, ротмистръ Булдаковъ, подм?тивъ во мн? такую 'перем?ну декораціи'. — Ты изъ субъективнаго россійскаго эскадроннаго командира въ объективнаго н?мецкаго мотылька обращаешься, и изъ кавалергадской конюшни летишь прямо in's Blau, въ самую глубь лазури!…

Онъ былъ правъ въ томъ смысл?, по крайней м?р?, что конюшня, фронтъ и все мое недавнее кавалергардское честолюбіе начинали мн? тогда представляться ч?мъ-то не мен?е противнымъ, ч?мъ сама Roschen и К°.

Тотъ же Булдаковъ въ одно прекрасное утро объявилъ мн?, что Гордонъ вернулся изъ отпуска и, узнавъ, что я боленъ, просилъ узнать: можетъ-ли онъ пос?тить меня?

— Гордонъ? сказалось у меня внутренно при звук? этого имени:- кто опять то! …

Булдаковъ, не дождавшись отъ меня съ перваго раза отв?та, повторилъ о своемъ порученіи.

— Кто же ему м?шаетъ? сказалъ я.

— Это уже ваше д?ло разбирать! засм?ялся онъ. — Проб?гала между вами кошка, или н?тъ, и какого она цв?та, я не знаю, а только онъ хот?лъ знать предварительно: будетъ-ли теб? пріятно его пос?щеніе?

— Никакой кошки между нами я не знаю, отв?чалъ я, невольно морщась, — и пусть онъ приходитъ, когда ему вздумается!…

Онъ пришелъ на другой же день. Онъ казался такъ же худъ и бл?денъ, какъ и я самъ, и сл?ды страданія явно читались на его впаломъ и пожелт?вшемъ лиц?.

— Какъ она насъ обоихъ!… какъ бы не см?лъ договорить я себ?.

— Ты также… боленъ былъ? промолвилъ я съ н?которымъ усиліемъ.

— Да… я тамъ такъ измучился, глядя на его мученія… Это было ужасно!… Ц?лую нед?лю продолжалась его агонія…

Онъ продолжалъ говорить о скончавшемся отц?, о разд?л? съ братьями, о своихъ д?лахъ. О томъ ни слова, ни намека… Я слушалъ его равнодушно…

— Я оставляю полкъ! вдругъ сказалъ Гордонъ посл? довольно долгаго перерыва, какъ-то мелькомъ скользнувъ взглядомъ по мн?: онъ съ самаго прихода, я зам?тилъ, какъ бы изб?галъ моихъ глазъ.

— Да?… И какое мн? до этого д?ло! думалъ я.

— Да! подтвердилъ онъ:- графъ Воронцовъ — они старые друзья съ моимъ покойнымъ отцомъ были, — нам?стникъ Кавказскій, беретъ меня въ адъютанты. Завтра приказъ выйдетъ… И я ?ду чрезъ два дня. Тамъ на весну готовится большая экспедиція…

— Поздравляю: полковникомъ вернешься! сказалъ я на это, чтобы сказать что-нибудь…

— Если лобъ не прошибетъ пуля! засм?ялся онъ неестественнымъ см?хомъ и, поднявшись съ м?ста, заходилъ по комнат?, по старой своей привычк?, откинувъ полы сюртука и глубоко запустивъ руки въ карманы рейтузъ.

— А Серафиту ты и не усп?лъ прочесть? спросилъ онъ все также, показалось мн?, неестественно улыбаясь, остановившись предъ столомъ, на которомъ, нетронутая, лежала его книга.

— Вотъ оно сейчасъ начнется! кольнуло меня опять то назойливое ощущеніе…

— Н?тъ, сказалъ я громко, — и не прочту! Возьми ее назадъ!…

Онъ стоялъ, руки въ карманахъ, низко опустивъ голову и задумавшись надъ этою книгой…

— Н?тъ, тихо и медленно проговорилъ онъ по долгомъ молчаніи, — я не возьму. А ты окажи мн?