Лесник

— Гулять пошелъ?

— Стало быть, что гулять, подтвердилъ онъ, какъ бы обрадовавшись такому объясненію, — потому какъ н?сколько головой отяжел?ли… словно сорвалось у него съ языка.

Она поняла и примолкла, пасмурно задумавшись…

— Въ какую сторону пошелъ онъ? спросила она черезъ минуту.

Старикъ внезапно поморщился, отвернувъ лицо, и махнулъ неопред?ленно рукою.

— А все туда-же! проговорилъ онъ страннымъ голосомъ.

Пинна Афанасьевна поняла опять:

— Къ В?дьмину Логу?

Онъ пожалъ плечами и, все такъ же не глядя на нее:

— Со вчерашняго вечера, молвилъ онъ, четвертый разъ ходятъ. Всю ночь хоша бы глазъ сомкнули. Проходили вчерась весь день съ народомъ, а и сегодня покою себ? не знаютъ… Все это у нихъ въ голов?, какъ-молъ намъ, Лавра, т?ло оттуда достать, чтобъ по христіянству, значитъ, и какъ они такого большаго званія господинъ были… А какъ его оттол? достанешь, сами посудите, когда болото проклятое, можетъ, скрозь всю землю идетъ, и дна ему н?тъ, и только одно, что самому доставаючи погибать сл?доваетъ!…

— Я его сейчасъ верну оттуда, вскликнула Пинна Афанасьевна, — а если онъ опять какъ-нибудь вздумаетъ, скажите ему, что вы мн? пожалуетесь, что, я приказывала вамъ не пускать его.

Дорога была такъ размыта третьягоднишнею грязью, что прошло не мен?е часа времени, пока усп?ла она добраться до прос?ки, гд? встр?тилась она тогда съ Коверзневымъ. Вода, залившая В?дьминъ Логъ, доб?гала до половины этой прос?ки. Она едва узнала м?сто, — какъ едва узнала капитана, котораго увид?ла сидящимъ на срубленномъ пн?, у самой воды, съ головою низко опущенною на грудь. Онъ не только не походилъ на себя, но, какъ говорится, ни на что не походилъ. Онъ третій день не разд?вался; лохматый, въ порванной въ лохмотья, покрытой грязью одежд?, со своею потерявшею теперь всякую форму тирольской шляпой, откинутой на затылокъ, онъ напоминалъ тотъ отталкивающій обликъ бродяги, въ какомъ на провинціальныхъ театрахъ традиціонно выступаетъ въ посл?днемъ акт? главное д?йствующее лицо драмы Тридцать л?тъ или жизнь игрока.

Какая-то см?сь ужаса, отвращенія и состраданія охватила д?вушку при этомъ вид?. Но она нашла силу превозмочь свои ощущенія и, осадивъ лошадь, крикнула ему сколь возможна спокойнымъ голосомъ:

— Капитанъ, что вы тутъ д?лаете?

Онъ вздрогнулъ отъ звука ея голоса — стука тел?жки онъ видимо не слыхалъ, — и подался внезапно впередъ съ такою какъ бы испуганною посп?шностью, что шляпа свалилась съ его головы, и самъ онъ едва сохранилъ равнов?сіе.

— Иванъ Николаичъ! вырвалось у нея невольно изъ груди скорбнымъ упрекомъ.

Онъ обернулся на нее, понялъ… Воспаленные зрачки его гляд?ли на нее не то дико, не то безсознательно. Икота отъ времени до времени прорывалась сквозь его спекшіяся губы, подергивала его лицевые мускулы.

— Ну, да, вотъ… какъ видите… Полюбоваться можно! пролепеталъ онъ съ неестественнымъ харканьемъ и поднялся съ м?ста.

— Послушайте, Иванъ Николаичъ, все это вздоръ, посп?шила она заговорить, — я прі?хала увезти васъ отсюда.

Онъ молча, не глядя на нее, закачалъ отрицательно головой.

— Вы не хотите? воскликнула она; — послушайте, в?дь это абсурдъ!.. Я не понимаю, что съ вами д?лается… Мн? сейчасъ сказалъ вашъ Барабашъ, что вы и отъ м?ста своего отказываться хотите?..

— В?рно! произнесъ онъ еле слышно, но съ поразившею ее твердостью интонаціи.

Ее начинала разбирать досада:

— Вы, должно быть, дв?сти тысячъ выиграли, пылко возразила она, — потому что жить, в?дь, ч?мъ- нибудь надо…

— Зач?мъ? глухо, съ растерянной улыбкой проговорилъ онъ на это.

— Какъ зач?мъ? повторила она озадаченно, — в?дь потому что вашъ Валентинъ Алекс?ичъ изъ-за своего упрямства…

Она оборвала разомъ, испуганная выраженіемъ его лица. Всего его будто свела безконечная внутренняя мука. Онъ качнулся на ногахъ и какимъ-то судорожнымъ движеніемъ протянулъ руку съ направленнымъ на нее указательнымъ пальцемъ:

— Изъ-за вашего слова!.. Голосъ его хрип?лъ и прерывался:- зач?мъ вы ему это слово сказали?

— Какое слово?.. Она вся вспыхнула:- это, за что вы и тогда на меня разсердились, да? Что я ему сказала про барскіе капризы?..

— А! Помните! надрывающимъ см?хомъ разсм?ялся вдругъ капитанъ;- ч?мъ упрекнуть вздумали!.. Барство!.. Онъ челов?къ былъ, настоящій, Пинна Афанасьевна!.. Изъ мертвыхъ, почитай, воскресилъ меня этотъ челов?къ… А вы ему сказали что! И эти вс? слова ваши, сами знаете, кимвалъ одинъ… Только онъ не могъ посл? этого ?хать съ вами, и… и гд? онъ теперь, гд?, Пинна Афан…

Безумное, потрясающее рыданіе вырвалось изъ этой широкой груди и откликнулось какимъ-то нечелов?ческимъ отзвукомъ въ глубин? л?сной чащи. Д?вушка вздрогнула. Эта истинная, эта святая челов?ческая скорбь захватывала ее за лучшія стороны ея души. Крупныя слезы выступили мгновенно изъ глазъ ея и покатились по щекамъ.

— Иванъ Николаичъ, милый, заговорила она прерывающимся голосомъ, — это ужасно, ужасно! — Но вы сами понимаете, могла-ли я думать, что эти глупыя слова, въ самомъ д?л?, будутъ им?ть такія посл?дствія… Да и точно-ли отъ этихъ словъ? В?дь онъ и раньше никакъ не соглашался вернуться въ Хомяки… Но все равно, я виновата, я признаюсь, что вообще говорю, по привычк?, многое… ненужное; простите мн?!.. И прошу васъ, милый, перестаньте такъ убиваться! На васъ, просто, смотр?ть больно!..

Онъ т?мъ временемъ какъ бы совладалъ съ собою и, отеревъ лицо свое рукавомъ, молча гляд?лъ на нее отрезв?вшими и безнадежными глазами:

— В?дь какъ вы ни любили этого челов?ка, продолжала она, — онъ былъ прекрасный: достойный, я знаю, я понимаю васъ, — но сами вы знаете, каждая челов?ческая жизнь есть самоц?ль…

— 'Самоц?ль'! съ усиліемъ, медленно повторилъ Пересл?гинъ:- кимвалъ, Пинна Афанасьевна!..

Она покрасн?ла слегка, но не разсердилась — и улыбнулась даже, н?сколько черезъ силу:

— Вамъ и это мое слово не нравится? Извольте, я беру его назадъ. Но сущность остается все-таки та же. Неужели потому что его н?тъ бол?е, для васъ уже ничего не осталось въ жизни, ни радостей, ни привязанности?..

Онъ усм?хнулся вдругъ горькою, горькою усм?шкой:

— Должно быть, не надо мн? этого ничего… и не бывать!.. Жена была… Онъ… Кому я только всю душу… прахомъ все, прахомъ. Не надо!..

— А я, Иванъ Николаичъ, вы меня забыли? вскрикнула въ неудержимомъ порыв? д?вушка, — вы говорили мн? сто разъ, что любите меня, умоляли быть вашей женою… Ну, хорошо, я согласна, я за васъ пойду… когда хотите… Только придите въ себя, у?демте отсюда скор?й!..

Онъ поднялъ еще разъ на нее глаза, полные тоски и какъ бы испуга:

— Я, д?йствительно, Пинна Афанасьевна, за… за счастье думалъ, потому… достойнымъ себя почиталъ… А теперь… Сами вы вид?ли!..

— Это ничего не значитъ! торопливо возразила она;- съ к?мъ это не бывало!.. По?демте сейчасъ въ Темный Кутъ, я васъ довезу. Ложитесь спать, а завтра забудемъ оба и думать объ этомъ…

Капитанъ уронилъ голову и прошепталъ дрожащимъ голосомъ:

— Вы, можетъ быть, д?йствительно, Пинна Афанасьевна, по молодости… и по доброт? вашей… А мн? не забыть-съ… не забыть-съ никогда!..

Она вся изм?нилась въ лиц?. Слова его им?ли для нея совершенно опред?ленный смыслъ: онъ уже не ожидалъ отъ нея счастья, онъ не въ состояніи будетъ простить ей никогда то, что она сказала покойному Коверзневу и что 'въ возбужденной голов? своей' почиталъ онъ причиною его трагическаго конца… Ей стало и больно, и обидно до слезъ…