Лесник

молочнаго пара. Птицы смолкли. Тускло-зеленая гладь, лежавшая передъ Коверзневымъ, л?снаго прудка отливала угрюмо и грозно…

Угрюмо было и на душ? его. Внезапная, безпричинная тоска налет?ла на него и давила его, какъ давитъ этотъ угасавшій, палящій день окрестную природу… Прошедшее воскресало передъ нимъ, возставалъ призракъ его собственной, одинокой, равнодушной и безц?льной жизни. И никогда еще такъ одинокою и безц?льною не казалась ему эта жизнь его. Онъ разум?лъ до сихъ поръ счастіе въ независимости 'внутри и извн?', въ сознаніи безграничной, отр?шенной отъ вс?хъ 'условностей жизни' свободы… 'Ну, а зат?мъ', спрашивалъ себя теперь Коверзневъ, 'куда и долго-ли еще будетъ гнести меня эта свобода?'…

Онъ оборвалъ вдругъ и безсознательно скорчилъ гримасу: онъ поймалъ себя на 'фраз?' и 'метафизик?', что всегда казалось ему см?шнымъ въ другихъ, и въ чемъ онъ поэтому счелъ нужнымъ тутъ же упрекнуть себя…

Знакомый чуткому уху охотника хрипъ пронесся въ это время въ воздух?, почти надъ самой его головою.

Коверзневъ, какъ со сна, машинально вскинулъ ружье къ плечу.

Но уже было поздно: вальдшнепъ далъ кол?но — и исчезъ за вершинами л?са.

Въ тоже время, звучно повторяемый л?снымъ эхомъ, раздался вдали выстр?лъ.

— Это же еще кто? спросилъ себя Валентинъ Алекс?ичъ, возвращаясь уже весь къ сознанію д?йствительности; л?сникъ только-что ув?рялъ меня, что капитанъ строжайше запретилъ стр?лять въ моихъ л?сахъ.

Онъ наставилъ ухо, прислушиваясь къ еще перекатывавшемуся гулу выстр?ла.

— Въ казенной пущ? разв??… Н?тъ, это ближе, — и стоитъ онъ на тяг? на одной линіи со мной, вверхъ. къ Хомяковской меж?. Кто же это можетъ быть?

Новый выстр?лъ огласилъ даль.

— Должно быть, безъ промаха! досадливо подумалъ Валентинъ Алекс?ичъ:- ни полвальдшнепа не тянетъ сюда бол?е.

Онъ опустилъ курки, закинулъ двустволку свою за спину и пошелъ прямо, вдоль опушки, направляясь на эти выстр?лы. Онъ прошелъ съ полверсты и никого не встр?тилъ.

— А вотъ еще и новая прос?ка, сказалъ онъ себ?, останавливаясь у незнакомаго ему большаго каменнаго столба, им?вшаго, догадался онъ, означать уголъ граничной черты Хомяковскаго л?са отъ казенной пущи.

По этой прос?к? несся теперь топотъ двухъ лошадей.

Коверзневъ остановился.

Навстр?чу ему быстро катила легонькая тел?жка, изъ рода т?хъ, которыя на русскомъ юг? зовутъ польскимъ названіемъ нетычанокъ, а въ ней сид?ла и правила кругленькою, ходкою лошадкою молодая женская особа въ черной шляп? съ птичьимъ крыломъ на боку. Капитанъ Пересл?гинъ, все въ томъ же своемъ костюм? счастливаго тирольца, верхомъ на худомъ, горбоносомъ и нещадно задиравшемъ вверхъ голову, казацкомъ кон?, уткнувшись въ стремена т?мъ особымъ аллюромъ п?хотныхъ офицеровъ, надъ которымъ такъ пот?шаются истые кавалеристы, едва посп?валъ за этой особой, разражавшейся звонкими взрывами см?ха при каждомъ прыжк? легкой тел?жки на встр?чныхъ, неизгнивщихъ еще корняхъ срубленнаго л?са прос?ки.

Она первая зам?тила Коверзнева и отвинулась спиною въ задовъ нетычанки, натягивая возжи — осадить разб?жавшуюся лошадку.

Капитанъ, усиленно задавая каблуками въ бедра своего коня, вынесся впередъ, вообразивъ, что она уноситъ ее, — и увид?лъ своего патрона… Онъ торопливо и смущенно соскочилъ съ коня, подхвативъ его подъ уздцы одною рукою, а другою уц?пился за возжу лошади своей спутницы.

Валентинъ Алекс?ичъ поморщился: онъ терп?ть не могъ никакихъ 'почтительностей', ни знаковъ вниманія, — а тутъ, кром? того, по вс?мъ в?роятіямъ, предстоялъ ему еще разговоръ съ этой незнакомкой, остановившейся, очевидно, съ ц?лью 'поглаз?ть' на него.

Онъ не ошибся:

— Вы не на тягу-ли, позвольте васъ спросить? обратилась она въ нему звонкимъ, густымъ и н?сколько горловымъ голосомъ.

Онъ не усп?лъ отв?тить, какъ она живо наклонилась, подняла со дна нетычанки двухъ убитыхъ птицъ и потрясла ими высоко въ воздух?:

— А вотъ моя работа! И она при этомъ припрыгнула съ громкимъ см?хомъ на своемъ м?ст?.

— Такъ это вы были? сорвалось невольно у Коверзнева при этомъ вид?.

— Вы были также на пролет?, и я вамъ перебила! воскликнула она, тотчасъ же догадавшись, — извините, пожалуйста?…

— Я вамъ говорилъ-съ, прошепталъ сконфуженно капитанъ, съ упрекомъ глядя на нее.

— Говорили, сто разъ говорили, и я васъ не послушалась, я все-таки ув?рена, что васъ за это не лишатъ жизни, громко отв?тила она. Ужасно лютъ капитанъ на счетъ вашей собственности! обратилась она уже прямо въ Валентину Алекс?евичу, — не то дичь, гриба не см?й присвоить себ? въ вашихъ влад?ніяхъ!…

— Иванъ Николаичъ стоитъ во всякомъ случа? на законной почв?, сказалъ тотъ на это съ холодною шутливостью.

— Такъ точно-съ! подтвердилъ т?мъ же шопотомъ капитанъ.

— Ахъ, Боже мой, да вы, можетъ быть, почитаете меня за нигилистку! вскрикнула словообильная особа, прищуриваясь на Коверзнева не то высоком?рно, не то обиженно:- вы Очень ошибаетесь, предваряю васъ, monsieur! Я, конечно, сочувствую современному гуманизму и презираю всякій регрессъ, но по уб?жденіямъ своимъ придерживаюсь гораздо бол?е позитивизма…

Она разсм?ялась еще разъ:

— Я и забыла, что вы меня совс?мъ не знаете… Капитанъ, д?лайте ваше д?ло, — представьте меня! …

— Позвольте прежде всего представить вамъ себя, учтиво посп?шилъ сказать Коверзневъ, приподымая шляпу и кланяясь.

— Ахъ, я васъ давно знаю! перебила она его:- вы нашъ, такъ сказать, русскій Ливингстонъ и Стенли. Я о вашей книг? читала въ В?стник? и усп?ла составить уже себ? о васъ понятіе, какъ о челов?к? интеллигентномъ… А вотъ я для васъ ничего бол?е, какъ неожиданная встр?ча, не правда-ли?

— Я, д?йствительно, не им?ю чести… пробормоталъ онъ, подымая и останавливая на ней неулыбавшіеся глаза.

Это была б?локурая, довольно св?жая 'барышня' (барыпшя была она по вс?мъ признакамъ) со вздернутымъ, слегка румянымъ носикомъ, алыми губами и широкимъ развитіемъ плечей и груди, при чрезвычайно тонкомъ и длинномъ стан? ('Въ таліи комаръ, а въ плечахъ Волга — и даже въ весеннемъ разлив?', сказалъ себ? Коверзневъ, внутренно улыбнувшись). Въ выраженіи лица ея, въ ея движеніяхъ и тон? р?чи была какая-то ребяческая см?сь прирожденнаго добродушія и напускной самоув?ренности. Она, прищурившись, чуть не дерзко, вся при этомъ невольно красн?я, гляд?ла на Валентина Алекс?евича, чрезвычайно озабоченная въ глубин? души т?мъ впечатл?ніемъ, какое могла произвести выказанная ею сейчасъ 'образованность' на этого 'русскаго Ливингстона и Стенли'.

Онъ, въ свою очередь, производилъ на нее н?сколько внушительное впечатл?ніе. Но она никакъ не хот?ла поддаться этому 'унизительному' чувству и продолжала еще съ большею развязностью:

— Ну, 'не им?ете чести', такъ отгадайте!… Капитанъ, ни слова! Не ум?ли сказать вовремя, теперь молчите! Я хочу, чтобъ monsieur Коверзневъ отгадалъ… Ну, хоть собственное имя отгадайте!

— Я, право, не могу… молвилъ Валентинъ Алекс?евичъ, какъ бы безсознательно хмурясь.

— Очень трудно отгадать, это правда, у меня премудреное имя. Ну, такъ вотъ: Инна, Пинна, Римма, три д?вицы, три великомученицы и три Римлянки — выбирайте!

Онъ, молча, только руками развелъ.

— Пинна Афанасьевна Левентюкъ, посп?шилъ притти ему на помощь Пересл?гинъ. Ему было видимо не по себ? отъ этого разговора и онъ съ какою-то тайною тревогой переводилъ глаза съ д?вушки на Коверзнева и обратно.